Неточные совпадения
Я бы могла
любить и быть любима по-настоящему.
— По-моему, все —
настоящее, что нравится, что
любишь. И бог, и царь, и все. Сегодня — одно, завтра — другое. Ты хочешь уснуть? Ну, спи!
И жертвы есть, —
по мне это не жертвы, но я назову вашим именем, я останусь еще в этом болоте, не знаю сколько времени, буду тратить силы вот тут — но не для вас, а прежде всего для себя, потому что в
настоящее время это стало моей жизнью, — и я буду жить, пока буду счастлив, пока буду
любить.
Ужели даром бился он в этой битве и устоял на ногах, не добыв погибшего счастья. Была одна только неодолимая гора: Вера
любила другого, надеялась быть счастлива с этим другим — вот где
настоящий обрыв! Теперь надежда ее умерла, умирает,
по словам ее («а она никогда не лжет и знает себя», — подумал он), — следовательно, ничего нет больше, никаких гор! А они не понимают, выдумывают препятствия!
По-настоящему
любит свободу тот, кто утверждает ее для другого.
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую», как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!)
люблю только одного тебя!
В самом начале 18 года я написал книгу «Философия неравенства», которую не
люблю, считаю во многом несправедливой и которая не выражает по-настоящему моей мысли.
Я очень рано понял, что революционная интеллигенция не
любит по-настоящему свободы, что пафос ее в ином.
И раньше муж не
любил ее по-настоящему, но жалел, и она чувствовала себя покойно.
Если бы Серафима по-настоящему
любила детей, так никогда бы так не сделала.
Стабровский действительно
любил Устеньку по-отцовски и сейчас невольно сравнивал ее с Дидей, сухой, выдержанной и насмешливой. У Диди не было сердца, как уверяла мисс Дудль, и Стабровский раньше смеялся над этою институтскою фразой, а теперь невольно должен был с ней согласиться. Взять хоть
настоящий случай. Устенька прожила у них в доме почти восемь лет, сроднилась со всеми, и на прощанье у Диди не нашлось ничего ей сказать, кроме насмешки.
Михей Зотыч
любил помудрить над простоватым Вахрушкой и, натешившись вдоволь, заговорил уже по-обыкновенному. Вахрушка знал, что он неспроста пришел, и вперед боялся, как бы не сболтнуть чего лишнего. Очень уж хитер Михей Зотыч, продаст и выкупит на одном слове. Ему бы по-настоящему в банке сидеть да с купцами-банкротами разговаривать.
Прижмется, бывало, ко мне, обнимет, а то схватит на руки, таскает
по горнице и говорит: «Ты, говорит,
настоящая мне мать, как земля, я тебя больше Варвары
люблю!» А мать твоя, в ту пору, развеселая была озорница — бросится на него, кричит: «Как ты можешь такие слова говорить, пермяк, солены уши?» И возимся, играем трое; хорошо жили мы, голуба́ душа!
Голос витютина по-настоящему нельзя назвать воркованьем: в звуках его есть что-то унылое; они протяжны и более похожи на стон или завыванье, очень громкое и в то же время не противное, а приятное для слуха; оно слышно очень издалека, особенно
по зарям и
по ветру, и нередко открывает охотнику гнезда витютина, ибо он
любит, сидя на сучке ближайшего к гнезду дерева, предпочтительно сухого, выражать свое счастие протяжным воркованьем или, что будет гораздо вернее, завываньем.
Появление отца для Наташки было
настоящим праздником. Яша Малый
любил свое гнездо какой-то болезненной любовью и ужасно скучал о детях. Чтобы повидать их, он должен был сделать пешком верст шестьдесят, но все это выкупалось радостью свиданья. И Наташка, и маленький Петрунька так и повисли на отцовской шее. Особенно ластилась Наташка, скучавшая
по отце более сознательно. Но Яша точно стеснялся радоваться открыто и потихоньку уходил с ребятишками куда-нибудь в огород и там пестовал их со слезами на глазах.
Лихо рванула с места отдохнувшая тройка в наборной сбруе, залились серебристым смехом
настоящие валдайские колокольчики, и экипаж птицей полетел в гору,
по дороге в Самосадку. Рачителиха стояла в дверях кабака и причитала, как
по покойнике. Очень уж
любила она этого Илюшку, а он даже и не оглянулся на мать.
Потому же я стараюсь отвадить от себя Маньку, которую, ты сама знаешь, я
люблю искренно, по-настоящему.
— А ты
любил кого-нибудь, Коля? Признайся! Ну хоть не по-настоящему, а так… в душе… Ухаживал? Подносил цветочки какие-нибудь… под ручку прогуливался при луне? Было ведь?
В
настоящее время я как бы вижу подтверждение этой молвы об нем: ему уже с лишком пятьдесят лет, он
любит меня, сына нашего, — но когда услыхал о своем назначении в Севастополь, то не только не поморщился, но как будто бы даже помолодел, расторопней и живей сделался — и собирается теперь, как он выражается, на этот кровавый пир так же весело и спокойно, как будто бы он ехал на какой-нибудь самый приятнейший для него вечер; ясно, что воевать — это его дело, его призвание, его сущность: он воин
по натуре своей, воин органически.
— Нет, он не то, что глуп, но он не образован
настоящим образом, — а этого до свадьбы я никак не могла заметить, потому что он держал себя всегда сдержанно, прекрасно танцевал, говорил по-французски; потом-то уж поняла, что этого мало — и у нас что вышло: то, что он
любил и чему симпатизировал, это еще я понимала, но он уже мне никогда и ни в чем не сочувствовал, — и я не знаю, сколько я способов изобретала, чтобы помирить как-нибудь наши взгляды.
— Да что же стыдно-то? Какая ты, право, Катя! Я ведь
люблю ее больше, чем она думает, а если б она
любила меня
настоящим образом, так, как я ее
люблю, то, наверно, пожертвовала бы мне своим удовольствием. Она, правда, и сама отпускает меня, да ведь я вижу
по лицу, что это ей тяжело, стало быть, для меня все равно что и не отпускает.
По старой привычке, мне все еще кажется, что во всяких желаниях найдется хоть крупица чего-то подлежащего удовлетворению (особливо если тщательно рассортировывать желания
настоящие, разумные от излишних и неразумных, как это делаю я) и что если я
люблю на досуге послушать, какие бывают на свете вольные мысли, то ведь это ни в каком случае никому и ничему повредить не может.
— Друг, руку твою! Институтка.
Люблю в тебе я прошлое страданье и юность улетевшую мою. Сейчас Осадчий такую вечную память вывел, что стекла задребезжали. Ромашевич,
люблю я, братец, тебя! Дай я тебя поцелую, по-настоящему, по-русски, в самые губы!
Граф (вновь смешивает прошедшее с
настоящим).Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели ближе всмотреться в наше положение… ah, mais vraiment ce n'est pas du tout si trou-la-la qu'on se plait a le dire! [ах, но по-настоящому это совсем не такие пустяки, как об этом
любят говорить!] Сегодня, например, призываю я своего делопроизводителя (вновь внезапно вспоминает, что он уже не при делах)…тьфу!
— А я говорю, что да, потому что я знаю это
по себе, — отвечал я с жаром сдержанной досады и своею откровенностью желая обезоружить его, — я тебе говорил и повторяю, что мне всегда кажется, что я
люблю тех людей, которые мне говорят приятное, а как разберу хорошенько, то вижу, что
настоящей привязанности нет.
— Вам, по-моему, нечего писать ему в
настоящую минуту! — заметила Сусанна. — Укорять его, что он женился на Катрин, вы не станете, потому что этим вы их только оскорбите! Они, вероятно,
любят друг друга!.. Иное дело, если Валерьян явится к вам или напишет вам письмо, то вы, конечно, не отвергнете его!
Софья Николавна очень хорошо понимала
настоящую причину; к тому же Алакаева, с которою вошла она в короткие и дружеские отношения и которая знала всё, что делается на квартире у Алексея Степаныча, не оставляла ее снабжать подробными сведениями, Софья Николавна
по своей пылкой и страстной природе не
любила откладывать дела в долгий ящик.
— Что же это? — сказал он. — Я поверил по-настоящему, только когда увидел на корме ваши слова и — теперь — вас; я окончательно убедился. Но трудно сказать, в чем сущность моего убеждения. В этой коробке лежат карты для пасьянсов и шоколад, более ничего. Я знаю, что вы
любите пасьянсы, как сами говорили об этом: «Пирамида» и «Красное-черное».
— Ну, это другое дело: значит, вы ее не
любили по-настоящему. Если она
любит, то приедет… Пешком придет и меня еще благодарить будет.
Панауров
любил вкусно поесть,
любил хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на чай
по десяти и даже
по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские вещи, древности, ночные сорочки у него были шелковые, кровать из черного дерева с перламутром, халат
настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
«Она все еще, кажется, изволит
любить мужа, — думал он, играя в карты и взглядывая
по временам на княгиню, — да и я-то хорош, — продолжал он, как-то злобно улыбаясь, — вообразил, что какая-нибудь барыня может заинтересоваться мною: из какого черта и из какого интереса делать ей это?.. Рожицы смазливой у меня нет; богатства — тоже; ловкости военного человека не бывало; физики атлетической не имею. Есть некоторый умишко, — да на что он им?.. В сем предмете они вкуса
настоящего не знают».
Елена,
по самой природе своей, была не большая музыкантша и даже не особенно
любила музыку, но в
настоящий урок она просто показалась ей пыткой; как бы то ни было, однако, Елена пересилила себя, просидела свой урок больше даже, чем следует, пришла с него домой пешком и на другой день поутру отправилась пешком в пансион, терпеливо высидела там и снова возвратилась домой пешком.
— Вы думаете? — промолвил Рудин. — Впрочем, — продолжал он, — по-настоящему, мне бы не следовало говорить о Лежневе; я его
любил,
любил, как друга… но потом, вследствие различных недоразумений…
И непритворные слезы заблистали в глазах ее. Марья Александровна действительно
любила Зину, по-своему, а в этот раз, от удачи и от волнения, чрезвычайно расчувствовалась. Зина, несмотря на некоторую ограниченность своего
настоящего взгляда на вещи, понимала, что мать ее
любит, — и тяготилась этой любовью. Ей даже было бы легче, если б мать ее ненавидела…
Любил воевода эту монастырскую службу: по-настоящему правил игумен Моисей весь церковный устав и даже навел своих певчих.
Но теперь Никите казалось, что он один по-настоящему, глубоко
любил отца; он чувствовал себя налитым мутной тоскою, безжалостно и грубо обиженным этой внезапной смертью сильного человека; от этой тоски и обиды ему даже дышать трудно было.
Голосом, полным рыданий, примиренный с людьми и судьбою и крайне
любя в
настоящее мгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятых вместе, но даже и зловредного близнеца своего, который теперь, по-видимому, вовсе был не зловредным и даже не близнецом господину Голядкину, но совершенно посторонним и крайне любезным самим
по себе человеком, обратился было герой наш к Олсуфию Ивановичу с трогательным излиянием души своей; но от полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего объяснить, а только весьма красноречивым жестом молча указал на свое сердце…
Знаете ли, что я
люблю теперь припомнить и посетить в известный срок те места, где был счастлив когда-то по-своему,
люблю построить свое
настоящее под лад уже безвозвратно прошедшему, и часто брожу, как тень, без нужды и без цели, уныло и грустно
по петербургским закоулкам и улицам.
Рассказывать он не умел и не
любил. «От долгих речей одышка бывает», — замечал он с укоризной. Только когда его наводили на двенадцатый год (он служил в ополчении и получил бронзовую медаль, которую
по праздникам носил на владимирской ленточке), когда его расспрашивали про французов, он сообщал кой-какие анекдоты, хотя постоянно уверял притом, что никаких французов,
настоящих, в Россию не приходило, а так, мародеришки с голодухи набежали, и что он много этой швали
по лесам колачивал.
Эту женщину, покойную Наталью Васильевну, жену «этого Трусоцкого», он
любил и был ее любовником, когда
по своему делу (и тоже
по поводу процесса об одном наследстве) он оставался в Т. целый год, — хотя собственно дело и не требовало такого долгого срока его присутствия;
настоящей же причиной была эта связь.
— Вечером, в роще… — спокойно продолжал Авдей Иванович. — Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь — скучно. Девочка хорошенькая… ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не
люблю — а девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это — по-настоящему твое дело; да вишь, у этого бабья глаз нету. Что́ я, кажись, перед тобой?
Но
любить по-настоящему, как я, она не могла, так как была холодна и уже достаточно испорчена.
Софья Михайловна. Потом ревности
настоящей, то есть ревности
по любви, в нем ко мне нет, потому что он давно уже
любит других женщин.
Глуховцев. Сильнее нельзя
любить. Видишь ли,
настоящую любовь можно узнать
по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще
по тому, Оль-Оль, насколько от нее в душе светлеет. А у меня так светло теперь, что я удивляюсь. Ведь ты знаешь, Олечка, как мучили меня всякие проклятые вопросы, а теперь ничего: только радость, только свет, только любовь. И петь хочется… как Блохину.
—
Любил он, конечно, ее
любил, — отвечал он, — но не слепо; в других случаях, как я вам и докладывал, не все делал
по ней, и что до характера его касается, так совершенно напротив — в этом отношении он был
настоящий семьянин: твердый, настойчивый,
любил порядок, смолоду привык, чтобы все делалось
по нем, а тут ничего не мог сделать…
Чтобы понять в учении Христа то, что надо платить добром за зло, надо понять всё учение по-настоящему, а не так, как его толкуют церкви, с урезками и прибавками. Всё же учение Христа в том, что человек живет не для своего тела, а для души, для того, чтобы исполнить волю бога. Воля же бога в том, чтобы люди
любили друг друга,
любили всех. Как же может человек
любить всех и делать зло людям? Верующий в учение Христа, что бы с ним ни делали, не может делать того, что противно любви, не может делать зла людям.
Если доброе дело делается для чего-нибудь, то оно уже не доброе дело. По-настоящему
любишь только тогда, когда не знаешь, зачем и для чего.
Человеку нужно
любить, а
любить по-настоящему можно только то, в чем нет ничего дурного. И потому должно быть и то, в чем нет ничего дурного. А такое существо, в котором нет ничего дурного, и есть только одно: бог.
Пусть говорят, что я «обожаю» Аннушку те, кто не способен понять, что я по-настоящему
люблю ее душу, ее трезвый, здоровый ум, и мое «обожание» может принести ей только пользу…
А пока она ими не обладает, она не может по-настоящему
любить Бога, потому что истинная любовь покоится на состоянии врожденности — Hineingeborensein.