Неточные совпадения
— Это так… не беспокойтесь. Это кровь оттого, что вчера, когда я шатался несколько в
бреду, я наткнулся на одного раздавленного
человека… чиновника одного…
— Нет, не сказал… словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты
бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий
человек, Дуня.
— Ничего, Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он с видом себя не помнящего
человека в
бреду. — Зачем только тебя-то я пришел мучить? — прибавил он вдруг, смотря на нее. — Право. Зачем? Я все задаю себе этот вопрос, Соня…
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и
людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в
бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
«Вона! Эк ведь расползлась у них эта мысль! Ведь вот этот
человек за меня на распятие пойдет, а ведь очень рад, что разъяснилось, почему я о колечках в
бреду поминал! Эк ведь утвердилось у них у всех!..»
Зови меня вандалом:
Я это имя заслужил.
Людьми пустыми дорожил!
Сам
бредил целый век обедом или балом!
Об детях забывал! обманывал жену!
Играл! проигрывал! в опеку взят указом!
Танцо́вщицу держал! и не одну:
Трех разом!
Пил мертвую! не спал ночей по девяти!
Всё отвергал: законы! совесть! веру!
— Помяты ребра. Вывихнута рука. Но — главное — нервное потрясение… Он всю ночь
бредил: «Не давите меня!» Требовал, чтоб разогнали
людей дальше друг от друга. Нет, скажи — что же это?
—
Бред, — оглушительно произнес седой
человек.
Да, красота — это всеобщее счастье! — тихо, как в
бреду, говорил он, — это тоже мудрость, но созданная не
людьми.
«Да, артист не должен пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он в забытьи, как в
бреду. — Пусть он любит, страдает, платит все человеческие дани… но пусть никогда не упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и покажет
людям — как они живут, любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан в мир!..»
Всю ночь я был в
бреду, а на другой день, в десять часов, уже стоял у кабинета, но кабинет был притворен: у вас сидели
люди, и вы с ними занимались делами; потом вдруг укатили на весь день до глубокой ночи — так я вас и не увидел!
Многие, ох многие не веруют и оглушают сим
людей несведущих; ты же не слушай, ибо сами не знают, куда
бредут.
«Я никогда не любил жену… — думал Привалов, слушая этот
бред. — А вот
человек, который действительно отдал ей все, что может отдать
человек».
Привалов кое-как отделался от веселых молодых
людей с шапокляками и
побрел в главную залу, где теперь публика бродила густой шумевшей толпой.
Разобраться в этом странном наборе фраз было крайне трудно, и Привалов чувствовал себя очень тяжело, если бы доктор не облегчал эту трудную задачу своим участием. Какой это был замечательно хороший
человек! С каким ангельским терпением выслушивал он влюбленный
бред Привалова. Это был настоящий друг, который являлся лучшим посредником во всех недоразумениях и маленьких размолвках.
В тиши, наедине со своею совестью, может быть, спрашивает себя: „Да что такое честь, и не предрассудок ли кровь?“ Может быть, крикнут против меня и скажут, что я
человек болезненный, истерический, клевещу чудовищно,
брежу, преувеличиваю.
В области же действительной жизни, которая имеет не только свои права, но и сама налагает великие обязанности, — в этой области мы, если хотим быть гуманными, христианами наконец, мы должны и обязаны проводить убеждения, лишь оправданные рассудком и опытом, проведенные чрез горнило анализа, словом, действовать разумно, а не безумно, как во сне и в
бреду, чтобы не нанести вреда
человеку, чтобы не измучить и не погубить
человека.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то
бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой
люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Сороки перелетают с ракиты на ракиту; бабы, с длинными граблями в руках,
бредут в поле; прохожий
человек в поношенном нанковом кафтане, с котомкой за плечами, плетется усталым шагом; грузная помещичья карета, запряженная шестериком рослых и разбитых лошадей, плывет вам навстречу.
Смотритель,
человек уже старый, угрюмый, с волосами, нависшими над самым носом, с маленькими заспанными глазами, на все мои жалобы и просьбы отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно
брели по грязи с пудовыми дугами на руках или сидели на лавке, позевывая и почесываясь, и не обращали особенного внимания на гневные восклицания своего начальника.
В протестантской Германии образовалась тогда католическая партия, Шлегель и Лео меняли веру, старый Ян и другие
бредили о каком-то народном и демократическом католицизме.
Люди спасались от настоящего в средние века, в мистицизм, — читали Эккартсгаузена, занимались магнетизмом и чудесами князя Гогенлоэ; Гюго, враг католицизма, столько же помогал его восстановлению, как тогдашний Ламенне, ужасавшийся бездушному индифферентизму своего века.
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые товарищи его уговорили уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч»
побрел в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще
человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все было съедено и выпито, гости понемногу стали уходить.
Будет новый
человек, счастливый и гордый», — говорит Кириллов, как будто в
бреду…
По рисунку заказанный инструмент и шесть
человек, положенных совершенно в
бреду!
Дорога в верхотинах Суходойки и Ледянки была еще в казенное время правлена и получила название Маяковой слани, — это была сейчас самая скверная часть пути, потому что мостовины давно сгнили и приходилось
людям и лошадям
брести по вязкой грязи, в которой плавали гнилые мостовины.
Промысловый
человек — совершенно особенный, и, куда вы его ни суньте, он везде будет
бредить золотом и легкой наживой.
Петр Елисеич только пожал плечами и
побрел на огонек в сарайную, — ему еще не хотелось спать, а на
людях все-таки веселее.
Груздев отнесся к постигшему Самосадку позору с большим азартом, хотя у самого уже начинался жар. Этот сильный
человек вдруг ослабел, и только стоило ему закрыть глаза, как сейчас же начинался
бред. Петр Елисеич сидел около его кровати до полночи. Убедившись, что Груздев забылся, он хотел выйти.
Сравнивая по временам здешнюю жизнь с своею уездною, Розанов находил, что тут живется гораздо потруднее, и переполнялся еще большим почтением и благодарностью к Нечаю и особенно к его простодушной жене. С ней они с первого же дня стали совершенно своими
людьми и доверчиво болтали друг с другом обо всем, что
брело на ум.
Тарантас поехал, стуча по мостовинам; господа пошли сбоку его по левую сторону, а Юстин Помада с неопределенным чувством одиночества, неумолчно вопиющим в
человеке при виде людского счастия, безотчетно перешел на другую сторону моста и, крутя у себя перед носом сорванный стебелек подорожника,
брел одиноко, смотря на мерную выступку усталой пристяжной.
Но ведь все эти
люди — сор, и жизнь их не жизнь, а какой-то надуманный, призрачный, ненужный
бред мировой культуры.
Все то, что слышала она от отца и доктора о какой-то честной жизни, о новых
людях, о заветных идеалах — все это не пустой ли
бред, который на каждом шагу разбивается действительностью?
Почерк — мой. И дальше — тот же самый почерк, но — к счастью, только почерк. Никакого
бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты. Потому что я здоров, я совершенно, абсолютно здоров. Я улыбаюсь — я не могу не улыбаться: из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто. Точнее: не пусто, но нет ничего постороннего, мешающего улыбаться (улыбка — есть нормальное состояние нормального
человека).
Известно, богатому
человеку и
бред наяву к лицу.
И опять оба сидим на полу да ждем, а она вдруг начала как будто
бредить, вздыхать да похлипывать, и по реснице слезка струит, а по струнам пальцы, как осы, ползают и рокочут… И вдруг она тихо-тихо, будто плачет, запела: «
Люди добрые, послушайте про печаль мою сердечную».
Муж ее неутомимо трудился и все еще трудится. Но что было главною целью его трудов? Трудился ли он для общей человеческой цели, исполняя заданный ему судьбою урок, или только для мелочных причин, чтобы приобресть между
людьми чиновное и денежное значение, для того ли, наконец, чтобы его не гнули в дугу нужда, обстоятельства? Бог его знает. О высоких целях он разговаривать не любил, называя это
бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать.
— Может, и
брежу, может, и
брежу! — подхватил тот скороговоркой, — но я выдумал первый шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигалевых! Но один, один только
человек в России изобрел первый шаг и знает, как его сделать. Этот
человек я. Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея в стклянке, Колумб без Америки.
— Кириллов! — вскричал Шатов, захватывая под локоть чайник, а в обе руки сахар и хлеб, — Кириллов! Если б… если б вы могли отказаться от ваших ужасных фантазий и бросить ваш атеистический
бред… о, какой бы вы были
человек, Кириллов!
«Прочь с дороги, не попадайся, я иду!» Точно опьянеет
человек, точно в горячечном
бреду.
— Тесть!.. Какой я к черту тесть? Vous rêvez, mon cher. [Вы
бредите, дорогой (фр.).] Конечно, всякая другая девушка обрадовалась бы такому жениху. Посудите сами:
человек бойкий, умный, сам собою в
люди вышел, в двух губерниях лямку тер…
Вы, надеюсь, отдадите мне справедливость, что я не принадлежу к числу тех pères de comédie, [Отцов из комедии (фр.).] которые
бредят одними чинами; но вы сами мне говорили, что Елене Николаевне нравятся дельные, положительные
люди: Егор Андреевич первый по своей части делец; теперь, с другой стороны, дочь моя имеет слабость к великодушным поступкам: так знайте, что Егор Андреевич, как только достиг возможности, вы понимаете меня, возможности безбедно существовать своим жалованьем, тотчас отказался в пользу своих братьев от ежегодной суммы, которую назначал ему отец.
— Нет. Но тяжело видеть мертвого
человека, который лишь несколько минут назад говорил, как в
бреду, и, вероятно, искренне. Мы почти приехали, так как за этим поворотом, налево, тот дом, где я живу.
Всё ясно ревности — а доказательств нет!
Боюсь ошибки — а терпеть нет силы —
Оставить так, забыть минутный
бред?
Такая жизнь страшней могилы!
Есть
люди, я видал, — с душой остылой,
Они блаженствуют и мирно спят в грозу —
То жизнь завидная!
— Не один он думал так, и это верно было: чем дальше — тем горячее в туннеле, тем больше хворало и падало в землю
людей. И всё сильнее текли горячие ключи, осыпалась порода, а двое наших, из Лугано, сошли с ума. Ночами в казарме у нас многие
бредили, стонали и вскакивали с постелей в некоем ужасе…
Словесный хлеб может представлять потребность только для досужих
людей; трудящиеся же да вкушают хлеб с лебедой! Вот общее правило, милая тетенька. Давно мы с вами
бредим, а много ли набредили? Так лучше посидим да поглядим — "оно"вдруг на нас само собою нахлынет!
Человеку дан один язык, чтоб говорить, и два уха, чтобы слушать; но почему ему дан один нос, а не два — этого я уж не могу доложить, Ах, тетенька, тетенька! Говорили вы, говорили, бредили-бредили — и что вышло? Уехали теперь в деревню и стараетесь перед урядником образом мыслей щегольнуть. Да хорошо еще, что хоть теперь-то за ум взялись: а что было бы, если бы…
Знаете ли вы, что такое"сок", милая тетенька?"Сок" — это то самое вещество, которое, будучи своевременно выпущено из
человека, в одну минуту уничтожает в нем всякие"
бреды"и возвращает его к пониманию действительности.
Так что ежели который
человек всю жизнь"
бредил", а потом, по обстоятельствам, нашел более выгодным"антибредить", то пускай он не прекращает своего
бреда сразу, а сначала пускай потише
бредит, потом еще потише, и еще, и еще, и, наконец — молчок!
В
бреду шли дни, наполненные страшными рассказами о яростном истреблении
людей. Евсею казалось, что дни эти ползут по земле, как чёрные, безглазые чудовища, разбухшие от крови, поглощённой ими, ползут, широко открыв огромные пасти, отравляя воздух душным, солёным запахом.
Люди бегут и падают, кричат и плачут, мешая слёзы с кровью своей, а слепые чудовища уничтожают их, давят старых и молодых, женщин и детей. Их толкает вперёд на истребление жизни владыка её — страх, сильный, как течение широкой реки.
Истинными завоевателями и колонизаторами всей сибирской украйны были не Строгановы, не Ермак и сменившие его царские воеводы, а московская волокита, воеводы, подьячие, земские старосты, тяжелые подати и разбойные
люди, которые заставляли «
брести врознь» целые области.