Неточные совпадения
«И как это у него все хорошо выходит, — думала
мать про себя, — какие у него благородные порывы и как он просто, деликатно кончил все это вчерашнее недоумение с сестрой — тем только, что руку
протянул в такую минуту да поглядел хорошо…
И Николай Петрович начал его подбрасывать почти под самый потолок, к великому удовольствию малютки и к немалому беспокойству
матери, которая, при всяком его взлете,
протягивала руки к обнажавшимся его ножкам.
Еще Мария сладко дышит,
Дремой объятая, и слышит
Сквозь легкий сон, что кто-то к ней
Вошел и ног ее коснулся.
Она проснулась — но скорей
С улыбкой взор ее сомкнулся
От блеска утренних лучей.
Мария руки
протянулаИ с негой томною шепнула:
«Мазепа, ты?..» Но голос ей
Иной ответствует… о боже!
Вздрогнув, она глядит… и что же?
Пред нею
мать…
Может быть, подействовали и косые лучи заходящего солнца пред образом, к которому его
протягивала его кликуша-мать.
Под конец вечера послышалось на дворе побрякивание бубенцов. Это за Линдгорстами приехали лошади. Младшая стала просить у
матери, чтобы еще остаться. Та не соглашалась, но когда подошла Лена и,
протянув руки на плечо
матери, сказала, ласкаясь: «Мамочка… Так хорошо!» — та сразу уступила и уехала с мальчиком, обещая прислать лошадь через полчаса.
— А — а, —
протянул офицер с таким видом, как будто он одинаково не одобряет и Мазепу, и Жолкевского, а затем удалился с отцом в кабинет. Через четверть часа оба вышли оттуда и уселись в коляску.
Мать и тетки осторожно, но с тревогой следили из окон за уезжавшими. Кажется, они боялись, что отца арестовали… А нам казалось странным, что такая красивая, чистенькая и приятная фигура может возбуждать тревогу…
Рыхлинский был дальний родственник моей
матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне
протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Тот вошел, как всегда угрюмый, но смуглое лицо его было спокойно. Капитан пощелкал несколько минут на счетах и затем
протянул Ивану заработанные деньги. Тот взял, не интересуясь подробностями расчета, и молча вышел. Очевидно, оба понимали друг друга…
Матери после этого случая на некоторое время запретили нам участвовать в возке снопов. Предлог был — дикость капитанских лошадей. Но чувствовалось не одно это.
Я брал Колю — он стонал и тянулся к столу. Встречу мне, хрипя, поднималась
мать,
протягивая сухие руки без мяса на них, длинная, тонкая, точно ель с обломанными ветвями.
На лице мальчика это оживление природы сказывалось болезненным недоумением. Он с усилием сдвигал свои брови, вытягивал шею, прислушивался и затем, как будто встревоженный непонятною суетой звуков, вдруг
протягивал руки, разыскивая
мать, и кидался к ней, крепко прижимаясь к ее груди.
— Славная какая! — произнесла она, отодвинув от себя Гловацкую, и, держа ее за плечи, любовалась девушкою с упоением артиста. — Точно
мать покойница: хороша; когда б и сердце тебе Бог дал материно, — добавила она, насмотревшись на Женни, и
протянула руку стоявшему перед ней без шапки Никитушке.
Едва
мать и отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий и громкий голос: «Да где же они? давайте их сюда!» Двери из залы растворились, мы вошли, и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью
протянула руки навстречу моей
матери и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!»
Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она ту же минуту всею душою полюбила нашу общую благодетельницу и без памяти обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Игнат смотрел на них, тихонько шевеля грязными пальцами разутой ноги;
мать, скрывая лицо, смоченное слезами, подошла к нему с тазом воды, села на пол и
протянула руки к его ноге — он быстро сунул ее под лавку, испуганно воскликнув...
Она шагала, и ей хотелось толкнуть в спину надзирателя, чтобы он шел быстрее. В маленькой комнате стоял Павел, улыбался,
протягивал руку.
Мать схватила ее, засмеялась, часто мигая глазами, и, не находя слов, тихо говорила...
«Этот?» — неприязненно подумала
мать и очень удивилась, видя, что Наташа
протягивает ему руку ласково и радостно.
Людмила быстро обернулась, взглянула на нее как бы в испуге и торопливо заговорила,
протянув руки к
матери, точно желая остановить нечто.
Спутник Самойлова, тяжело и хрипло вздыхая, снял шапку и,
протянув матери широкую руку с короткими пальцами, сказал ей дружески, как старой знакомой...
Вот он прошел мимо
матери, скользнув по ее лицу строгими глазами, остановился перед грудой железа. Кто-то сверху
протянул ему руку — он не взял ее, свободно, сильным движением тела влез наверх, встал впереди Павла и Сизова и спросил...
— Бедная вы моя! — грустно качая головой, сказала
мать. Девушка быстро вскинула голову и
протянула руку, как бы отталкивая что-то.
Широко открыв рот, он поднимал голову вверх, а руку
протянул вперед.
Мать осторожно взяла его руку и, сдерживая дыхание, смотрела в лицо Егора. Судорожным и сильным движением шеи он запрокинул голову и громко сказал...
— Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и
матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко,
протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
По рябому лицу Николая расплылась широкая улыбка, он смотрел на знамя и мычал что-то,
протягивая к нему руку, а потом вдруг охватил
мать этой рукой за шею, поцеловал ее и засмеялся.
— Помню, помню! — задумчиво сказала
мать, боком подходя к столу. Села и, глядя на Егора печальными глазами, медленно
протянула: — Ай-ай-яй! Сашенька-то? Как она дойдет?
Девочка проснулась, мигая, посмотрела на
мать и тоже
протянула к ней руки. Они ушли.
Елена пожала плечом, нехотя
протянула ему руку — не ту, которую целовал Инсаров, — и, вернувшись к себе в комнату, тотчас разделась, легла и заснула. Она спала глубоким, безмятежным сном… так даже дети не спят: так спит только выздоровевший ребенок, когда
мать сидит возле его колыбельки и глядит на него и слушает его дыхание.
— Н-да-а?.. — вопросительно
протянул Гаврила. — Кабы мне так-то вот! — вздохнул он, сразу вспомнив деревню, убогое хозяйство, свою
мать и все то далекое, родное, ради чего он ходил на работу, ради чего так измучился в эту ночь. Его охватила волна воспоминаний о своей деревеньке, сбегавшей по крутой горе вниз, к речке, скрытой в роще берез, ветел, рябин, черемухи… — Эх, важно бы!.. — грустно вздохнул он.
Я,
мать моя, все знаю, как вы телеграмму за телеграммой в Москву посылали, — «скоро ли, дескать, старая бабка ноги
протянет?» Наследства ждали; без денег-то его эта подлая девка, как ее, — de Cominges, что ли, — и в лакеи к себе не возьмет, да еще со вставными-то зубами.
— Ну… я ничего не скажу. Как хочешь… не маленький! Только ты того… помни, что я недолго
протяну. Жить-то, может, и буду, а работать не знаю уж как… Отвык я, чай, от земли… Так ты помни,
мать у тебя там есть.
Она оглянулась и щелкнула зубами; он остановился в недоумении и, вероятно, решив, что это она играет с ним,
протянул морду по направлению к зимовью и залился звонким радостным лаем, как бы приглашая
мать свою Арапку поиграть с ним и с волчихой.
— Да, брат… — продолжает Малахин, слыша, как Яша ложится рядом и своей громадной спиной прижимается к его спине. — Холодно. Из всех щелей так и дует. Поспи тут твоя
мать или сестра одну ночь, так к утру бы ноги
протянули. Так-то, брат, не хотел учиться и в гимназию ходить, как братья, ну вот и вози с отцом быков. Сам виноват, на себя и ропщи… Братья-то теперь на постелях спят, одеялами укрылись, а ты, нерадивый и ленивый, на одной линии с быками… Да…
— Гости, какие гости? — сказавши это, он испустил небольшое мычание, какое издает теленок, когда ищет мордою сосцов своей
матери. — Мм… — ворчал он, —
протяни, моньмуня, свою шейку! я тебя поцелую.
— Уж как ты пойдешь, так только слушай тебя, — промолвила
мать Манефа. — Налей-ка, сестрица, еще чайку-то, — прибавила она,
протягивая чашку к сидевшей за самоваром Аксинье Захаровне.
— Как видишь, мой друг, — отвечала, кивнув на меня головою, матушка, и они обе подали друг другу руки, причем девушка поднесла руку
матери к своим губам и поцеловала ее, а потом
протянула свою ручку мне и с прелестной ласковой улыбкой молвила...
Слюнка утирает рукавом вспотевшее лицо и начинает горячо клясться и просить. Он крестится,
протягивает к образу руки, призывает в свидетели своих покойных отца и
мать, но Семен по-прежнему глядит смиренно на вязку баранок и вздыхает. В конце концов Игнашка Рябов, дотоле не двигавшийся, порывисто поднимается и бухает перед кабатчиком земной поклон, но и это не действует!
— Что делать, — отвечал скоморох, — я действительно очень беден. Я ведь сын греха и как во грехе зачат, так с грешниками и вырос. Ничему другому я, кроме скоморошества, не научен, а в мире должен был жить потому, что здесь жила во грехе зачавшая и родившая меня
мать моя. Я не мог снести, чтобы
мать моя
протянула к чужому человеку руку за хлебом, и кормил ее своим скоморошеством.
Аннета обрадовалась, как и всегда, его посещению и
протянула ему свою руку, которую он несколько раз с жаром поцеловал.
Мать ее была нездорова, и потому они могли наедине поверять друг другу свои тайны.
Открыто идти против его «благодетелей», как его
мать называла обоих в письмах к сыну, он при жизни старушки не мог и помышлять, и более двух лет
протянул на этой «каторге», как он называл службу в артиллерии.
Гостья уже поднялась и
протягивала ей руку. Муж глядел на нее недоумевающе-холодными глазами. Ей стало стыдно, и она что-то пробормотала на прощание и
матери, и сыну.
— Не шали со мною, бесенок, из молодых, да ранний! Меня не проведешь, я колдун: знаю, что у тебя нет ни сестер, ни брата; ты один у
матери, которая боится назвать тебя своим сыном: Ильза ее имя; у тебя один дядя конюх, другой — немой, отец — знатный барон; ты живешь у старой ведьмы, такой же побродяги, как и сам. Видишь, я тебя насквозь разбираю.
Протяни же сейчас ноги, расправь руку и выполни, что я тебе скажу. Да смотри!
— А возьмите вы мою
мать! — говорил он,
протягивая к ней руки и делая умоляющее лицо.
— А ты думаешь, шучу. У нас это не так водится, не для того я его с тобой иногда одну оставляла, чтобы он перед тобой амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться, я бы попросила время подумать и переговорить с тобой.
Протянула бы денька два-три, а потом уже и дала бы согласие. А они на, поди… Столковались без
матери. Завтра приедет просить твоей руки. А я вот возьму да завтра не приму.
Она прекрасно умела найти дорогу к желанной цели. Свобода, жизнь, счастье! Эти слова отзывались тысячным эхом в груди юноши, в котором до сих пор насильственно подавляли бурное стремление ко всему тому, что ему предлагала
мать. Как светлая, очаровательная картина, залитая волшебным сиянием, стояла перед ним жизнь, которую рисовала ему Станислава Феликсовна. Стоило
протянуть руку — и она была его.
Она
протягивала к нему свои маленькие ручки и слезы бежали из ее прелестных глазок — глазок
матери.
«Но самые ужасные картины этот редкий очевидец наблюдал в Битлисе. Еще не доходя до Битлиса, в лесу он увидел группу свежезарезанных мужчин и возле них трех женщин, — совершенно голых — повешенных за ноги. Около одной из них ползал годовалый ребенок и тянулся ручками к
матери, а
мать с налитым кровью лицом, еще живая,
протягивала руки к ребенку; но они не могли дотянуться друг до друга».
— Я чувствую довольно твердости, чтобы умереть с голоду, но ты будь вольна над собою: я больше не смею сказать ничего о тебе самой и о несчастных Вирине и Витте. Испробуй последнее: пошли их самих просить подаяния; Витт и Вирина красивы, а
мать моя Пуплия так стара, что от нее уже пахнет могилой; когда они сядут втроем на пути к Газе или к Азоту и
протянут свои руки, то, наверное, их пожалеют и бросят им зерен или хоть мертвую рыбу.