Неточные совпадения
Агафья Матвеевна в первый раз узнала, что у ней есть только
дом, огород и цыплята и что ни корица, ни ваниль не растут в ее огороде; увидала, что на рынках лавочники мало-помалу перестали ей низко кланяться с улыбкой и что эти поклоны и улыбки стали доставаться новой, толстой,
нарядной кухарке ее братца.
Новый
дом был
нарядней, милей прежнего; его фасад покрашен теплой и спокойной темно-малиновой краской; на нем ярко светились голубые ставни трех окон и одинарная решетчатая ставня чердачного окна; крышу с левой стороны красиво прикрывала густая зелень вяза и липы.
Суббота была обычным днем докторского осмотра, к которому во всех
домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более
нарядное. Окна на улицу были закрыты ставнями, а у одного из тех окон, что выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
Одним словом,
дом принял по возможности
нарядный вид, как будто в большой праздник.
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему
дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего имени разыскать твою жену!..» Господин частный пристав расспросил меня, как и что, и приказал мне явиться к ним дня через два, а тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий, твою жену встретил, идет нарядная-пренарядная!..
Им было досадно, что не они выдумали: втроем неловко итти. Людмила оделась несколько
наряднее обычного, — зачем и сама не знала. Впрочем, она любила наряжаться и одевалась откровеннее сестер: руки да плечи поголее, юбка покороче, башмаки полегче, чулки потоньше, попрозрачнее, тельного цвета.
Дома ей нравилось побыть в одной юбке и босиком и надеть башмаки на босые ноги, — притом рубашка и юбка у нее всегда были слишком нарядны.
Нарядные вывески магазинов пестрелись по стенам
домов; но все двери были заперты.
Следующий день был Троицын. Погода была прекрасная, и бабы, по обыкновению, проходя в лес завивать венки, подошли к барскому
дому и стали петь и плясать. Марья Павловна и Варвара Алексеевна вышли в
нарядных платьях с зонтиками на крыльцо и подошли к хороводу. С ними же вместе вышел в китайском сертучке обрюзгший блудник и пьяница дядюшка, живший это лето у Евгения.
В это время я, не имея ничего, терпел крайность, а Горб-Маявецкий разживался порядочно. Купил новый
дом, и лучше прежнего; жена стала
наряднее, и даже коляска завелась; умножилось и детей; Анисиньку отдали в девичье училище (о маменька! Что, если бы вы встали из гроба и узнали, что барышень учат в училищах — как бы вы громко произнесли: тьфу! и, посмотревши, что этакое зло делается во всех четырех концах вселенной, следовательно, не знавши, куда бы преимущественно плюнуть, вы бы снова померли!).
Он засмеялся и тоже встал, и оба пошли к
дому. Она, высокая, красивая, стройная, казалась теперь рядом с ним очень здоровой и
нарядной; она чувствовала это, и ей было жаль его и почему-то неловко.
В Москве. Прошел год после третьего действия. Зала в
доме Сарынцевых приготовлена для танцевального вечера под фортепиано. Лакеи устанавливают цветы перед роялем. Входит Марья Ивановна в
нарядном шелковом платье с Александрой Ивановной.
Генеральша наша и смеется ей: «Что это, мать моя, как расфрантилась?» Она поцеловала у ней ручку и говорит: «Как же, говорит, ваше превосходительство, мне в этакой
дом ехать не
нарядной».
Милице, стоявшей y окна, была хорошо видна вся эта картина. Стоял ясный, безоблачный, июльский полдень. Солнце улыбалось светлой, радостной улыбкой. Празднично-нарядное небо ласково голубело с далеких высот. Тети Родайки не было
дома. Она ушла за покупками на рынок и никто не мешал Милице делать свои наблюдения из окна.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета, готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином.
Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках тахты, взятых из
дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
Отец, куря папиросу, сидел на террасе в ожидании гостей. Вдруг он неожиданно вздрогнул. Послышался шум колес, и к нашему
дому подъехал небольшой шарабанчик, в котором сидели две дамы: одна пожилая, другая молоденькая в белом платье — нежное белокурое создание с мечтательными глазами и тоненькой, как стебель, талией. Она легко выпрыгнула из шарабана и, ловко подобрав шлейф своего
нарядного шелкового платья, пошла навстречу отцу. Он подал ей руку и поманил меня.
Прохор вышел. Иван Захарыч снял дорожную куртку и повесил ее в шкап. Он был франтоват и чистоплотен. Кабинет по отделке совсем не походил на другие комнаты
дома: ковер, дорогие обои, огромный письменный стол, триповая мебель, хорошие гравюры в черных
нарядных рамках. На одной стене висело несколько ружей и кинжалов, с лисьей шкурой посредине. В глубине алькова стояла кровать — бронзовая, с голубым атласным одеялом.
Парфюмерный магазин с
нарядным подъездом и щеголеватой вывеской придавал нижнему этажу монументального
дома богатых монахов европейский вид.
Наконец все трое детей Волгиных вместе с Маей, одетой в
нарядное белое платьице, с большим букетом лесных цветов в руках, и Фридрихом Адольфовичем, сиявшим необычайным оживлением, вышли на крыльцо хуторского
дома, чутко прислушиваясь, не звякнет ли вдали желанный колокольчик.
На балконах и в окнах все более и более прибавлялось
нарядных, живописно в свете огней
дома облокотившихся мужчин и женщин.
Невеста и жених жили, что случалось редко, в одном
доме, а потому первая, уже совершенно одетая в белый шитый серебром сарафан, вся как бы осыпанная драгоценными камнями, в густой белой фате, находилась в своей светлице, окруженная лишь своими сенными девушками, одетыми тоже в совершенно новые
нарядные сарафаны, подарок счастливой невесты.
И в самом деле, как я смешна была и нелепа в их глазах. Видят они: барыня молодая,
нарядная, приходит в солдатский увеселительный
дом и стоит дурой… Они сейчас же должны были понять, что эта барыня от безделья суется не в свое дело, желает им читать мораль, толковать им, что они"живут в грехах", колоть им глаза своей добродетелью, наводить тоску и срамить, когда им одно спасенье: заливать свой загул вином!
Некоторые из соседей, принарядившись в лучшие одежды, успели проскользнуть на панихиды, но в первой комнате, где стоял гроб, не заметили ничего особенного и только удостоверяли, что «кровавый старик» лежит как живой и одет в черную одежду. Видели и ту красивую и
нарядную барыню, которая первая прибыла в
дом покойного, и заметили, что она во все время панихиды стояла близ гроба и горько плакала.
Выбравшись из наполненных
нарядной толпой придворных дворцовых зал, он прямо поехал домой. Он жил недалеко, в одном из
домов на набережной Мойки, занимая небольшую, просто меблированную квартирку. Штат его прислуги состоял из камердинера Прошки, или Прохора Степановича, сына старого дядьки Александра Васильевича — Степана и повара Митьки.
И вот король увидал, как к обтянутому ярким сукном подъезду большого
дома один за другим подъезжали экипажи и как из них выходили важные господа и
нарядные дамы и поднимались по лестнице наверх, в какую-то богато обставленную квартиру. Господа и дамы уходили в хорошо натопленные залы, а кучера остались на улице ждать на морозе.