Неточные совпадения
— Ну, — сказал он, не понижая голоса, — о ней все собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете —
рассказ напечатал я, — не читали?
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план
рассказа, который можно бы
печатать в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
Начиная
печатать еще часть «Былого и думы», я опять остановился перед отрывочностью
рассказов, картин и, так сказать, подстрочных к ним рассуждений.
На этом пока и остановимся. Когда-нибудь я
напечатаю выпущенные главы и напишу другие, без которых
рассказ мой останется непонятным, усеченным, может, ненужным, во всяком случае, будет не тем, чем я хотел, но все это после, гораздо после…
Но человек часто думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова рассказал мне с большими подробностями историю своих детских годов; я записал его
рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники», так счастливо обратившей на себя внимание читающей публики, и как
рассказы эти представляют довольно полную историю дитяти, жизнь человека в детстве, детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился
напечатать записанные мною
рассказы.
В это время в «Развлечении»
печатал много своих
рассказов расправлявший могучие крылья А.П. Чехов. Присылали в журнал свои повести и
рассказы маститый поэт А.Н. Плещеев, С.Н. Терпигорев (Атава), Н.Н. Златовратский, драматург П.М. Невежин, сотрудничали в нем Д.Д. Минаев, Вас. И. Немирович-Данченко, А. Грузинский (Лазарев), Л.И. Пальмин и др.
Профессор дал ему рекомендацию в журнал «Развлечение», где его приняли и стали
печатать его карикатуры, а потом
рассказы и повести под псевдонимом «Железная маска».
В 1881 году я служил в театре А.А. Бренко. Мой старый товарищ и друг, актер В.Н. Андреев-Бурлак, с которым мы тогда жили вдвоем в квартирке, при театре на Тверской, в доме Малкиеля,
напечатал тогда в «Русской мысли» прекрасный
рассказ «За отца», в котором был описан побег из крепости политического преступника.
В.В. Давыдов даже не поморщился; откупорили бутылку и налили коньяку в стаканы зеленого стекла, а Василий Николаевич в это время, по общей просьбе, стал читать принесенный им
рассказ, который назывался «Как мы чумели». Его
напечатали в «Зрителе», а потом осмеянная особа, кажется, генерал Лорис-Меликов, укрощавший чуму в Ветлянке, где-то около Астрахани, обиделся, и из Петербурга пришел нагоняй московскому цензурному комитету за пропущенный
рассказ.
Но писать правду было очень рискованно, о себе писать прямо-таки опасно, и я мои переживания изложил в форме беллетристики — «Обреченные»,
рассказ из жизни рабочих. Начал на пароходе, а кончил у себя в нумеришке, в Нижнем на ярмарке, и послал отцу с наказом никому его не показывать. И понял отец, что Луговский — его «блудный сын», и написал он это мне. В 1882 году, прогостив рождественские праздники в родительском доме, я взял у него этот очерк и целиком
напечатал его в «Русских ведомостях» в 1885 году.
Здесь Вася читал стихотворения Огарева и Рылеева. Бурлак смешил компанию
рассказами о своей знаменитой губе, о которой поэт Минаев
напечатал в левой газете тех дней, «Московском телеграфе», такой экспромт...
Загоскин написал и
напечатал 29 томов романов, повестей и
рассказов, 17 комедий и 1 водевиль. В бумагах его найдено немного: прекрасный
рассказ «Канцелярист» и несколько мелких статей, которые вместе с ненапечатанной комедией «Заштатный город» составят, как я слышал, пятый и последний выход «Москвы и москвичей». [К сожалению, это ожидание доселе не исполнилось.]
Тургенев и Григорович едва
напечатали несколько незначительных
рассказов; об Островском, Писемском, Толстом и других, впоследствии прославившихся писателях, не было еще ни слуху ни духу.
— Это ловко! — воскликнул Кишенский, закончив свой
рассказ, и добавил, что неприятно лишь одно, что Ципри-Кипри ведет себя ужасною девчонкой и бегает по редакциям, прося
напечатать длиннейшую статью, в которой обличает и Данку, и многих других. — Я говорил ей, — добавил он, — что это не годится, что ведь все это свежая рана, которой нельзя шевелить, но она отвечала: «Пусть!» — и побежала еще куда-то.
Тогда я его после появления в редакции с
рассказом"Старьевщик"что-то мало помню в Петербурге. Больше он у меня, если не ошибаюсь, не
печатал ничего.
"Глебушку"привели москвичи. Он еще ничего не
печатал в Петербурге, и у меня появился первый его
рассказ «Старьевщик», прежде чем он стал
печатать у Некрасова.
Он же несколько ранее влюбился в талант Чехова, когда тот только что стал
печатать свои
рассказы в"Новом времени".
— Сейчас я пишу
рассказ, только навряд ли вы согласитесь
напечатать его в «Русском богатстве». Там выводятся социал-демократы, и отношение к ним автора очень сочувственное.
Рассказ «Бездна», напечатанный уже после выхода книжки в той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А. Толстая жена Льва Толстого,
напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности
рассказа.
Рассказ, правда, был плох, и отказ его
напечатать оказался для меня очень полезным. Под влиянием первого успеха молодой писатель легко теряет голову, понижает требовательность к себе, повышенно оценивает все, что напишет. Уж не он с трепетом! обращается в редакцию, — сама редакция просит, торопит, увеличивает гонорар.
Однажды прислал нам для сборника свой беллетристический
рассказ С. М. Городецкий. Уже началась империалистическая война. Он
напечатал в иллюстрированном! журнале «Нива» чрезвычайно патриотическое стихотворение под заглавием, помнится, «Сретенье», где восторженно воспевал императора Николая II, как вождя, ведущего нас против германцев за святое дело. Когда я получил его рукопись, я, не читая, распорядился отослать ее ему обратно. Это изумила товарищей.
Сел писать новый, только что задуманный рассказец — „Загадка“. Писал его с медленною радостью, наслаждаясь, как уверенно-спокойно работала голова. Послал во „Всемирную иллюстрацию“.
Напечатали в ближайшем номере. И гонорар прислали за оба
рассказа. Вот уж как! Деньги платят. Значит, совсем уже, можно сказать, писатель.
Телешов, припертый в угол, принял
рассказ.
Рассказ был ужасный. И во всех рецензиях отмечалось, что если мы будем
печатать такие
рассказы, то быстро скатимся на уровень макулатуры.
Единственное, что я мог бы тут сделать, — это предложить ему исправить в
рассказе фамилию и
напечатать ее в подлинном виде.
Поверит ли читатель такой дикой несообразности: ни одна из газет не осмелилась
напечатать моего
рассказа о том, каким простым и мудрым способом пришел я к удовлетворению моих половых потребностей, находя, что это может повредить их общественной нравственности.