Неточные совпадения
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и
зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
Мне кажется, когда бы мне
Дала
судьба обильные столь воды,
Я, украшеньем став природы,
Не сделал курице бы
зла...
— В нашей воле отойти ото
зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе
судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
— Философствовал, писал сочинение «История и
судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое толстое,
злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь кухарки, — умная девочка, между прочим, и, кажется, дочь этого, Турчанинова. Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня
судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от
злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая, в царстве вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым полям ржи, видит плантации сахара и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
Нехлюдову было очень грустно. Ему было грустно преимущественно оттого, что отказ Сената утверждал это бессмысленное мучительство над невинной Масловой, и оттого, что этот отказ делал еще более трудным его неизменное решение соединить с ней свою
судьбу. Грусть эта усилилась еще от тех ужасных историй царствующего
зла, про которые с такой радостью говорил адвокат, и, кроме того, он беспрестанно вспоминал недобрый, холодный, отталкивающий взгляд когда-то милого, открытого, благородного Селенина.
Жестокая
судьба государства есть в конце концов
судьба человека, его борьба с хаотическими стихиями в себе и вокруг себя, с изначальным природным
злом, восхождение человека к высшему и уже сверхгосударственному бытию.
И очень наивна та философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет видеть в нем не трагическую
судьбу всего человечества, а лишь
злую волю тех или иных классов, тех или иных правительств.
Он перепросился в карабинерный полк, стоявший в Москве. Это значительно улучшило его
судьбу, но уже
злая чахотка разъедала его грудь. В это время я познакомился с ним, около 1833 года. Помаялся он еще года четыре и умер в солдатской больнице.
Нация, государство, семья, внешняя церковность, общественность, социальный коллектив, космос — все представляется мне вторичным, второстепенным, даже призрачным и
злым по сравнению с неповторимой индивидуальной
судьбой человеческой личности.
Ябедник, обладавший острым пером, знанием законов и судопроизводства, внушал среднему обывателю суеверный ужас. Это был
злой волшебник, знающий магическое «слово», которое отдает в его руки чужую
судьбу. Усадьба Антона Банькевича представляла нечто вроде заколдованного круга.
Достоинство человека измеряется не пассивным страданием, не исканием ударов
судьбы, а активной и творческой победой над корнем страдания, над
злом жизни.
Сознание же наступает тогда, когда освобождается человек от лживой идеи, что он лишь пленник у посторонней ему
злой стихии, что он обиженный внешней силой, когда возвращается человеку его высшее достоинство, повелевающее самого себя считать виновником своей
судьбы и ответственным за
зло.
Только в свете религиозного сознания видна двойственность исторических
судеб человечества, видно грядущее в мире разделение на конечное добро и конечное
зло, виден трагический и трансцендентный конец истории, а не благополучный и имманентный.
Христос принял на себя все страдания мира — последствия греха, чтобы победить их в корне, искупить грех и тем сделать
зло бессильным над
судьбой мира и человека.
И то, о чем никто не решался заговорить, ясно вставало у всех в воображении: мрачные переходы, тонкая фигура звонаря с чахоточным румянцем, его
злые окрики и желчный ропот на
судьбу…
Доброта, лишенная всякой способности возмущаться
злом, и тупая покорность
судьбе выражаются в этих словах несчастной девушки: «Бог вас накажет за меня, а я вам
зла не желаю.
Внезапный перелом в ее
судьбе потряс ее до основания; в два каких-нибудь часа ее лицо похудело; но она и слезинки не проронила. «Поделом!» — говорила она самой себе, с трудом и волнением подавляя в душе какие-то горькие,
злые, ее самое пугавшие порывы.
Без слез, без жалоб я склонилась пред
судьбою…
Не знаю, сделав мне так много в жизни
зла,
Любил ли ты меня? но если бы с тобою
Я встретиться могла!
Ах, если б я хоть встретиться могла!
И ему знакома эта святая жажда сердца, которая, вследствие
злой насмешки
судьбы, как-то всегда остается неудовлетворенною.
« — Быть или не быть — вот в чем вопрос. Что доблестнее для души: сносить удары оскорбительной
судьбы, или вооружиться против моря
зол и победить его, исчерпав разом! Умереть… уснуть!..» Нет, это не выходит, холодно: это не задушевно — не правда ли? — отнесся он к немцу.
Он искал беседы людей с желчным, озлобленным умом, с ожесточенным сердцем и отводил душу, слушая
злые насмешки над
судьбой; или проводил время с людьми, не равными ему ни по уму, ни по воспитанию, всего чаще со стариком Костяковым, с которым Заезжалов хотел познакомить Петра Иваныча.
Узнай, Руслан: твой оскорбитель
Волшебник страшный Черномор,
Красавиц давний похититель,
Полнощных обладатель гор.
Еще ничей в его обитель
Не проникал доныне взор;
Но ты,
злых козней истребитель,
В нее ты вступишь, и злодей
Погибнет от руки твоей.
Тебе сказать не должен боле:
Судьба твоих грядущих дней,
Мой сын, в твоей отныне воле».
Все в романе этом было удивительно просто и ясно, как будто некий свет, скрытый между строк, освещал доброе и
злое, помогая любить и ненавидеть, заставляя напряженно следить за
судьбами людей, спутанных в тесный рой.
«И хорошо, если бы дело шло только об одном поколении. Но дело гораздо важнее. Все эти крикуны на жалованье, все честолюбцы, пользующиеся дурными страстями толпы, все нищие духом, обманутые звучностью слов, так разожгли народные ненависти, что дело завтрашней войны решит
судьбу целого народа. Побежденный должен будет исчезнуть, и образуется новая Европа на основах столь грубых, кровожадных и опозоренных такими преступлениями, что она не может не быть еще хуже, еще
злее, еще диче и насильственнее.
Поразительным примером такой неизвестности сочинений, направленных на разъяснение непротивления
злу насилием и обличение тех, которые не признают этой заповеди, служит
судьба книги чеха Хельчицкого, только недавно ставшей известной и до сих пор еще не напечатанной.
Исподтишка был он вину пристрастен; не то чтоб уж пьяница полный, а так, на
зло своей
судьбе, пил.
Пути провидения для нас непостижимы, а потому мы не можем судить, отчего
судьбе было угодно, чтоб это
злое намерение увенчалось успехом.
Напрасно я старался разубедить Олесю, напрасно рисовал перед ней картины безмятежного счастья, которому не помешают ни завистливая
судьба, ни грубые,
злые люди. Олеся только целовала мои руки и отрицательно качала головой.
Жизнь моя казалась мне погибшею, и я самовольно представлял себя себе самому не иначе как волчком, который посукнула рука какого-то
злого чародея, — и вот я кручусь и верчусь по его капризу: езжу верхом в манеже и слушаю грибоедовские остроты и, как Гамлет, сношу удары оскорбляющей
судьбы купно до сожалений Трубицына и извинений Постельникова, а все-таки не могу вооружиться против моря бед и покончить с ними разом; с мосту да в воду…
Нет, нет, — я не шучу, клянусь творцом.
Браслет случайною
судьбоюПопался баронессе и потом
Был отдан мне ее рукою.
Я ошибался сам — но вашею женою
Любовь моя отвергнута была.
Когда б я знал, что от одной ошибки
Произойдет так много
зла,
To верно б не искал ни взора, ни улыбки.
И баронесса — этим вот письмом
Вам открывается во всем.
Читайте же скорей — мне дороги мгновенья…
Они ознакомились с похождениями «Яшки Смертенского», восхищались «Япанчой, татарским наездником» и всё дальше уходили от неприглядной жизни в область, где люди всегда разрушали
злые ковы
судьбы, всегда достигали счастья.
Над Хлоповым шутила даже сама
судьба, сыгравшая с ним одну очень
злую шутку в передней известного «последнего могиканина» старой дворянской Москвы, князя Г — цына.
Но
судьба мне послала человека, который случайно открыл мне, что ты воспитываешься у Палицына, что он богат, доволен, счастлив — это меня взорвало!.. я не хотел чтоб он был счастлив — и не будет отныне; в этот дом я принес с собою моего демона; его дыхание чума для счастливцев, чума… сестра, ты мне простишь… о! я преступник… вижу, и тобой завладел этот
злой дух, и в тебе поселилась эта болезнь, которая портит жизнь и поддерживает ее.
Случай уничтожает наши расчеты — значит,
судьба любит уничтожать наши расчеты, любит посмеяться над человеком и его расчетами; случай невозможно предусмотреть, невозможно сказать, почему случилось так, а не иначе, — следовательно,
судьба капризна, своенравна; случай часто пагубен для человека — следовательно,
судьба любит вредить человеку,
судьба зла; и в самом деле у греков
судьба — человеконенавистница;
злой и сильный человек любит вредить именно самым лучшим, самым умным, самым счастливым людям — их преимущественно любит губить и
судьба; злобный, капризный и очень сильный человек любит выказывать свое могущество, говоря наперед тому, кого хочет уничтожить: «я хочу сделать с тобою вот что; попробуй бороться со мною», — так и
судьба объявляет вперед свои решения, чтобы иметь
злую радость доказать нам наше бессилие перед нею и посмеяться над нашими слабыми, безуспешными попытками бороться с нею, избежать ее.
Теперь лишь жить он начинает!
Исчез бича всегдашний страх!
Как немощию удрученный,
Весны дыханьем облегченный,
Усмешку кажет на устах,
Усмешкою так растворилось
Угрюмо ратая чело,
Так радостию оживилось
В нем сердце. —
Миновалось
зло,
Которо тяжкою
судьбоюВеками видел над главою:
Свободный хлебопашец он,
Свободен в ремесле полезном,
И сын в отечестве любезном:
Его под кров приял закон.
— Вероятно он мне не желает
зла, но зато я имею сильную причину его ненавидеть. Разве когда он сидел здесь против вас, блистая золотыми эполетами, поглаживая белый султан, разве вы не чувствовали, не догадались с первого взгляда, что я должен непременно его ненавидеть? О, поверьте, мы еще не раз с ним встретимся на дороге жизни и встретимся не так холодно, как ныне. Да, я пойду к этому князю, какое-то тайное предчувствие шепчет мне, чтобы я повиновался указаниям
судьбы.
Я встречал только людей, которые всегда всё винили, на всё жаловались, упорно отодвигая самих себя в сторону из ряда очевидностей, опровергавших их настойчивые доказательства личной непогрешимости, — они всегда сваливали свои неудачи на безмолвную
судьбу, на
злых людей…
В устах культурного человека такие речи не удивили бы меня, ибо еще нет такой болячки, которую нельзя было бы найти в сложном и спутанном психическом организме, именуемом «интеллигент». Но в устах босяка, — хотя он тоже интеллигент среди обиженных
судьбой, голых, голодных и
злых полулюдей, полузверей, наполняющих грязные трущобы городов, — из уст босяка странно было слышать эти речи. Приходилось заключить, что Коновалов действительно — особая статья, но я не хотел этого.
Возвратившись домой, я целое утро провел в раздумье, ездил потом к Курдюмову, чтобы растолковать, какое
зло принес он любимой им женщине, и прямо просить его уехать из Москвы, заезжал к Надине растолковать ее ошибку, но обоих не застал дома, или меня не приняли, а между тем
судьба готовила новый удар бедной Лиде.
Иван (строго). Это дом моего брата! А когда Яков умрёт — дом будет мой. Не перебивай меня глупостями. Итак, мне, я вижу, необходимо лично заняться благоустройством дома и
судьбою детей. Когда я служил, я не замечал, как отвратительно они воспитаны тобой, теперь я имею время исправить это и сразу принимаюсь за дело. (Подумав.) Прежде всего, нужно в моей комнате забить окно на улицу и прорезать дверь в коридор. Затем, Любовь должна работать, — замуж она, конечно, не выйдет — кто возьмёт урода, да ещё
злого!
— Не талан-судьба нас с тобою век заедает, а люди. Нету на свете зверя хищнее и
злее человека. Волк волка не ест, а человек человека живьем съедает.
Видите ли, тут ирония, тут вышла
злая ирония
судьбы и природы!
Теперь, друзья, скажите напрямик,
Кого винить?… По мне, всего прекрасней
Сложить весь грех на чорта, — он привык
К напраслине; к тому же безопасней
Рога и когти, чем иной язык…
Итак заметим мы, что дух незримый,
Но гордый, мрачный,
злой, неотразимый
Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,
Играл
судьбою Саши, как мячом,
И, следуя пустейшему капризу,
Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.
— Дева, — сказал он ей, — благодари
судьбу, что ты это говоришь мне, отжившему для мира сего; я не воспользуюсь слабостью овцы гибнущей. Вспомни, что ты христианка. Я соединю свои молитвы с твоими, чтобы господь извел из тебя
злого духа, губящего душу твою. Дева, и я был порочен, и я знаю, как слабы женщины… тем сильнее будет молитва моя, тем спасительнее тебе.
О! да, я знаю, ты всегда умела
Открыто правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты чувствовать умела одолженья,
Не замечать, не помнить
зла.
Как ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь не верю ничему.
Клянись… но, может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей
судьбоюЗаняться!.. я суров! я холоден душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты собою
Не для меня — нет — для нее…
Бывало, я искал могучею душой
Забот, трудов, глубоких ощущений,
В страданиях мой пробуждался гений
И весело боролся я с
судьбой;
И был я горд, и силен, и свободен,
На жизнь глядел, как на игрушку я,
И в злобе был я благороден,
И жалость не смешна казалася моя,
Но час пришел — и я упал, — ничтожный,
Безумец, безоружен против мук и
зла;
Добро, как счастие, мне стало невозможно.
И месть, как жизнь, мне тяжела…
Всё, что в сердце кипело, боролось,
Всё луч бледного утра спугнул,
И насмешливый внутренний голос
Злую песню свою затянул:
«Покорись, о ничтожное племя!
Неизбежной и горькой
судьбе,
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе.
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...
— Мир во
зле лежит, и всяк человек есть ложь, — она молвила. — Что делать, Дунюшка? Не нами началось, милая, не нами и кончится. Надо терпеть. Такова уж людская
судьба! Дело говорил тебе Марко Данилыч, что ты молоденька еще, не уходилась. Молодой-то умок, Дунюшка, что молодая брага — бродит. Погоди, поживешь на свете, притерпишься.