Неточные совпадения
Самгин
в одной штанине бросился к постели, выхватил из ночного столика браунинг, но, бросив его на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова подбежал к
окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с бока на бок, катился по мостовой на панель, тот, что был впереди его, —
исчез, а трое все еще лежали, стреляя.
Вот он встал, показался
в зеркале во весь рост, затем
исчез, и было слышно, что он отдернул драпировку
окна.
Самгин, как всегда, слушал, курил и молчал, воздерживаясь даже от кратких реплик. По стеклам
окна ползал дым папиросы, за
окном, во тьме, прятались какие-то холодные огни, изредка вспыхивал новый огонек, скользил,
исчезал, напоминая о кометах и о жизни уже не на окраине города, а на краю какой-то глубокой пропасти, неисчерпаемой тьмы. Самгин чувствовал себя как бы наполненным густой, теплой и кисловатой жидкостью, она колебалась, переливалась
в нем, требуя выхода.
Затем, попросив у Клима три рубля,
исчез. Посмотрев
в окно, как легко и споро он идет по двору, Клим захотел показать ему кулак.
Поцеловав его
в лоб, она
исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате стало тесней, теплей. За
окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро
исчезло и это, — тогда из-под ворот дома вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув, легла
в тень. И почти тотчас мимо
окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная
в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий
в сером измятом пыльнике.
Надвигалась гроза. Черная туча покрыла все вокруг непроницаемой тенью. Река
исчезла, и только
в одном месте огонь из
окна дачи Телепневой освещал густую воду.
Пошли не
в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали
в окнах домов, точно
в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал
в хвосте демонстрации, потому что она направлялась
в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была
в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени
исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная,
в раскрытые
окна из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна
исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился
в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у
окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился
в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет,
исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному
окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
За
окном буйно кружилась, выла и свистела вьюга, бросая
в стекла снегом, изредка
в белых вихрях появлялся,
исчезал большой, черный, бородатый царь на толстом, неподвижном коне, он сдерживал коня, как бы потеряв путь, не зная, куда ехать.
Оживление Дмитрия
исчезло, когда он стал расспрашивать о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь,
в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за
окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа, напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
Последний, если хотел, стирал пыль, а если не хотел, так Анисья влетит, как вихрь, и отчасти фартуком, отчасти голой рукой, почти носом, разом все сдует, смахнет, сдернет, уберет и
исчезнет; не то так сама хозяйка, когда Обломов выйдет
в сад, заглянет к нему
в комнату, найдет беспорядок, покачает головой и, ворча что-то про себя, взобьет подушки горой, тут же посмотрит наволочки, опять шепнет себе, что надо переменить, и сдернет их, оботрет
окна, заглянет за спинку дивана и уйдет.
В прочих комнатах везде было светло, чисто и свежо. Старые, полинялые занавески
исчезли, а
окна и двери гостиной и кабинета осенялись синими и зелеными драпри и кисейными занавесками с красными фестонами — всё работа рук Агафьи Матвеевны.
У обрыва Марк
исчез в кустах, а Райский поехал к губернатору и воротился от него часу во втором ночи. Хотя он поздно лег, но встал рано, чтобы передать Вере о случившемся.
Окна ее были плотно закрыты занавесками.
Не решив этого вопроса, я засыпал, но беготня и писк разбудили меня опять; открою глаза и вижу, что к
окну приблизится с улицы какая-то тень, взглянет и медленно отодвинется, и вдруг опять сон осилит меня, опять разбудят мыши, опять явится и
исчезнет тень
в окне…
Она вырвалась от него и вернулась
в девичью. Он слышал, как захлопнулся крючок. Вслед за этим всё затихло, красный глаз
в окне исчез, остался один туман и возня на реке.
Он взял большое кресло, отодвинул его
в противоположный угол, к
окну, сказал «сейчас» и
исчез.
Зашли
в одну из ночлежек третьего этажа. Там та же история: отворилось
окно, и мелькнувшая фигура
исчезла в воздухе. Эту ночлежку Болдоха еще не успел предупредить.
С ним хорошо было молчать — сидеть у
окна, тесно прижавшись к нему, и молчать целый час, глядя, как
в красном вечернем небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее небо черною сетью,
исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
Стал слышен свист. Он извивался
в тишине тонкой струйкой, печальный и мелодичный, задумчиво плутал
в пустыне тьмы, искал чего-то, приближался. И вдруг
исчез под
окном, точно воткнувшись
в дерево стены.
Вдруг на площадь галопом прискакал урядник, осадил рыжую лошадь у крыльца волости и, размахивая
в воздухе нагайкой, закричал на мужика — крики толкались
в стекла
окна, но слов не было слышно. Мужик встал, протянул руку, указывая вдаль, урядник прыгнул на землю, зашатался на ногах, бросил мужику повод, хватаясь руками за перила, тяжело поднялся на крыльцо и
исчез в дверях волости…
Наконец и совсем стемнело; гуляющие
исчезли с улиц;
окна в домах затворяются; где-где слышится захлопыванье ставней, сопровождаемое звяканьем засовываемых железных болтов, да доносятся до вас унылые звуки флейты, извлекаемые меланхоликом-приказным.
Но вот огни
исчезают в верхних
окнах, звуки шагов и говора заменяются храпением, караульщик по-ночному начинает стучать
в доску, сад стал и мрачнее и светлее, как скоро
исчезли на нем полосы красного света из
окон, последний огонь из буфета переходит
в переднюю, прокладывая полосу света по росистому саду, и мне видна через
окно сгорбленная фигура Фоки, который
в кофточке, со свечой
в руках, идет к своей постели.
Как только вошел я
в аудиторию, я почувствовал, как личность моя
исчезает в этой толпе молодых, веселых лиц, которая
в ярком солнечном свете, проникавшем
в большие
окна, шумно колебалась по всем дверям и коридорам.
Тогда все
исчезло, и Егор Егорыч стал видеть перед собой
окно, диван и постель, и затем, начав усердно молиться, провел
в том всю ночь до рассвета.
В одном
окне зимняя рама была выставлена или, лучше сказать, выдрана, и самое
окно оставлено приотворенным: этим путем, очевидно, и
исчез постылый.
А за
окном весь мир представлялся сплошною тьмой, усеянной светлыми
окнами.
Окна большие и
окна маленькие,
окна светились внизу, и
окна стояли где-то высоко
в небе,
окна яркие и веселые,
окна чуть видные и будто прижмуренные.
Окна вспыхивали и угасали, наконец, ряды
окон пролетали мимо, и
в них мелькали, проносились и
исчезали чьи-то фигуры, чьи-то головы, чьи-то едва видные лица…
Потом эти огни сбежали далеко вниз, отразились
в каком-то клочке воды, потом совсем
исчезли, и мимо
окна, шипя и гудя, пробежала гранитная скала так близко, что на ней ясно отражался желтый свет из
окон вагона…
Татарин согнул спину, открыл ею дверь и
исчез, а Кожемякин встал, отошёл подальше от
окна во двор и, глядя
в пол, замер на месте, стараясь ни о чём не думать, боясь задеть
в груди то неприятное, что всё росло и росло, наполняя предчувствием беды.
Багряное солнце, пронизав листву сада, светило
в окна снопами острых красных лучей, вся комната была расписана-позолочена пятнами живого света, тихий ветер колебал деревья, эти солнечные пятна трепетали, сливаясь одно с другим,
исчезали и снова текли по полу, по стенам ручьями расплавленного золота.
Он вздрогнул, — девица показала ему язык и
исчезла.
В другой раз кто-то весело крикнул из
окна...
Те из них, которые освещала луна, золотисто белели, и
в самой этой белизне как будто
исчезали подробности украшений и очертания
окон и балконов; они отчетливее выдавались на зданиях, залитых легкой мглою ровной тени.
Благодаря этой мере «они» свиделись. Озираясь и крадучись, пробрался он на заре
в Разъезжую слободку, где стоял ее домик. Квартальные притворились спящими. Будочники, завидев его приближение,
исчезали в подворотни соседних домов. Она стояла у открытого
окна… она! Широкая, дородная, белая, вся сахарная! Она ждала.
Едва я окончил говорить, зная, что вспомню потом эту полусонную выходку с улыбкой, — как золотая сеть смеркла; лишь
в нижнем углу, у двери, дрожало еще некоторое время подобие изогнутого
окна, открытого на поток искр; но
исчезло и это.
Исчезло также то настроение, каким началось утро, хотя его след не стерся до сего дня.
Меж явью и сном встало воспоминание о тех минутах
в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком
в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне,
в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и
исчез.
Иногда ветер менялся, дорога уклонялась — вся масса вдруг
исчезала и тотчас же виднелась
в противоположном
окне; потом опять перебрасывался громадный хвост и опять застилал Литвинову вид широкой прирейнской равнины.
Прошло еще несколько минут.
В маленькие
окна то и дело заглядывали синеватые огни молнии, высокие деревья вспыхивали за
окном призрачными очертаниями и опять
исчезали во тьме среди сердитого ворчания бури. Но вот резкий свет на мгновение затмил бледные вспышки каганца, и по лесу раскатился отрывистый недалекий удар.
Яков молча суетился около Маши, потом торопливо дул на огонь лампы. Огонь вздрагивал,
исчезал, и
в комнату отовсюду бесшумно вторгалась тьма. Иногда, впрочем, через
окно на пол ласково опускался луч луны.
Темно и холодно. За стёклами
окна колеблются мутные отблески света;
исчезают, снова являются. Слышен тихий шорох, ветер мечет дождь, тяжёлые капли стучат
в окно.
Боясь потерять Петра
в толпе прохожих, Евсей шагал сзади, не спуская глаз с его фигуры, но вдруг Пётр
исчез. Климков растерялся, бросился вперёд; остановился, прижавшись к столбу фонаря, — против него возвышался большой дом с решётками на
окнах первого этажа и тьмою за стёклами
окон. Сквозь узкий подъезд был виден пустынный, сумрачный двор, мощёный крупным камнем. Климков побоялся идти туда и, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, смотрел по сторонам.
— Тес, господа! господа! — заговорил за спиною Долинского подхалимственный голос Аксиньи Тимофеевны, которая, как выпускная кукла по пружинке, вышла как раз на эту сцену
в залу. — Ставни не затворены, — продолжала она
в мягко-наставительном тоне, — под
окнами еще народ слоняется, а вы этак… Нехорошо так неосторожно делать, — прошептала она как нельзя снисходительнее и опять
исчезла.
На земле была тихая ночь;
в бальзамическом воздухе носилось какое-то животворное влияние и круглые звезды мириадами смотрели с темно-синего неба. С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то большие птицы,
исчезли на мгновение
в черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а
в открытое
окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных неслись стройные звуки согласного дуэта.
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и пошли куда-то
в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из
окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали
в окнах, проносились и
исчезали. Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Он проводил жену с свечою до двери, потом вернулся и простоял у
окна, пока утренняя звезда совершенно
исчезла в зареве рассвета.
По мановению дворника прежде всех и проворнее всех поспешила
исчезнуть под аркою ворот захожая публика, наслаждавшаяся par grâce [Бесплатно (франц.)] всеми вокальными и хореографическими талантами девочки на ходулях; за публикой, сердито ворочая большими черными глазами
в просторных орбитах, потянул, изнемогая под своей шарманкой, чахоточный жид, которому девочка только что успела передать выкинутый ей за
окно пятак, и затем, уже сзади всех и спокойнее всех, пошла сама девочка на ходулях.
Заложа руки
в боковые карманы своих зеленых форменных брюк, бежал он с довольным видом, подпрыгивая то с одной, то с другой стороны экипажа; иногда же, схватившись за рамку
окна и повиснув на ней, просовывал
в окно свою голову и,
в знак прощания, посылал господину Голядкину поцелуйчики; но и он стал уставать, все реже и реже появлялся и, наконец,
исчез совершенно.
Весною, помню, я ловил чижей, целым стадом садившихся на упомянутую липку. А так как рамы у нас были подъемные, то, повесив за
окном клетку с чижом, я приподымал
окно настолько, чтобы можно было просунуть тонкий прут с волосяною петлей на конце. Замечательно, что когда из трех чижей, усевшихся на клетку, один вслед за накинутою на шею петлею, трепеща,
исчезал в отверстие
окна, два других продолжали сидеть на клетке.
В слуховое
окно над лестницей заглянула рыжебородая, желтая рожа, судорожно искривилась,
исчезла, и тотчас же крышу пронзили кровавые копья пламени.
Вдруг она вздрогнула, обернулась, вошла
в тень, падавшую от сплошной стены высоких акаций, и
исчезла. Владимир Сергеич постоял довольно долго у
окна, потом, однако ж, лег, но заснул не скоро.