Неточные совпадения
Хлестаков. Я — признаюсь, это
моя слабость, — люблю хорошую
кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
— Фу, как ты глуп иногда! Вчерашний хмель сидит… До свидания; поблагодари от меня Прасковью Павловну свою за ночлег. Заперлась, на
мой бонжур сквозь двери не ответила, а сама в семь часов поднялась, самовар ей через коридор из
кухни проносили… Я не удостоился лицезреть…
«Я слежу за собой, как за
моим врагом», — возмутился он, рывком надел шапку, гневно сунул ноги в галоши, вышел на крыльцо
кухни, постоял, прислушался к шуму голосов за воротами и решительно направился на улицу.
Однажды он пришел и вдруг видит, что
мыло лежит на умывальном столике, щетки и вакса в
кухне на окне, а чай и сахар в особом ящике комода.
Пока Захар и Анисья не были женаты, каждый из них занимался своею частью и не входил в чужую, то есть Анисья знала рынок и
кухню и участвовала в убирании комнат только раз в год, когда
мыла полы.
Последовало молчание. Хозяйка принесла работу и принялась сновать иглой взад и вперед, поглядывая по временам на Илью Ильича, на Алексеева и прислушиваясь чуткими ушами, нет ли где беспорядка, шума, не бранится ли на
кухне Захар с Анисьей,
моет ли посуду Акулина, не скрипнула ли калитка на дворе, то есть не отлучился ли дворник в «заведение».
Не видать ни Захара, ни Анисьи: новая толстая кухарка распоряжается на
кухне, нехотя и грубо исполняя тихие приказания Агафьи Матвеевны, да та же Акулина, с заткнутым за пояс подолом,
моет корыта и корчаги; тот же сонный дворник и в том же тулупе праздно доживает свой век в конуре.
Акулины уже не было в доме. Анисья — и на
кухне, и на огороде, и за птицами ходит, и полы
моет, и стирает; она не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на
кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
— Что это ты (она давно говорила ему это драгоценное ты), Леонтий Иванович, забыл нас совсем? Борюшка говорит, что я не умею угостить тебя, что
кухня моя тебе не нравится: ты говорил ему?
— Кто же вас пустит в трактир? — возразил он, —
мой дом,
кухня, люди, я сам — к вашим услугам, — я за честь поставлю…
Должно быть, я попал в такой молчальный день, потому что она даже на вопрос
мой: «Дома ли барыня?» — который я положительно помню, что задал ей, — не ответила и молча прошла в свою
кухню.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти на
кухню, и в первый раз, может быть, в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для
моих услуг, тогда как до сих пор сам же я того требовал.
И когда я теперь вспоминаю
мою молодую красавицу — мать в этой полутемной
кухне, освещенной чадным сальным каганчиком, в атмосфере, насыщенной подавляющими душу страхами, то она рисуется мне каким-то светлым ангелом, разгоняющим эти страхи уже одной своей улыбкой неверия и превосходства.
На один из таких рассказов вошла в
кухню моя мать и, внимательно дослушав рассказ до конца, сказала...
Любовь Андреевна(глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная
моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на
кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно… (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались… (Ей досадно.)
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над нею творило, запер его, сплясал на нем танец мести и, забросив ключ на крышу, стремглав прибежал в
кухню, где стряпала бабушка. Она не сразу поняла
мой восторг, а поняв, нашлепала меня, где подобает, вытащила на двор и послала на крышу за ключом. Удивленный ее отношением, я молча достал ключ и, убежав в угол двора, смотрел оттуда, как она освобождала пленную кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь, идут по двору.
Заплакали дети, отчаянно закричала беременная тетка Наталья;
моя мать потащила ее куда-то, взяв в охапку; веселая рябая нянька Евгенья выгоняла из
кухни детей; падали стулья; молодой широкоплечий подмастерье Цыганок сел верхом на спину дяди Михаила, а мастер Григорий Иванович, плешивый, бородатый человек в темных очках, спокойно связывал руки дяди полотенцем.
Мне отворила наконец одна баба, которая в крошечной
кухне вздувала самовар; она выслушала молча
мои вопросы, ничего, конечно, не поняла и молча отворила мне дверь в следующую комнату, тоже маленькую, ужасно низенькую, с скверною необходимою мебелью и с широкою огромною постелью под занавесками, на которой лежал «Терентьич» (так кликнула баба), мне показалось, хмельной.
Покуда происходила в доме раскладка, размещение привезенных из Уфы вещей и устройство нового порядка, я с Евсеичем ходил гулять, разумеется, с позволения матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший углом по всему саду, летнюю
кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что в одну минуту изгладились в
моем воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием в Багрове.
Мне представлялось, что маменька умирает, умерла, что умер также и
мой отец и что мы остаемся жить в Багрове, что нас будут наказывать, оденут в крестьянское платье, сошлют в
кухню (я слыхал о наказаниях такого рода) и что, наконец, и мы с сестрицей оба умрем.
Раз вот эта госпожа приставша сидит и целуется со своим другом милым, — вдруг кухарка эта самая бежит: «Матушка-барыня, барин приехал и прямо в
кухню идет!» Ах, боже
мой!
Но мы уже входили. Услышав еще из
кухни голоса, я остановил на одну секунду доктора и вслушался в последнюю фразу князя. Затем раздался отвратительный хохот его и отчаянное восклицание Наташи: «О боже
мой!» В эту минуту я отворил дверь и бросился на князя.
— Постой, я вам все улажу… — и я вышел в
кухню под предлогом попросить Мавру обтереть одну очень загрязнившуюся
мою калошу.
Рано утром она вычистила самовар, вскипятила его, бесшумно собрала посуду и, сидя в
кухне, стала ожидать, когда проснется Николай. Раздался его кашель, и он вошел в дверь, одной рукой держа очки, другой прикрывая горло. Ответив на его приветствие, она унесла самовар в комнату, а он стал умываться, расплескивая на пол воду, роняя
мыло, зубную щетку и фыркая на себя.
Наши боги — здесь, с нами — в Бюро, в
кухне, в мастерской, в уборной; боги стали, как мы: эрго — мы стали, как боги. И к вам, неведомые
мои планетные читатели, к вам мы придем, чтобы сделать вашу жизнь божественно-разумной и точной, как наша…
— А какие
мои дела? Встала, на
кухню сбегала, с теткой Анисьей побранилась; потом на конюшню пошла — нельзя: Ваньку-косача наказывают…
— И ежели вы теперича, — продолжал старик еще с большим одушевлением, — в настоящем звании преемник его чинов, крестов и правил, вы прямо скажете: «Гришка! Поди ты, братец, возьми в своей
кухне самое скверное помело и выгони ты этого самого князя вон из
моего дома!» А я исполнить то должен, и больше ничего!
Аграфена Кондратьевна. Так что же, я дура, по-твоему, что ли? Какие у тебя там гусары, бесстыжий твой нос! Тьфу ты, дьявольское наваждение! Али ты думаешь, что я не властна над тобой приказывать? Говори, бесстыжие твои глаза, с чего у тебя взгляд-то такой завистливый? Что ты, прытче матери хочешь быть? У меня ведь недолго, я и на
кухню горшки парить пошлю. Ишь ты! Ишь ты! А!.. Ах, матушки вы
мои! Посконный сарафан сошью да вот на голову тебе и надену! С поросятами тебя, вместо родителей-то, посажу!
— А кто тебя знает, кто ты таков и откуда ты выскочил! Только сердце
мое, сердце чуяло, все пять лет, всю интригу! А я-то сижу, дивлюсь: что за сова слепая подъехала? Нет, голубчик, плохой ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже да скажи, чтобы присылала почище тебя. Наняла она тебя, говори? У ней при милости на
кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь вижу, всех вас, до одного, понимаю!
Если же члены не захотят меня слушать, то разойдемся в самом начале, — мужчины чтобы заняться государственною службой, женщины в свои
кухни, потому что, отвергнув книгу
мою, другого выхода они не найдут.
Он вошел в
кухню в сопровождении того гаденького полячка со скрипкой, которого обыкновенно нанимали гулявшие для полноты своего увеселения, и остановился посреди
кухни, молча и внимательно оглядывая всех присутствующих. Все замолчали. Наконец, увидя тогда меня и
моего товарища, он злобно и насмешливо посмотрел на нас, самодовольно улыбнулся, что-то как будто сообразил про себя и, сильно покачиваясь, подошел к нашему столу.
Сироткин же часто был дружен с Газиным, тем самым, по поводу которого я начал эту главу, упомянув, что он пьяный ввалился в
кухню и что это спутало
мои первоначальные понятия об острожной жизни.
Это тот самый, который, в первый
мой день в остроге, в
кухне за обедом искал, где живет богатый мужик, уверял, что он «с анбицией», и напился со мною чаю.
Работы у меня было много: я исполнял обязанности горничной, по средам
мыл пол в
кухне, чистил самовар и медную посуду, по субботам —
мыл полы всей квартиры и обе лестницы. Колол и носил дрова для печей,
мыл посуду, чистил овощи, ходил с хозяйкой по базару, таская за нею корзину с покупками, бегал в лавочку, в аптеку.
Моя обязанности в мастерской были несложны: утром, когда еще все спят, я должен был приготовить мастерам самовар, а пока они пили чай в
кухне, мы с Павлом прибирали мастерскую, отделяли для красок желтки от белков, затем я отправлялся в лавку. Вечером меня заставляли растирать краски и «присматриваться» к мастерству. Сначала я «присматривался» с большим интересом, но скоро понял, что почти все, занятые этим раздробленным на куски мастерством, не любят его и страдают мучительней скукой.
В доме все было необъяснимо странно и смешно: ход из
кухни в столовую лежал через единственный в квартире маленький, узкий клозет; через него вносили в столовую самовары и кушанье, он был предметом веселых шуток и — часто — источником смешных недоразумений. На
моей обязанности лежало наливать воду в бак клозета, а спал я в
кухне, против его двери и у дверей на парадное крыльцо: голове было жарко от кухонной печи, в ноги дуло с крыльца; ложась спать, я собирал все половики и складывал их на ноги себе.
В веселый день Троицы я, на положении больного, с полудня был освобожден от всех
моих обязанностей и ходил по
кухням, навещая денщиков. Все, кроме строгого Тюфяева, были пьяны; перед вечером Ермохин ударил Сидорова поленом по голове, Сидоров без памяти упал в сенях, испуганный Ермохин убежал в овраг.
Свеча почти догорела, подсвечник, только что утром вычищенный мною, был залит салом; светильня лампадки, за которою я должен был следить, выскользнула из держальца и погасла. Я заметался по
кухне, стараясь скрыть следы
моих преступлений, сунул книгу в подпечек и начал оправлять лампадку. Из комнат выскочила нянька.
К
моим хозяевам она явилась в будни утром; я чистил в
кухне медную посуду, когда молодая хозяйка пугливо закричала из комнаты...
— Да еще что выдумала, — раздраженно говорила Варвара, — это, говорит, может быть, барин скушали. Они, говорит, на
кухню за чем-то выходили, когда я полы
мыла, и долго, говорит, там пробыли.
— Марта, принесите
мой черный платок, — сказала Вершина, — да загляните заодно в
кухню, как там пирог.
На корабле меня, по-видимому, ждали. Из дверей
кухни выглянула голова в колпаке, скрылась, и немедленно явился расторопный мулат, который взял
мои вещи, поместив их в приготовленную каюту.
— Она дома… — послышался предупреждавший шепот Лизы, когда в коридорчике, отделявшем
мою комнату от
кухни, послышались какие-то шмыгающие шаги, точно чьи-то ноги прилипали к полу.
Передняя, что вы видели, зал, да вот эта комната; но ведь с одного довольно, а денщик
мой в
кухне; но кухоньку выправил, так что не стыдно; Клим у меня не так, как у других.
Верьте
моей совести, Зоя Денисовна, Манюшку невозможно. Весь дом знает, Что прислуга, и, стало быть, ее загонят в комнату при
кухне. А Мифическую личность можно: у его документ.
Бывало, собираешься родить, а
мой Григорий Николаич в это время у другой сидит, послать за акушеркой или за бабкой некого, пойдешь в сени или в
кухню за прислугой, а там жиды, лавочники, ростовщики — ждут, когда он домой вернется.
Кукушкина. Разве они у меня так жили? У меня порядок, у меня чистота. Средства
мои самые ничтожные, а все-таки они жили, как герцогини, в самом невинном состоянии; где ход в
кухню, не знали; не знали, из чего щи варятся; только и занимались, как следует барышням, разговором об чувствах и предметах самых облагороженных.
Она хочет, чтобы у меня в квартире пахло
кухней и судомойками; ей нужно с шумом перебираться на новую квартиру, разъезжать на своих лошадях, ей нужно считать
мое белье и заботиться о
моем здоровье; ей нужно каждую минуту вмешиваться в
мою личную жизнь и следить за каждым
моим шагом и в то же время искренно уверять, что
мои привычки и свобода останутся при мне.
В
кухне никого не было: около печи шипел самовар, поджидая
моего отца.
Домна Пантелевна. Спальня Саши, а направо-то
моя комната, а там
кухня.