Неточные совпадения
На дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по
моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора.
— Рекомендую вам
мою баловницу! — сказал
генерал, обратясь к Чичикову. — Однако ж, я вашего имени и отчества до сих пор не знаю.
— Помилуйте, что ж он?.. Да ведь я не сержусь! — сказал смягчившийся
генерал. — В душе
моей я искренно полюбил его и уверен, что со временем он будет преполезный человек.
Генерал стал умываться, брызгаясь и фыркая, как утка. Вода с
мылом летела во все стороны.
— Душа
моя! ведь мне ж не прогнать его, — сказал
генерал.
— Друг
мой, я их ничуть не оправдываю, — сказал
генерал, — но что ж делать, если смешно? Как бишь: «полюби нас беленькими»?..
Всегда она бывала чем-нибудь занята: или вязала чулок, или рылась в сундуках, которыми была наполнена ее комната, или записывала белье и, слушая всякий вздор, который я говорил, «как, когда я буду
генералом, я женюсь на чудесной красавице, куплю себе рыжую лошадь, построю стеклянный дом и выпишу родных Карла Иваныча из Саксонии» и т. д., она приговаривала: «Да,
мой батюшка, да».
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной дамой в несчастии, что на это есть суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит… Помня хлеб-соль
моего отца, защитите сирот.
На другой день я простился с
генералом и отправился к месту
моего назначения.
Все мнения оказались противными
моему. Все чиновники говорили о ненадежности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек, за крепкой каменной стеною, нежели на открытом поле испытывать счастие оружия. Наконец
генерал, выслушав все мнения, вытряхнул пепел из трубки и произнес следующую речь...
Генерал ходил взад и вперед по комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно, вид
мой поразил его; он заботливо осведомился о причине
моего поспешного прихода.
Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного
моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к
генералу и опрометью к нему вбежал.
Я пошел на квартиру, мне отведенную, где Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени. Читатель легко себе представит, что я не преминул явиться на совет, долженствовавший иметь такое влияние на судьбу
мою. В назначенный час я уже был у
генерала.
Мнение
мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса.
Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»
Бывает,
моего счастливее везет.
У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном
генерале.
Вот то-то-с,
моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни во́ веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами, да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он ба́лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в
генералы.
Кроме того, я видал картины с
генералами и множество других вещей, которых я не мог купить, потому что мне давали на
мои расходы простой серебряный рубль, а не беспереводный.
— Детскость какая! Пришла к
генералу дочь
генерала и — заплакала, дурочка: ах, я должна застрелить вас, а — не могу, вы — друг
моего отца! Татьяна-то Леонтьева, которая вместо министра Дурново какого-то немца-коммивояжера подстрелила, тоже, кажется, генеральская дочь? Это уж какие-то семейные дела…
— Но вы сами, cousin, сейчас сказали, что не надеетесь быть
генералом и что всякий, просто за внимание
мое, готов бы… поползти куда-то… Я не требую этого, но если вы мне дадите немного…
«О, пусть обижает меня этот нахал
генерал, на станции, где мы оба ждем лошадей: если б знал он, кто я, он побежал бы сам их запрягать и выскочил бы сажать меня в скромный
мой тарантас!
Дома мы узнали, что генерал-губернатор приглашает нас к обеду. Парадное платье
мое было на фрегате, и я не поехал. Я сначала пожалел, что не попал на обед в испанском вкусе, но мне сказали, что обед был длинен, дурен, скучен, что испанского на этом обеде только и было, что сам губернатор да херес. Губернатора я видел на прогулке, с жокеями, в коляске, со взводом улан; херес пивал, и потому я перестал жалеть.
Замечу тут, что хотя о поединке нашем все вслух тогда говорили, но начальство это дело закрыло, ибо противник
мой был
генералу нашему близким родственником, а так как дело обошлось без крови, а как бы в шутку, да и я, наконец, в отставку подал, то и повернули действительно в шутку.
Приказчик
мой задрожал и повалился
генералу в ноги.
— Я имею к вам,
генерал, небольшую просьбу. Если вам меня нужно, не посылайте, пожалуйста, ни квартальных, ни жандармов, они пугают, шумят, особенно вечером. За что же больная жена
моя будет больше всех наказана в деле будочника?
Мортье действительно дал комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых в четыре часа утра Мортье прислал за
моим отцом адъютанта и отправил его в Кремль.
Перед
моим отъездом граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о
моем назначении, советовал съездить к нему. Я нашел в нем довольно простого и добродушного
генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет. Мы поговорили с ним с полчаса, он приветливо проводил меня до дверей, и там мы расстались.
Вот что рассказывал Давыдову
генерал Чеченский: «Вы знаете, что я умею ценить мужество, а потому вы поверите
моим словам.
Года через два или три, раз вечером сидели у
моего отца два товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии,
генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната
моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим,
мой отец сказал им, что он говорил с князем Юсуповым насчет определения меня на службу.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на
мою беду, чтоб вежливейший из
генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне.
Он сказал мне, что по приказанию военного генерал-губернатора, которое было у него в руках, он должен осмотреть
мои бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер взял
мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться в книгах, в белье. Полицмейстер занялся бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
Несмотря на зловещие пророчества хромого
генерала, отец
мой определил-таки меня на службу к князю Н. Б. Юсупову в Кремлевскую экспедицию.
Оказалось, что
мой крестный отец и муж
моей тети,
генерал свиты Его Величества светлейший князь Н.П. Лопухин-Демидов сказал великому князю Владимиру Александровичу, с которым был близок, что племянника его жены и его крестного сына сослали в Вологодскую губернию, возмущался этим и просил, чтобы меня перевели на юг.
На следующий день после ареста к нам приехал киевский генерал-губернатор генерал-адъютант Драгомиров, с которым у
моих родителей были довольно близкие отношения.
Благодаря связи
моего отца с генерал-губернатором я был сравнительно скоро освобожден, я сидел всего месяц с чем-то, но освобожден без права выезда из Киева, под надзором полиции до решения
моего дела.
У меня не могло быть никакого ressentiment, я принадлежал к привилегированному, господствующему классу,
моя семья находилась в дружеских отношениях со всеми генерал-губернаторами и губернаторами.
Все
мои предки были
генералы и георгиевские кавалеры, все начали службу в кавалергардском полку.
В той части русской армии, где находился
мой дед, были убиты все начальствовавшие, начиная с
генерала.
Я оставался жить в нашей квартире с фамильной мебелью, с портретами на стенах
моих предков,
генералов в лентах, в звездах, с георгиевскими крестами.
Жандармский
генерал Н. делал визиты
моим родителям, был любезен при встрече со мной.
Мои родители были в дружбе с киевским генерал-губернатором, и меня в детстве водили в генерал-губернаторскую церковь.
Дворцовый комендант, генерал-адъютант Черевин, тоже близкий Александру III, был товарищем
моего отца по кавалергардскому полку.
На допросе жандармский
генерал сказал мне, что из
моих бумаг следует, что я стремлюсь к низвержению государства, церкви, собственности и семьи.
Много анекдотов можно было бы припомнить про княжение Долгорукова на Москве, но я ограничусь только одним, относящимся, собственно, к генерал-губернаторскому дому, так как цель
моих записок — припомнить старину главным образом о домах и местностях Москвы.
В
моей памяти таким символическим пятном осталась фигура
генерал — губернатора Безака.
Доктор рассказал мне, что незадолго до
моего приезда, во время медицинского осмотра скота на морской пристани, у него произошло крупное недоразумение с начальником острова и что будто бы даже в конце концов
генерал замахнулся на него палкой; на другой же день он был уволен по прошению, которого не подавал.
Пообедав сей раз гораздо хуже, нежели иногда обедают многие полковники (не говорю о
генералах) в дальних походах, я, по похвальному общему обыкновению, налил в чашку приготовленного для меня кофию и услаждал прихотливость
мою плодами пота несчастных африканских невольников.
«Ну что ж? Велите,
генерал,
Готовить
мой возок?»
Не отвечая на вопрос,
Смотрел он долго в пол,
Потом в раздумьи произнес:
«До завтра» — и ушел…
_____
Назавтра тот же разговор,
Просил и убеждал,
Но получил опять отпор
Почтенный
генерал.
«Так вот ты какая!» — Сергей говорил,
Лицо его весело было…
Он вынул платок, на окно положил,
И рядом я свой положила,
Потом, расставаясь, Сергеев платок
Взяла я —
мой мужу остался…
Нам после годичной разлуки часок
Свиданья короток казался,
Но что ж было делать! Наш срок миновал —
Пришлось бы другим дожидаться…
В карету меня посадил
генерал,
Счастливо желал оставаться…
— Я теперь во хмелю,
генерал, — засмеялась вдруг Настасья Филипповна, — я гулять хочу! Сегодня
мой день,
мой табельный день,
мой высокосный день, я его давно поджидала. Дарья Алексеевна, видишь ты вот этого букетника, вот этого monsieur aux camеlias, [господина с камелиями (фр.).] вот он сидит да смеется на нас…