Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро,
как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
Неточные совпадения
— В известной дозе кислоты так же необходимы организму,
как и соль. Чаадаевское настроение я предпочитаю слащавой премудрости некоторых литературных
пономарей.
Взяла кручина наших голубков; а тут и слух по селу, что к Коржу повадился ходить какой-то лях, обшитый золотом, с усами, с саблею, со шпорами, с карманами, бренчавшими,
как звонок от мешочка, с которым
пономарь наш, Тарас, отправляется каждый день по церкви.
Стала она сначала ходить к управительше на горькую свою долю жаловаться, а управительшин-то сын молодой да такой милосердый, да добрый; живейшее, можно сказать, участие принял. Засидится ли она поздно вечером — проводить ее пойдет до дому; сено ли у
пономаря все выдет — у отца сена выпросит, ржицы из господских анбаров отсыплет — и все это по сердолюбию; а управительша,
как увидит пономарицу, все плачет, точно глаза у ней на мокром месте.
Но даже и там, где уже появился новый «батюшка», рядом с ним живут дьячок или
пономарь, которым уж никак нельзя существовать иначе,
как существовали их отцы и деды.
— Рассказывайте! — отзывается Евпраксеюшка, — вот у меня дяденька
пономарем у Успенья в Песочном был; уж
как, кажется, был к Богу усерден — мог бы Бог что-нибудь для него сделать! — а
как застигла его в поле метелица — все равно замерз.
— Ну, подумай, — укоризненно говорил он, —
как ты будешь жить с мужиками разными после нас? Плотники, маляры… Эх ты! Это называется — из дьяконов в
пономари…
Я бы изобразил,
как спит весь Миргород;
как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды;
как видимая тишина оглашается близким и далеким лаем собак;
как мимо их несется влюбленный
пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию;
как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со всех углов заводят свои трескучие песни.
Зато вся деревня единодушно далась диву, когда пронесся слух, что Акулина, вместо того чтоб умереть родами (чего ожидали соседки, ведавшие домашнее житье-бытье ее), родила Григорию дочку, да еще,
как рассказывал
пономарь, такую крепенькую, что сам батюшка на крестинах немало нахвалился.
Акуля более всего напрягала внимание, когда речь заходила о том,
каким образом умерла у них в селе Мавра, жена бывшего пьяницы-пономаря, — повествование, без которого не проходила ни одна засидка и которое тем более возбуждало любопытство сиротки, что сама она не раз видела пономариху в поле и встречалась прежде с нею часто на улице. Кончину Мавры объясняли следующим образом.
Освобожденный арестант Митька без малейшего злопамятства приготовлялся,
как записной грамотей, ночью читать взапуски псалтырь с земским и
пономарем, просил только молдаванку дать ему табаку позабирательнее, на случай, если сон клонить будет.
Во время обедни, знаете, выглянешь из алтаря, да
как увидишь свою публику, голодного Авраамия и попадью, да
как вспомнишь про докторшу,
как у нее от холодной воды руки посинели, то, верите ли, забудешься и стоишь,
как дурак, в бесчувствии, пока
пономарь не окликнет…
Вышла радостью сиявшая, в пух и прах разряженная невеста. Нимало не смущаясь, подписалась она в книге. После нее подписались Самоквасов с Семеном Петровичем,
как свидетели, затем поп Сушило, дьячок Игнатий да
пономарь Ипатий.
Но
как нам стало хорошо, когда Она ушла и мы остались только с Магнусом — Магнус, это так мило и просто! Топпи перестал религиозно гундосить,
как заштатный
пономарь, а Я заложил ногу за ногу, закурил сигару и к самому зрачку Магнуса приставил свой стальной и острый взгляд. Но что он встретил: пустоту или такую же стальную кирасу?
И
как безобразна его картина с
пономарями, кострами и кардиналом X.!
—
Как все точно! Я только говорил вам, что слышал на голоде от одного
пономаря о таком способе. А вы каждый день рассказываете,
как будто все это и вправду было, — даже знаете, что именно я шел покупать к какому-то лавочнику.
И когда это, в
какое время? — когда уже нельзя было завести новой опары и когда о железное кольцо калитки звякал рукою сухой, длинный
пономарь, тащивший луженую чашу.
— Ну,
пономаря же, известно.
Как его, бачка, теперь назад вложить, потому мы уж на это согласны?
— Ну, слушайте! Вся эта ваша полевая беда больше ни от чего,
как от
пономаря.
— А что делать? — продолжал незадумчивый грамотник. — Больше ничего,
как выбросить надо этого
пономаря с кладбища.
В церкви же с «чинившими буйство» дьячком и
пономарем попался в плен и бывший в алтаре священник, стража из крестьян, приставленная старостою к церковным дверям, содержала там своего духовного отца и его причетников крепко, и только слухом внимала,
какие внутри храма происходили боевые действа.
Он в той же деревянной маленькой церкви молился и божие слово читал, и его маленькая церковка ему с людьми хоть порою тесна была, да зато перегудинскому попу в его каменном храме так было просторно, что он чуть ли не сам-друг с
пономарем по всей церкви расхаживал и смотрел,
как смело на амвон церковная мышь выбегала и опять под амвон пряталась.
Пономарь Волков, за бродяжничество, грубости и неисправность, отрешен, с правом искать другого места. Бродяга «с правом» искать места церковника — это уже что-то феноменальное и едва ли сообразное с
каким бы то ни было понятием о правах, достоинствах, законе и чести.
Пономарь Цветков, за крайнюю нетрезвость, утайку братских и церковных денег, «проматывание собственных вещей» (такого преступления,
как «проматывание собственных вещей», нет в уголовном кодексе; вероятно, это отнесено к расточительству) и
как не подающий надежды на исправление, отрешен навсегда.
Таким приемом он отстранил в числе прочих и попа Гавриила, который,
как ниже увидим, очень долго его терпел и не выживал от себя, когда все права Кирилла на священнодействия у Спаса в Наливках давно уже кончились. Устранил он
пономаря Ивана Федорова и еще несколько человек из прихожан, но зато сослался на некоторых иных людей, и в том числе на дьякона Петра, на котором он, по словам Перфилия, будто бы ездил чехардою. Этого он отвести не мог.