Неточные совпадения
Сначала она
думала о детях, о которых, хотя
княгиня, а главное Кити (она на нее больше надеялась), обещала за ними смотреть, она всё-таки беспокоилась.
— Нет, я
думаю,
княгиня устала, и лошади ее не интересуют, — сказал Вронский Анне, предложившей пройти до конного завода, где Свияжский хотел видеть нового жеребца. — Вы подите, а я провожу
княгиню домой, и мы поговорим, — сказал он, — если вам приятно, — обратился он к ней.
Княгине слишком страшно было
думать, как много она виновата пред дочерью, и она рассердилась.
Но
княгиня не понимала его чувств и объясняла его неохоту
думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому не давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к себе Левина. — Я ничего не знаю,
княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
«Нет, неправду не может она сказать с этими глазами»,
подумала мать, улыбаясь на ее волнение и счастие.
Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
«
Княгиня Мягкая угадала, —
подумал Степан Аркадьич, входя на лестницу. — Странно! Однако хорошо было бы сблизиться с ней. Она имеет огромное влияние. Если она замолвит словечко Поморскому, то уже верно».
— Нет, я
думаю, без шуток, что для того чтоб узнать любовь, надо ошибиться и потом поправиться, — сказала
княгиня Бетси.
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин».
Княгиня была еще в своей комнате, и князь не выходил. «Так и есть»,
подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Полковник, как всегда, улыбался шуткам князя; но насчет Европы, которую он внимательно изучал, как он
думал, он держал сторону
княгини.
— Где вы поместите
княгиню? — сказал Вронский по-французски, обращаясь к Анне, и, не дождавшись ответа, еще раз поздоровался с Дарьей Александровной и теперь поцеловал ее руку. — Я
думаю, в большой балконной?
Но в это самое время вышла
княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», —
подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Она мне все сказала… я
думаю, все: вы изъяснялись ей в любви… она вам призналась в своей (тут
княгиня тяжело вздохнула).
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала
княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни
думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
В 48-м году это различие уменьшилось: Николай Петрович потерял жену, Павел Петрович потерял свои воспоминания; после смерти
княгини он старался не
думать о ней.
Она молча, вопросительно посмотрела на него, и ему стало совестно. «В самом деле, приехать к людям для того, чтобы наводить на них скуку»,
подумал он о себе и, стараясь быть любезным, сказал, что с удовольствием пойдет, если
княгиня примет.
— Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала
княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно такие же, какими были настоящие. — Мне говорят, что вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я
думаю, что это очень тяжело для людей с сердцем, — сказала она по-французски.
«А чорт тебя разберет, что тебе нужно, — вероятно, внутренно проговорил он»,
подумал Нехлюдов, наблюдая всю эту игру. Но красавец и силач Филипп тотчас же скрыл свое движение нетерпения и стал покойно делать то, что приказывала ему изможденная, бессильная, вся фальшивая
княгиня Софья Васильевна.
Про эпизод же с Катюшей, что он мог
подумать жениться на ней,
княгиня мать не могла
подумать без ужаса.
Между тем полковник понравился всем. Сенатор его ласкал, отец мой находил, что «лучше жениха нельзя ждать и желать не должно». «Даже, — пишет NataLie, — его превосходительство Д. П. (Голохвастов) доволен им».
Княгиня не говорила прямо NataLie, но прибавляла притеснения и торопила дело. NataLie пробовала прикидываться при нем совершенной «дурочкой»,
думая, что отстращает его. Нисколько — он продолжает ездить чаще и чаще.
Но, как назло
княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от
княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго
думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника, человека без религии и правил».
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче,
подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Княгиня пристально глядит
И
думает с тоской...
— Нет, генерал! Я теперь и сама
княгиня, слышали, — князь меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с вашею женой везде рядом сяду; как вы
думаете, выгодно такого мужа иметь? Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
— Очень вам благодарен, я
подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении
княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот
княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего:
княгиня для него была святыней, ангелом чистым, пред которым он и
подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
Если же не удастся завтра у отца (а она наверное
думает, что не удастся), тогда и она соглашается, чтоб я прибегнул к покровительству
княгини К. Тогда уже никто из них не осмелится идти против.
Завтра я опять к
княгине, но отец все-таки благороднейший человек — не
думайте чего-нибудь, и хоть отдаляет меня от тебя, Наташа, но это потому, что он ослеплен, потому что ему миллионов Катиных хочется, а у тебя их нет; и хочет он их для одного меня, и только по незнанию несправедлив к тебе.
«Что это она все смеется?» —
думал я, возвращаясь домой в сопровождении Федора, который ничего мне не говорил, но двигался за мной неодобрительно. Матушка меня побранила и удивилась: что я мог так долго делать у этой
княгини? Я ничего не отвечал ей и отправился к себе в комнату. Мне вдруг стало очень грустно… Я силился не плакать… Я ревновал к гусару.
Однако, как бы ты
думал? говорил он, говорил со мною, да вдруг, так, знаешь, в скобках, и дал мне почувствовать, что ему такой-то действительный статский советник Стрекоза внучатным братом приходится, а
княгиня, дескать, Оболдуй-Тараканова друг детства с его женою, а вчера, дескать, у них раут был, баронесса Оксендорф приезжала…
«Что это за чудное создание!» —
подумал он, глядя на нее, и все вышли в залу, за исключением генеральши и
княгини.
— Видите ли, господин Желтков, — продолжал Николай Николаевич, как будто не расслышав последних слов Желткова. — Я очень рад, что нашел в вас порядочного человека, джентльмена, способного понимать с полуслова. И я
думаю, что мы договоримся сразу. Ведь, если я не ошибаюсь, вы преследуете
княгиню Веру Николаевну уже около семи-восьми лет?
— Однако соловья баснями не кормят, — ты помнишь, я
думаю, стих Грибоедова: «
Княгиня, карточный должок!»
Передонов
подумал, что, верно,
княгиня сама приехала сюда за ним следить. Видно,
думал он, втюрилась в меня, хочет отбить у Варвары.
Передонов начал догадываться, чего хочет
княгиня — чтобы он опять полюбил ее. Ему отвратительна она, дряхлая. «Ведь ей полтораста лет», — злобно
думал он. «Да, старая, —
думал он, — зато вот какая сильная». И отвращение сплеталось с прельщением. Чуть тепленькая, трупцем попахивает — представлял себе Передонов и замирал от дикого сладострастия.
«С княгиней-то как же? —
подумал он. — За теми гроши, и протекции нет, а с Варварой в инспекторы попадешь, а потом и директором сделают».
Иногда
думал он даже, что и
княгиня доносит на него, чтобы избавиться от своих обещаний.
Передонов смотрел на него злобно и
думал: «Заступается, — с
княгинею, видно, заодно.
Княгиня его, видно, околдовала, даром что далеко живет». А недотыкомка юлила вокруг, беззвучно смеялась и все сотрясалась от смеха. Она напоминала Передонову о разных страшных обстоятельствах. Он боязливо озирался и шептал...
Передонову казалось ясным, что
княгиня им недовольна. Разве она не могла прислать ему на свадьбу образа или калача? Он
думал: надо заслужить ее милость, да чем? Ложью, что ли? Оклеветать кого-нибудь, насплетничать, донести, Все дамы любят сплетни, — так вот бы на Варвару сплести что-нибудь веселое да нескромное и написать
княгине. Она посмеется, а ему даст место.
«Чему они радуются?» — тоскливо
подумал Передонов и вдруг понял, что конец приближается, что
княгиня уже здесь, близко, совсем близко. Быть может, в этой колоде карт.
И на этот раз Передонов, не долго
думая, сочинил письмо к
княгине. Он писал...
Передонов стоял и
думал о Дарье, — и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? —
подумал он: — еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, —
думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется
княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
Написал, послал, — и раскаялся. «Что-то из этого выйдет? Может быть, нельзя было писать, —
думал он, — надо было ждать, когда
княгиня сама приедет».
Попрежнему ворожащими зовами заманивала его Вершина, попрежнему Рутилов выхвалял сестер. Дома Варвара уговаривала его скорее венчаться, — но никакого решения не принимал он. «Конечно, —
думал он иногда, — жениться бы на Варваре всего выгоднее, — ну, а вдруг
княгиня обманет? В городе станут смеяться», —
думал он, и это останавливало его.
— Письма-то, вы
думаете,
княгиня писала? Да теперь уже весь город знает, что их Грушина сфабриковала, по заказу вашей супруги; а
княгиня и не знает ничего. Кого хотите спросите, все знают, — они сами проболтались. А потом Варвара Дмитриевна и письма у вас утащила и сожгла, чтобы улики не было.
Передонов не испытывал стыда, когда рассказывал, будто бы
княгиня платила ему. Володин был доверенным слушателем и не замечал нелепостей и противоречий в его рассказах. Рутилов возражал, но
думал, что без огня дыма не бывает: что-то,
думал он, было между Передоновым и
княгинею.
Ведь и раньше, случалось, говорили ему в глаза, что он обманут, а он никак не мог домекнуться, что письма подделаны, и все
думал, что обманывает его сама
княгиня, за нос водит, Наконец Вершина сказала прямо...
Ей особенно хотелось оставить поскорее Москву, и когда Литвинов представлял ей, что он еще не кончил курса в университете, она каждый раз,
подумав немного, возражала, что можно доучиться в Берлине или… там где-нибудь. Ирина мало стеснялась в выражении чувств своих, а потому для князя и
княгини расположение ее к Литвинову оставалось тайной недолго. Обрадоваться они не обрадовались, но, сообразив все обстоятельства, не сочли нужным наложить тотчас свое"vetо". Состояние Литвинова было порядочное…
Одна
княгиня, которой еще в деревне прежде всех пришло на мысль — не намерен ли граф за нее посвататься, теперь об этом вовсе не
думала: зато каково же было ее удивление, когда в один прекрасный день он неожиданно сделал ей предложение.
Но это даже была не ломка, а что-то гораздо большее: на участливый вопрос дьяконицы, где
думает княгиня жить и когда возвратится в Протозаново, бабушка отвечала...
Гости переглянулись и один по одному тихо вышли.
Княгиня их не удерживала. Она осталась вдвоем с графом, который тоже не совсем был доволен своим положением и не знал, что делать с разгневанной
княгиней. Он, я
думаю, был только очень рад, что женится не на ней, а на ее дочери.