Неточные совпадения
— Я
человек простой-с, — говорил он одним, — и не для того сюда приехал, чтоб издавать законы-с. Моя обязанность
наблюсти, чтобы законы были в целости и не валялись по столам-с. Конечно, и у меня есть план кампании, но этот план таков: отдохнуть-с!
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным
людям да кровь пустить? напротив того,
наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли
люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых
людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не имевший случая
наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
— Это было, когда я был ребенком; я знаю это по преданиям. Я помню его тогда. Он был удивительно мил. Но с тех пор я
наблюдаю его с женщинами: он любезен, некоторые ему нравятся, но чувствуешь, что они для него просто
люди, а не женщины.
Он постоянно
наблюдал и узнавал всякого рода
людей и в том числе людей-мужиков, которых он считал хорошими и интересными
людьми, и беспрестанно замечал в них новые черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые.
Вы
человек умный и, уж конечно, над собой
наблюдали.
Илья. Ну, не вам будь сказано: гулял. Так гулял, так гулял! Я говорю: «Антон,
наблюдай эту осторожность!» А он не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей
человек стуит, вот какое дело у нас, такого барина ждем, а Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой! (3апевает басом.) «Не искушай…»
Аркадий недоумевал и
наблюдал за нею, как молодые
люди наблюдают, то есть постоянно вопрошал самого себя: что, мол, это значит?
И чем более
наблюдал он любителей споров и разногласий, тем более подозрительно относился к ним. У него возникало смутное сомнение в праве и попытках этих
людей решать задачи жизни и навязывать эти решения ему. Для этого должны существовать другие
люди, более солидные, менее азартные и уже во всяком случае не полубезумные, каков измученный дядя Яков.
Приятно было
наблюдать за деревьями спокойное, парадное движение праздничной толпы по аллее.
Люди шли в косых лучах солнца встречу друг другу, как бы хвастливо показывая себя, любуясь друг другом. Музыка, смягченная гулом голосов, сопровождала их лирически ласково. Часто доносился веселый смех, ржание коня, за углом ресторана бойко играли на скрипке, масляно звучала виолончель, женский голос пел «Матчиш», и Попов, свирепо нахмурясь, отбивая такт мохнатым пальцем по стакану, вполголоса, четко выговаривал...
И даже ручкой повел в воздухе, как будто вел коня за узду. В движениях его статного тела, в жестах ловких рук Самгин
наблюдал такую же мягкую вкрадчивость, как и в его гибком голосе, в ласковых речах, но, несмотря на это, он все-таки напоминал чем-то грубого и резкого Ловцова и вообще
людей дерзкой мысли.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но
люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже
наблюдал не так внимательно, и все, что
люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
Вечером — в нелепом сарае Винтергартена — он подозрительно
наблюдал, как на эстраде два эксцентрика изощряются в комических попытках нарушить обычное. В глумливых фокусах этих ловких
людей было что-то явно двусмысленное, — публика не смеялась, и можно было думать, что серьезность, с которой они извращали общепринятое, обижает
людей.
Наблюдая за его действиями, Самгин подумал, что раньше все это показалось бы ему смешным и не достойным
человека, которому, вероятно, не менее пятидесяти лет, а теперь вот, вспомнив полковника Васильева, он невольно и сочувственно улыбнулся дяде Мише.
Самгин
наблюдал шумную возню
людей и думал, что для них существуют школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему эти
люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим
людям землю и работу.
Он пошел впереди Самгина, бесцеремонно расталкивая
людей, но на крыльце их остановил офицер и, заявив, что он начальник караула, охраняющего Думу, не пустил их во дворец. Но они все-таки остались у входа в вестибюль, за колоннами, отсюда, с высоты, было очень удобно
наблюдать революцию. Рядом с ними оказался высокий старик.
И, улыбаясь навстречу Турчанинову, она осыпала его любезностями. Он ответил, что спал прекрасно и что все вообще восхитительно, но притворялся он плохо, было видно, что говорит неправду. Самгин молча пил чай и,
наблюдая за Мариной, отмечал ее ловкую гибкость в отношении к
людям, хотя был недоволен ею. Интересовало его мрачное настроение Безбедова.
Теперь, когда Клим большую часть дня проводил вне дома, многое ускользало от его глаз, привыкших
наблюдать, но все же он видел, что в доме становится все беспокойнее, все
люди стали иначе ходить и даже двери хлопают сильнее.
В зеркало он видел, что лохматый
человек наблюдает за ним тоже недоброжелательно и, кажется, готов подойти к нему. Все это было очень скучно.
Попов говорил просительно, на лице его застыла гримаса смущения, он пожимал плечами, точно от холода, и вообще был странно не похож на того размашистого
человека, каким Самгин
наблюдал его у Марины.
Подозрительно было искусно сделанное матерью оживление, с которым она приняла Макарова; так она встречала только
людей неприятных, но почему-либо нужных ей. Когда Варавка увел Лютова в кабинет к себе, Клим стал
наблюдать за нею. Играя лорнетом, мило улыбаясь, она сидела на кушетке, Макаров на мягком пуфе против нее.
Он снова шагал в мягком теплом сумраке и, вспомнив ночной кошмар, распределял пережитое между своими двойниками, — они как бы снова окружили его. Один из них
наблюдал, как драгун старается ударить шашкой Туробоева, но совершенно другой
человек был любовником Никоновой; третий, совершенно не похожий на первых двух, внимательно и с удовольствием слушал речи историка Козлова. Было и еще много двойников, и все они, в этот час, — одинаково чужие Климу Самгину. Их можно назвать насильниками.
Как везде, Самгин вел себя в этой компании солидно, сдержанно,
человеком, который, доброжелательно
наблюдая, строго взвешивает все, что видит, слышит и, не смущаясь, не отвлекаясь противоречиями мнений, углубленно занят оценкой фактов. Тагильский так и сказал о нем Берендееву...
Через месяц Клим Самгин мог думать, что театральные слова эти были заключительными словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые
наблюдал он, как неузнаваемо меняются
люди, эту ловкую их игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к
людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог не испытывать зависти к уменью
людей казаться такими, как они хотят.
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова в судорогах страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то
людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками.
Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
Наблюдая за
человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что
человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к
человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Ему казалось, что он весь запылился, выпачкан липкой паутиной; встряхиваясь, он ощупывал костюм, ловя на нем какие-то невидимые соринки, потом, вспомнив, что, по народному поверью, так «обирают» себя
люди перед смертью, глубоко сунул руки в карманы брюк, — от этого стало неловко идти, точно он связал себя. И, со стороны глядя, смешон, должно быть,
человек, который шагает одиноко по безлюдной окраине, — шагает, сунув руки в карманы,
наблюдая судороги своей тени, маленький, плоский, серый, — в очках.
Большинство
людей стояло молча, сосредоточенно, как стоят на кулачных боях взрослые бойцы,
наблюдая горячую драку подростков.
«Очень это странно,
человек — не знающий, что его
наблюдает другой. Вероятно, я тоже показался бы… не таким, как он, разумеется».
«Осенние листья», — мысленно повторял Клим,
наблюдая непонятных ему
людей и находя, что они сдвинуты чем-то со своих естественных позиций. Каждый из них, для того чтоб быть более ясным, требовал каких-то добавлений, исправлений. И таких
людей мелькало пред ним все больше. Становилось совершенно нестерпимо топтаться в хороводе излишне и утомительно умных.
Остановились в Нижнем Новгороде посмотреть только что открытое и еще не разыгравшееся всероссийское торжище. Было очень забавно
наблюдать изумление Варвары пред суетливой вознею
людей, которые, разгружая бесчисленные воза, вспарывая тюки, открывая ящики, набивали глубокие пасти лавок, украшали витрины множеством соблазнительных вещей.
Самгин еще в начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно было
наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами, был похож на кота, готового прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав по лицам
людей, что готовится взрыв нового спора, он решил, что на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся, пошел домой.
— И без рупора слышно, — ответил
человек, держа в руке ломоть хлеба и
наблюдая, как течение подбивает баркас ближе к нему. Трифонов грозно взмахнул рупором...
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица не верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на лице Алексея, — так следит жена за мужем с больным сердцем или склонным к неожиданным поступкам, так
наблюдают за
человеком, которого хотят, но не могут понять.
Говоря, Томилин делал широкие, расталкивающие жесты, голос его звучал властно, глаза сверкали строго. Клим
наблюдал его с удивлением и завистью. Как быстро и резко изменяются
люди! А он все еще играет унизительную роль
человека, на которого все смотрят, как на ящик для мусора своих мнений. Когда он уходил, Томилин настойчиво сказал ему...
Но это воспоминание, возникнув механически, было явно неуместно, оно тотчас исчезло, и Самгин продолжал соображать: чем отличаются эти бородатые, взлохмаченные ветром, очень однообразные
люди от всех других множеств
людей, которые он
наблюдал? Он уже подумал, что это такая же толпа, как и всякая другая, и что народники — правы: без вождя, без героя она — тело неодухотворенное. Сегодня ее вождь — чиновник охранного отделения Сергей Зубатов.
Клим Иванович Самгин мужественно ожидал и
наблюдал. Не желая, чтоб темные волны демонстрантов, захлестнув его, всосали в свою густоту, он
наблюдал издали, из-за углов. Не было смысла сливаться с этой грозно ревущей массой
людей, — он очень хорошо помнил, каковы фигуры и лица рабочих, он достаточно много видел демонстраций в Москве, видел и здесь 9 января, в воскресенье, названное «кровавым».
Наблюдая ее, Самгин опасался, что
люди поймут, как смешна эта старая женщина, искал в себе какого-нибудь доброго чувства к ней и не находил ничего, кроме досады на нее.
И вот он сидит в углу дымного зала за столиком, прикрытым тощей пальмой, сидит и
наблюдает из-под широкого, веероподобного листа.
Наблюдать — трудно, над столами колеблется пелена сизоватого дыма, и лица
людей плохо различимы, они как бы плавают и тают в дыме, все глаза обесцвечены, тусклы. Но хорошо слышен шум голосов, четко выделяются громкие, для всех произносимые фразы, и, слушая их, Самгин вспоминает страницы ужина у банкира, написанные Бальзаком в его романе «Шагреневая кожа».
Самгин слушал его и,
наблюдая за Варварой, видел, что ей тяжело с матерью; Вера Петровна встретила ее с той деланной любезностью, как встречают
человека, знакомство с которым неизбежно, но не обещает ничего приятного.
В конце концов Самгину казалось, что он прекрасно понимает всех и все, кроме себя самого. И уже нередко он ловил себя на том, что
наблюдает за собой как за
человеком, мало знакомым ему и опасным для него.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но,
наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на
людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Он смотрел мысленно и на себя, как это у него делалось невольно, само собой, без его ведома («и как делалось у всех, — думал он, — непременно, только эти все не
наблюдают за собой или не сознаются в этой, врожденной
человеку, черте: одни — только казаться, а другие и быть и казаться как можно лучше — одни, натуры мелкие — только наружно, то есть рисоваться, натуры глубокие, серьезные, искренние — и внутренно, что в сущности и значит работать над собой, улучшаться»), и вдумывался, какая роль достается ему в этой встрече: таков ли он, каков должен быть, и каков именно должен он быть?
Между тем
наблюдал за другими: вот молодой
человек, гардемарин, бледнеет, опускается на стул; глаза у него тускнеют, голова клонится на сторону.
Смотритель вынул из несессера и положил на стол прибор: тарелку, ножик, вилку и ложку. «Еще и ложку вынул!» — ворчал шепотом мой
человек, поворачивая рябчика на сковородке с одной стороны на другую и следя с беспокойством за движениями смотрителя. Смотритель неподвижно сидел перед прибором,
наблюдая за
человеком и ожидая, конечно, обещанного ужина.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам Индийского океана, но с глубокой тоской следил в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни,
наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих
людей.
«Если бы, — писал он, — бактерия
наблюдала и исследовала ноготь
человека, она признала бы его неорганическим существом. Точно так же и мы признали земной шар,
наблюдая его кору, существом неорганическим. Это неверно».
Чем более я
наблюдал за Радиловым, тем более мне казалось, что он принадлежал к числу таких
людей.
Наблюдая за китайцами, я убедился, какой популярностью среди них пользовался Чжан Бао. Слова его передавались из уст в уста. Все, что он приказывал, исполнялось охотно и без проволочек. Многие приходили к нему за советом, и, кажется, не было такого запутанного дела, которого он не мог бы разобрать и найти виновных. Находились и недовольные. Часто это были
люди с преступным прошлым. Чжан Бао умел обуздывать их страсти.
Наблюдая все это, я горел негодованием. Но что могли сделать мы вшестером, находясь среди хорошо вооруженных
людей? Я обещал помочь удэгейцам тотчас, как только возвращусь в Хабаровск.