Неточные совпадения
Спивак, облокотясь о
круглый стол, врытый в
землю, сжимая щеки ладонями, следила за красненькой букашкой, бестолково ползавшей по столу.
Придерживая очки, Самгин взглянул в щель и почувствовал, что он как бы падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно
круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается на поверхности воды, налитой в чан, — вода наполняла его в уровень с краями, свет лежал на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало на полу, черном, как
земля. В центре кольца на воде, — точно углубление в ней, — бесформенная тень, и тоже трудно было понять, откуда она?
Рядом с ним мелко шагал, тыкая в
землю зонтиком, бережно держа в руке фуражку, историк Козлов, розовое его личико было смочено потом или слезами, он тоже пел, рот его открыт, губы шевелились, но голоса не слышно было, над ним возвышалось слепое, курдючное лицо Воронова, с
круглой дырой в овчинной бороде.
Самгин наблюдал. Министр оказался легким, как пустой, он сам, быстро схватив протянутую ему руку студента, соскочил на
землю, так же быстро вбежал по ступенькам, скрылся за колонной, с генералом возились долго, он —
круглый, как бочка, — громко кряхтел, сидя на краю автомобиля, осторожно спускал ногу с красным лампасом, вздергивал ее, спускал другую, и наконец рабочий крикнул ему...
Между старыми яблонями и разросшимися кустами крыжовника пестрели
круглые бледно-зеленые кочаны капусты; хмель винтами обвивал высокие тычинки; тесно торчали на грядах бурые прутья, перепутанные засохшим горохом; большие плоские тыквы словно валялись на
земле; огурцы желтели из-под запыленных угловатых листьев; вдоль плетня качалась высокая крапива; в двух или трех местах кучами росли: татарская жимолость, бузина, шиповник — остатки прежних «клумб».
Гнездо бывает свито незатейливо: это просто
круглая ямка на
земле, слегка устланная сухою травою; два огромные длинные яйца, похожие фигурою на куличьи, зеленовато-пепельного цвета, испещренные крупными темно-коричневыми крапинками, лежат ничем не окруженные и не покрытые.
Кто мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав великую истину, не иное что, может быть, сделал, как взглянул на
круглый образ
земли и других великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
По горному уставу, каждая шахта должна укрепляться в предупреждение несчастных случаев деревянным срубом, вроде того, какой спускают в колодцы; но зимой, когда
земля мерзлая, на промыслах почти везде допускаются
круглые шахты, без крепи, — это и есть «дудки».
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и
круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали на берег, вытряхивали на
землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню на берег.
Снова стало тихо. Лошадь дважды ударила копытом по мягкой
земле. В комнату вошла девочка-подросток с короткой желтой косой на затылке и ласковыми глазами на
круглом лице. Закусив губы, она несла на вытянутых руках большой, уставленный посудой поднос с измятыми краями и кланялась, часто кивая головой.
Ромашов лег на спину. Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над ними быстро катился
круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и казалось, что все пространство от
земли до неба наполнено вечным ужасом и вечной тоской. «Там — Бог!» — подумал Ромашов, и вдруг, с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе, он заговорил страстным и горьким шепотом...
У него дом больше — такой достался ему при поступлении на место; в этом доме, не считая стряпущей, по крайней мере, две горницы, которые отапливаются зимой «по-чистому», и это требует лишних дров; он
круглый год нанимает работницу, а на лето и работника, потому что
земли у него больше, а стало быть, больше и скота — одному с попадьей за всем недоглядеть; одежда его и жены дороже стоит, хотя бы ни он, ни она не имели никаких поползновений к франтовству; для него самовар почти обязателен, да и закуска в запасе имеется, потому что его во всякое время может посетить нечаянный гость: благочинный, ревизор из уездного духовного правления, чиновник, приехавший на следствие или по другим казенным делам, становой пристав, волостной старшина, наконец, просто проезжий человек, за метелью или непогодой не решающийся продолжать путь.
Погода была прекрасная; солнце сияло и грело, но не пекло; свежий ветер бойко шумел а зеленых листьях; по
земле, небольшими пятнами, плавно и быстро скользили тени высоких
круглых облачков.
— И то — потерял. Сумочку такую,
круглую. А в ней железная лента, чтобы мерять
землю.
— Родимый, — шелестел её голос, — ах, останешься ты один
круглым сиротиной на
земле! Уж ты держись за Пушкарёва-то, Христа ради, — он хошь слободской, да свят человек! И не знаю лучше его… Ох, поговорить бы мне с ним про тебя… коротенькую минутку бы…
Юноша вспоминал отца, который тоже умел сказать это слово —
круглое, тяжкое и ёмкое так, что
земля точно вздрагивала от обиды.
— То-то, помни, братец! А ты думал, небось, с версту будет, рукой достать? Нет, брат,
земля — это, видишь, как шар
круглый, — понимаешь?.. — продолжал дядя, очертив руками в воздухе подобие шара.
— Так вот такие высокие дома. И сверху донизу набиты людьми. Живут эти люди в маленьких конурах, точно птицы в клетках, человек по десяти в каждой, так что всем и воздуху-то не хватает. А другие внизу живут, под самой
землей, в сырости и холоде; случается, что солнца у себя в комнате
круглый год не видят.
Он остановил лошадь у открытых ворот большого дома, спрыгнул на
землю и ушёл во двор. Дом был старый, весь покривился, под окнами выпучило брёвна, окна были маленькие, тусклые. На большом, грязном дворе стояло много пролёток, четыре мужика, окружив белую лошадь, хлопали её ладонями и громко кричали. Один из них,
круглый, лысый, с большой жёлтой бородой и розовым лицом, увидав дядю Петра, широко размахнул руками и закричал...
На
земле была тихая ночь; в бальзамическом воздухе носилось какое-то животворное влияние и
круглые звезды мириадами смотрели с темно-синего неба. С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то большие птицы, исчезли на мгновение в черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а в открытое окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных неслись стройные звуки согласного дуэта.
— Что это? — оглянулись все. А это Колесников запел. Свирепо нахмурился, злобно косит
круглым глазом и на свой могучий голос перенял у матроса безмерную скорбь и тягу
земли...
Он был уже не в черной, а в синей поддевке с серебряными цыганскими
круглыми пуговицами и уже вытирал рот для поцелуя, когда вдруг вскипевший Колесников кинулся вперед и ударом кулака сбил его с ног. На
земле Васька сразу позабыл, где он и что с ним, и показалось ему, что за ним гонятся казаки, — пьяно плача и крича от страха, на четвереньках пополз в толпу. И мужики смеялись, поддавая жару, и уступками толкали его в зад — тем и кончилось столкновение.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из
земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую
круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Пол был
землею, потолок — небом, а их соединяли, точно могучие древесные стволы,
круглые и многогранные колонны.
Выйдя на другой берег, он опустил нас на
землю, снял коротенькую свитку, которая была у него застегнута у ворота
круглою медною пуговкою, и обтер этою свиткою наши мокрые ноги.
В то же время встала другая беда: крепостной человек, управитель графского соседнего имения, озлобленный за отказ его сыну,
круглому дураку, которого он вздумал женить на дочери Мирошева, известный ябедник и делец, подает просьбу на бедного Кузьму Петровича и отнимает у него, без всякого права, почти всю
землю, то есть совершенно его разоряет.
Юноша, глядя вперед бездонным взглядом
круглых глаз, шаркал ногами по
земле, и ему казалось, что он легко поднимается в гору.
«Хорошо дома!» — думал Назаров в тишине и мире вечера, окидывая широким взглядом
землю, на десятки вёрст вокруг знакомую ему. Она вставала в памяти его
круглая, как блюдо, полно и богато отягощённая лесами, деревнями, сёлами, омытая десятками речек и ручьёв, — приятная, ласковая
земля. В самом пупе её стоит его, Фаддея Назарова, мельница, старая, но лучшая в округе, мирно, в почёте проходит налаженная им крепкая, хозяйственная жизнь. И есть кому передать накопленное добро — умные руки примут его…
Назаров снял картуз, шаркая по
земле толстыми подошвами сапог. Яков Ильич выпрямил спину, вытянул под столом тонкие длинные ноги и несколько секунд молча смотрел сквозь
круглые очки в лицо гостя, потом его редкие, жёлтые усы, концами вниз, дрогнули, обнажив чёрные зубы.
Отойдя версты две, Меркулов сел на
круглый верстовой камень, торчавший из
земли, и тяжело задумался — задумался без мыслей, без слов, той глубокой и странной думой всего тела, которая оковывает человека, как сон.
В лесистом Верховом Заволжье деревни малые, зато частые, одна от другой на версту, на две.
Земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до Масленой хватит, и то в урожайный год! Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды над ней ни принимай,
круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Такова сторона!
Круглые башни с бойницами, узенькие окна из давно забытых проходов внутри стены, крытые проемы среди шумной кипучей жизни нового напоминают времена стародавние, когда и стены, и башни служили оплотом русской
земли, когда кипели здесь лихие битвы да молодецкие дела.
Гром небесный не мог бы оглушить более, нежели эта произнесенная суровым голосом невесть откуда появившейся Павлы Артемьевны фраза, и сама надзирательница в своей суконной с меховой опушкой шубке и в
круглой мужской шапочке, выросла перед девочками точно из-под
земли.
Вот она — высокая,
круглая башенка. Она как-то разом выросла передо мною. Я тихонько толкнула дверь и стала подниматься по шатким ступеням. Я шла бесшумно, чуть касаясь пятками
земли и испуганно прислушиваясь к малейшему шороху.
— Это красный смех. Когда
земля сходит с ума, она начинает так смеяться. Ты ведь знаешь,
земля сошла с ума. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала
круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу. Ты видишь ее?
Что-то бесформенное и чудовищное, мутное и липкое тысячами толстых губ присасывалось к Юрасову, целовало его мокрыми нечистыми поцелуями, гоготало. И орало оно тысячами глоток, свистало, выло, клубилось по
земле, как бешеное. Широкими
круглыми рожами представлялись колеса, и сквозь бесстыжий смех, уносясь в пьяном вихре, каждое стучало и выло...
Федя. B Кубань? Ей-богу? (Приподнимается.) Славные места! Такой, братцы, край, что и во сне не увидишь, хоть три года спи! Приволье! Сказывают, птицы этой самой, дичи, зверья всякого и — боже ты мой! Трава
круглый год растет, народ — душа в душу,
земли — девать некуда! Начальство, сказывают… мне намедни один солдатик сказывал… дает по сто десятин на рыло. Счастье, побей меня бог!
Утро было прекрасное, еще не достигнувшее своего зенита солнышко обливало
землю горячими лучами и блестело в каплях невысохшей росы,
круглое лето бывающей в том краю.
— Я не договорил еще, — продолжал Григорий. — Чужая
земля воспитала
круглого сироту и была его родиной, чужие люди были ему своими, и подумайте сами, должен ли он окропить эту
землю и кормильцев своих собственной их кровью? Не лучше ли мне на нее пролить свою, неблагодарную? Разве вы, новгородцы, выродились из человечества, что не слушаете голоса сердца?
— Я не договорил еще, — продолжал Григорий. — Чужая
земля воспитала
круглую сироту и была его родиной, чужие люди были ему своими, и, подумайте сами, должен ли он окропить эту
землю и кормильцев своих собственною их кровью? Не лучше ли мне на нее пролить свою, неблагодарную? Разве вы, новгородцы, выродились из человечества, что не слушаете голоса сердца?
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и черной, как
земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и
круглое лицо его казалось еще
круглее и миловиднее.