Неточные совпадения
Чу! конь стучит копытами,
Чу, сбруя золоченая
Звенит… еще беда!
Ребята испугалися,
По
избам разбежалися,
У окон заметалися
Старухи, старики.
Бежит
деревней староста,
Стучит в окошки палочкой.
Бежит в поля, луга.
Собрал народ: идут — кряхтят!
Беда! Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!
Знать, деньги издержалися,
Сапожки притопталися,
Знать, голод разобрал!..
«Полегче! легче!» — слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное дно, перед солнцем;
деревня,
избы рассыпались на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в желудке…
Кто ж был жилец этой
деревни, к которой, как к неприступной крепости, нельзя было и подъехать отсюда, а нужно было подъезжать с другой стороны — полями, хлебами и, наконец, редкой дубровой, раскинутой картинно по зелени, вплоть до самых
изб и господского дома? Кто был жилец, господин и владетель этой
деревни? Какому счастливцу принадлежал этот закоулок?
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой
деревни, и замелькали кирченые
избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Когда бричка была уже на конце
деревни, он подозвал к себе первого мужика, который, попавши где-то на дороге претолстое бревно, тащил его на плече, подобно неутомимому муравью, к себе в
избу.
Самгин слушал его суховатый баритон и сожалел, что англичанина не интересует пейзаж. Впрочем, пейзаж был тоже скучный — ровная, по-весеннему молодо зеленая самарская степь, черные полосы вспаханной земли, маленькие мужики и лошади медленно кружатся на плывущей земле, двигаются серые
деревни с желтыми пятнами новых
изб.
Тихо и сонно все в
деревне: безмолвные
избы отворены настежь; не видно ни души; одни мухи тучами летают и жужжат в духоте.
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по
деревне шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец, в
избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
На другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по
деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в
избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Озираясь на
деревню, она видела — не цветущий, благоустроенный порядок домов, а лишенный надзора и попечения ряд полусгнивших
изб — притон пьяниц, нищих, бродяг и воров. Поля лежат пустые, поросшие полынью, лопухом и крапивой.
В
деревне он не заметил пока обыкновенных и повсюдных явлений: беспорядка, следов бедного крестьянского хозяйства,
изб на курьих ножках, куч навоза, грязных луж, сгнивших колодцев и мостиков, нищих, больных, пьяных, никакой распущенности.
Через несколько минут я сидел в
избе за столом, пил молоко и слушал доклад А.И. Мерзлякова. Весть о том, что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей
деревне.
Проезжая через
деревню, г-н Полутыкин велел кучеру остановиться у низенькой
избы и звучно воскликнул: «Калиныч!» — «Сейчас, батюшка, сейчас, — раздался голос со двора, — лапоть подвязываю».
Деревня, в которой мы находились, была заглазная, глухая; все ее обитатели казались голышами; мы с трудом отыскали одну — не то что белую, а мало-мальски просторную
избу.
Калужская
деревня, напротив, большею частью окружена лесом;
избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вываливается наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью…
Пора домой, в
деревню, в
избу, где вы ночуете.
Следующий день был еще более томительный и жаркий. Мы никуда не уходили, сидели в
избах и расспрашивали староверов о
деревне и ее окрестностях. Они рассказывали, что Кокшаровка основана в 1903 году и что в ней 22 двора.
В
деревне мы встали по квартирам, но гольд не хотел идти в
избу и, по обыкновению, остался ночевать под открытым небом. Вечером я соскучился по нему и пошел его искать.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех
избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся
деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Приехавши в небольшую ярославскую деревеньку около ночи, отец мой застал нас в крестьянской
избе (господского дома в этой
деревне не было), я спал на лавке под окном, окно затворялось плохо, снег, пробиваясь в щель, заносил часть скамьи и лежал, не таявши, на оконнице.
— Это старина. Бывалоче, мальчишками в
деревне копеечки от родителей в
избе прятали, совали в пазы да в щели, под венцы, — объясняли старики.
Она первая ее и выдала на позор: когда в
деревне услышали, что Мари воротилась, то все побежали смотреть Мари, и чуть не вся
деревня сбежалась в
избу к старухе: старики, дети, женщины, девушки, все, такою торопливою, жадною толпой.
Федор Иваныч прошелся также по
деревне; бабы глядели на него с порогу своих
изб, подпирая щеку рукою; мужики издали кланялись, дети бежали прочь, собаки равнодушно лаяли.
Отец доказывал матери моей, что она напрасно не любит чувашских
деревень, что ни у кого нет таких просторных
изб и таких широких нар, как у них, и что даже в их
избах опрятнее, чем в мордовских и особенно русских; но мать возражала, что чуваши сами очень неопрятны и гадки; против этого отец не спорил, но говорил, что они предобрые и пречестные люди.
Наконец послышался лай собак, замелькали бледные дрожащие огоньки из крестьянских
изб; слабый свет их пробивался в наши окошечки, менее прежнего запушенные снегом, — и мы догадались, что приехали в Багрово, ибо не было другой
деревни на последнем двенадцативерстном переезде.
Потом мы поднялись на довольно крутой пригорок, на ровной поверхности которого стояло несколько новых и старых недостроенных
изб; налево виднелись длинная полоса воды, озеро Киишки и противоположный берег, довольно возвышенный, а прямо против нас лежала разбросанная большая татарская
деревня так называемых «мещеряков».
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских
деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них
избы были белые, то есть с трубами, а в курных
избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Вот уж запахло
деревней — дымом, дегтем, баранками, послышались звуки говора, шагов и колес; бубенчики уже звенят не так, как в чистом поле, и с обеих сторон мелькают
избы, с соломенными кровлями, резными тесовыми крылечками и маленькими окнами с красными и зелеными ставнями, в которые кое-где просовывается лицо любопытной бабы.
— Здесь вот и по
деревням только этаким способом и спать могут, — объяснял кучер, — разведут в
избе на ночь от мужжевельнику али от других каких сучьев душину, — с тем только и спят.
— Это, уж извините, я так распорядился: что же вам в
деревне в курной
избе жить, — говорил Клыков.
Хозяева отобедали и ушли опять на работы. Пришел пастух, который в
деревнях обыкновенно кормится по ряду то в одной крестьянской
избе, то в другой. Ямщик мой признал в пастухе знакомого, который несколько лет сряду пас стадо в М.
Мы въехали в довольно большую
деревню, в которой было два порядка
изб; один из них был совершенно новый, частью даже не вполне достроенный; другой порядок тоже не успел еще почернеть от времени.
Приехали мы в село поздно, когда там уж и спать полегли. Остановились, как следует, у овинов, чтоб по
деревне слуху не было, и вышли из саней. Подходим к дому щелкоперовскому, а там и огня нигде нет; начали стучаться, так насилу голос из
избы подали.
Не по нраву ей, что ли, это пришлось или так уж всем естеством баба пагубная была — только стала она меня оберегаться. На улице ли встретит — в
избу хоронится, в поле завидит — назад в
деревню бежит. Стал я примечать, что и парни меня будто на смех подымают; идешь это по
деревне, а сзади тебя то и дело смех да шушуканье."Слышь, мол, Гаранька, ночесь Парашка от тоски по тебе задавиться хотела!"Ну и я все терпел; терпел не от робости, а по той причине, что развлекаться мне пустым делом не хотелось.
С горы спускается деревенское стадо; оно уж близко к
деревне, и картина мгновенно оживляется; необыкновенная суета проявляется по всей улице; бабы выбегают из
изб с прутьями в руках, преследуя тощих, малорослых коров; девчонка лет десяти, также с прутиком, бежит вся впопыхах, загоняя теленка и не находя никакой возможности следить за его скачками; в воздухе раздаются самые разнообразные звуки, от мычанья до визгливого голоса тетки Арины, громко ругающейся на всю
деревню.
В
деревнях на улице появляется грязь; ребятишки гурьбами возятся по дороге и везде, где под влиянием лучей солнца образовалась вода; старики также выползают из душных
изб и садятся на завалинах погреться на солнышке.
Она одна относилась к ребенку по-человечески, и к ней одной он питал нечто вроде привязанности. Она рассказывала ему про
деревню, про бывших помещиков, как им привольно жилось, какая была сладкая еда. От нее он получил смутное представление о поле, о лесе, о крестьянской
избе.
Между тем Иван Фомич уж облюбовал себе местечко в деревенском поселке. Ах, хорошо местечко! В самой середке
деревни, на берегу обрыва, на дне которого пробился ключ! Кстати, тут оказалась и упалая
изба. Владелец ее, зажиточный легковой извозчик, вслед за объявлением воли, собрал семейство, заколотил окна
избы досками и совсем переселился в Москву.
Иван Фомич выставил миру два ведра и получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой
избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, — в голове его мелькал город с его шумом, суетою и соблазнами, — он устроил себе в
деревне лишь временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в
деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с краю
избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку сливает.
Между тем наш поезд на всех парах несся к Кенигсбергу; в глазах мелькали разноцветные поля, луга, леса и
деревни. Физиономия крестьянского двора тоже значительно видоизменилась против довержболовской.
Изба с выбеленными стенами и черепичной крышей глядела веселее, довольнее, нежели довержболовский почерневший сруб с всклокоченной соломенной крышей. Это было жилище,а не
изба в той форме, в какой мы, русские, привыкли себе ее представлять.
Станции, таким образом, часа через два как не бывало. Въехав в селение, извозчик на всем маху повернул к
избе, которая была побольше и понарядней других. Там зашумаркали; пробежал мальчишка на другой конец
деревни. В окно выглянула баба. Стоявший у ворот мужик, ямщичий староста, снял шляпу и улыбался.
Деревня эта не проезжая, а глухая, и что потому только и приезжают сюда, что здесь пароход останавливается, и что когда пароход не приходит, потому чуть-чуть непогода, так он ни за что не придет, — то наберется народу за несколько дней, и уж тут все
избы по
деревне заняты, а хозяева только того и ждут; потому за каждый предмет в три цены берут, и хозяин здешний гордый и надменный, потому что уж очень по здешнему месту богат; у него невод один тысячу рублей стоит.
— К завтраму к двум часам как раз в Устьеве праход застанете, — скрепила бабенка. Но Степан Трофимович упорно замолчал. Замолчали и вопрошатели. Мужик подергивал лошаденку; баба изредка и коротко перекидывалась с ним замечаниями. Степан Трофимович задремал. Он ужасно удивился, когда баба, смеясь, растолкала его и он увидел себя в довольно большой
деревне у подъезда одной
избы в три окна.
За лесом пошло как бы нескончаемое поле, и по окраинам его, то тут, то там, смутно виднелись
деревни с кое-где мелькающими огоньками в
избах.
Музе Николаевне пришлось ехать в Кузьмищево, конечно, мимо знакомой нам
деревни Сосунцы, откуда повез ее тоже знакомый нам Иван Дорофеев, который уже не торговлей занимался, а возил соседних бар, купцов, а также переправлял в Петербург по зимам сало, масло, мед, грибы и от всего этого, по-видимому, сильно раздышался: к прежней
избе он пристроил еще другую — большую; обе они у него были обшиты тесом и выкрашены на деревенский, разумеется, вкус, пестровато и глуповато, но зато краска была терта на чудеснейшем льняном масле и блестела, как бы покрытая лаком.
Оказалось, что он еще жив и даже бродит с грехом пополам по
избе; но плохо видит и никак не может затвердить слово"сицилисты", которое в
деревне приобрело право гражданственности и повторялось в самых разнообразных смыслах.
В эту минуту из-за
избы раздалось несколько выстрелов, человек десять пеших людей бросились с саблями на душегубцев, и в то же время всадники князя Серебряного, вылетев из-за угла
деревни, с криком напали на опричников.
— Что ж, и моды! Моды — так моды! не все вам одним говорить — можно, чай, и другим слово вымолвить! Право-ну! Ребенка прижили — и что с ним сделали! В
деревне, чай, у бабы в
избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи… лежит, поди, в грязи да соску прокислую сосет!
С чугунной земли встают
избы придорожных
деревень, подкатываются под ноги сердитые, голодные собаки, сторож бьет в било и пугливо кричит...