Неточные совпадения
У вас
товар некупленный,
Из вас
на солнце топится
Смола, как из сосны!»
Опять упали бедные
На дно бездонной пропасти,
Притихли, приубожились,
Легли
на животы;
Лежали, думу думали
И вдруг запели.
— Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный
товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом
деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не
на чем.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за
делом и без
дела,
Однако больше по
делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть
на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые
товарыВступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от
дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать
на себе последствия таких отношений.
Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробком спичек, купленным у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.
Ведь уж видно, что поношенные, а ведь месяца
на два удовлетворят, потому что заграничная работа и
товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю
на толкучем спустил; всего шесть
дней и носил, да деньги очень понадобились.
Основу основал, проткал насквозь всю ночь,
Поставил свой
товар на-диво,
Засел, надувшися, спесиво,
От лавки не отходит прочь
И думает: лишь только
день настанет,
То всех покупщиков к себе он переманит.
У Вусуна обыкновенно останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют свой
товар на лодках в Шанхай, Нанкин и другие города. Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом
деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое место.
Я долго не догадывался, что это за
товар продает всякий
день индианка
на полу в галерее нашей отели.
Они назвали залив, где мы стояли, по имени, также и все его берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего короля; еще объявили, что южнее от них,
на день езды, есть место, мимо которого мы уже прошли, большое и торговое, куда свозятся
товары в государстве.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова
товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко
на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот
день газете.
— «Значит, остались и города для тех, кому нравится в городах?» — «Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, — почти только для того, чтобы быть центрами сношений и перевозки
товаров, у лучших гаваней, в других центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят
на несколько
дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется, бывает там для труда,
на недолгое время».
Это быстро разнеслось по всем углам уже утихнувшего табора; и все считали преступлением не верить, несмотря
на то что продавица бубликов, которой подвижная лавка была рядом с яткою шинкарки, раскланивалась весь
день без надобности и писала ногами совершенное подобие своего лакомого
товара.
Шесть
дней рыщут — ищут
товар по частным домам, усадьбам, чердакам, покупают целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов, а «стрелки» скупают повсюду книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах
на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и
на Малой Лубянке.
Ее это огорчило, даже обидело.
На следующий
день она приехала к нам
на квартиру, когда отец был
на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и
товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Я тоже начал зарабатывать деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим
делом и в будни после школы, продавая каждую субботу разных
товаров копеек
на тридцать,
на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...
И действительно, здесь был разгул вовсю. Особенно отличались москвичи, бросавшие огромные деньги
на дело и безделье: мануфактуристам устройство одних витрин, без
товара, обошлось в четыре миллиона рублей.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений
на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему
делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо,
на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого
товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!»
На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Длинная, низкая палата вся занята рядом стоек для выдвижных полок, или, вернее, рамок с полотняным
дном,
на котором лежит «
товар» для просушки. Перед каждыми тремя стойками стоит неглубокий ящик
на ножках в виде стола. Ящик этот так и называется — стол. В этих столах лежали большие белые овалы. Это и есть кубики, которые предстояло нам резать.
Когда
на другой
день по приезде в Москву, в полдень, Лаптев пришел в амбар, то артельщики, запаковывая
товар, стучали по ящикам так громко, что в первой комнате и в конторе никто не слышал, как он вошел, по лестнице вниз спускался знакомый почтальон с пачкой писем в руке и морщился от стука, и тоже не заметил его.
Несколько
дней Лунёв обсуждал с Татьяной Власьевной подробности затеянного предприятия. Она всё знала и обо всём говорила с такой уверенностью, как будто всю жизнь вела торговлю галантерейным
товаром. Илья с улыбкой слушал её, молчал и удивлялся. Ему хотелось скорее начать
дело, и он соглашался
на все предложения Автономовой, не вникая в них.
Утром этого
дня полицейский, за кусок яичного мыла и дюжину крючков, разрешил ему стоять с
товаром около цирка, в котором давалось дневное представление, и Илья свободно расположился у входа в цирк. Но пришёл помощник частного пристава, ударил его по шее, пнул ногой козлы,
на которых стоял ящик, —
товар рассыпался по земле, несколько вещей попортилось, упав в грязь, иные пропали. Подбирая с земли
товар, Илья сказал помощнику...
— Вы говорили, что галантерейный магазин может дать процентов двадцать и более, смотря по тому, как поставить
дело. Ну-с, мы готовы дать вам под вексель
на срок — до предъявления, не иначе, — наши деньги, а вы открываете магазин. Торговать вы будете под моим контролем, а прибыль мы
делим пополам.
Товар вы страхуете
на моё имя, а кроме того, вы даёте мне
на него ещё одну бумажку — пустая бумажка! Но она необходима для формы. Нуте-ка, подумайте над этим и скажите: да или нет?
— У вас слишком заметное лицо, особенно глаза, это не годится, вам нельзя ходить без маски, без
дела. По фигуре, да и вообще, вы похожи
на мелочного торгаша, вам надо завести ящик с
товаром — шпильки, иголки, тесёмки, ленты и всякая мелочь. Я скажу, чтобы вам дали ящик и
товару, — тогда вы можете заходить
на кухни, знакомиться с прислугой…
Утром каждого
дня, тепло и удобно одетый, с ящиком мелкого
товара на груди, он являлся в один из трактиров, где собирались шпионы, в полицейский участок или
на квартиру товарища по службе, там ему давали простые, понятные задачи: ступай в такой-то дом, познакомься с прислугой, расспроси, как живут хозяева.
В тот же
день сводчик и ходатай по разного рода
делам Григорий Мартынович Грохов сидел за письменным столом в своем грязном и темноватом кабинете, перед окнами которого вплоть до самого неба вытягивалась нештукатуренная, грязная каменная стена; а внизу
на улице кричали, стучали и перебранивались беспрестанно едущие и везущие всевозможные
товары ломовые извозчики. Это было в одном из переулков между Варваркой и Ильинкой.
На фабрике было много больных; Артамонов слышал, сквозь жужжание веретён и шорох челноков, сухой, надсадный кашель, видел у станков унылые, сердитые лица, наблюдал вялые движения; количество выработки понизилось, качество
товара стало заметно хуже; сильно возросли прогульные
дни, мужики стали больше пить, у баб хворали дети.
На том и кончили в этот раз. А
на другой
день, когда я, сидя
на корточках, складывал в корзину непроданный, засохший, покрытый мшистой плесенью
товар — она навалилась
на спину мне, крепко обняла за шею мягкими короткими руками и кричит...
В это-то время у меня тут как-то работку бог давал: четырех купцов я женила; одну полковницкую дочь замуж выдала; одного надворного советника
на вдове,
на купчихе, тоже женила, ну и другие разные
дела тоже перепадали, а тут это
товар тоже из своего места насылали — так время и прошло.
(Прим. автора)] опустела: уже иностранные гости не раскладывают там драгоценных своих
товаров для прельщения глаз; огромные хранилища, наполненные богатствами земли русской, затворены; не видно никого
на месте княжеском, где юноши любили славиться искусством и силою в разных играх богатырских — и Новгород, шумный и воинственный за несколько
дней пред тем, кажется великою обителию мирного благочестия.
«Тот царь был слаб и хил и стар,
А дочь непрочный ведь
товар!
Ее, как лучший свой алмаз,
Он скрыл от молодецких глаз;
И
на его царевну дочь
Смотрел лишь
день да темна ночь,
И целовать красотку мог
Лишь перелетный ветерок.
Купит каких-нибудь копеек
на двадцать печенки, изжарит, с моего позволения, в артельной да целый
день с этим
товаром и шляется по Питеру.
Не дальше, как в этой комнате, было у меня эдакое
дело,
на никольщине: есть здесь мужичок, верстах в трех отсюда живет, старик простой, смирный, а денежный;
на чужую сторону он не ходит, а занимается около дома торговлей: салом, солью, мясом и прочим эдаким
товаром перебивает; сидит он у меня в гостях, и другие тоже кое-кто был, народ все хороший, — вдруг приходит нашей деревни мужичонка — Гришка, питерец коренной, но человек то есть никуда не годный.
— Дурак, значит, хоть его сегодня в Новотроицком за чаем и хвалили, — молвил Макар Тихоныч. — Как же в кредит денег аль
товару не брать? В долги давать, пожалуй, не годится, а коль тебе деньги дают да ты их не берешь, значит, ты безмозглая голова. Бери, да коль статья подойдет, сколь можно и утяни, тогда настоящее будет
дело, потому купец тот же стрелец, чужой оплошки должен ждать.
На этом вся коммерция зиждется… Много ль за дочерью Залетов дает?
— Разве не
дело?.. — хохотал Самоквасов. — Ей-Богу, та же лавка! «
На Рогожском не подавайте, там
товар гнилой, подмоченный, а у нас тафты, атласы…» Айдá [Айдá — татарское слова, иногда значит: пойдем, иногда — иди, иногда — погоняй, смотря по тому, при каких обстоятельствах говорится. Это слово очень распространено по Поволжью, начиная от устья Суры, особенно в Казани; употребляется также в восточных губерниях, в Сибири.] к нашим?
Хоть иной катальщик и брезговал такой работой: греховное, дескать,
дело христианские руки поганить, катая шляпу
на бриту башку бусурманина, но таких не много бывало, потому что «татарка»
товар сходный, никогда, бывало, не залежится.
— Да ты, парень, хвостом-то не верти, истинную правду мне сказывай, — подхватил Пантелей… — Торговое
дело!.. Мало ль каких торговых
дел на свете бывает — за ину торговлю чествуют, за другую плетьми шлепают. Есть
товары заповедные, есть
товары запретные, бывают
товары опальные. Боюсь, не подбил бы непутный шатун нашего хозяина
на запретное
дело… Опять же Дюков тут, а про этого молчанку по народу недобрая слава идет. Без малого год в остроге сидел.
Между тем даже пыльную петербургскую улицу он видит лишь тогда, когда хозяин посылает его с
товаром к заказчику; даже по праздникам он не может размяться, потому что хозяин, чтобы мальчики не баловались, запирает их
на весь
день в мастерской…
Другие поджоги в тот
день были
на Мещанской, около ломбарда,
на углу Мещанской и Вознесенского, около склада аптекарских и москательных
товаров, затем во дворе откупной конторы, где помещались большие запасы водки и спирта, два поджога в Коломне, в Большой Подьяческой и др.
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, оченно даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил Марко Данилыч. — Этак, чего доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову — люди мы бывалые, рыбное
дело давно нам за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем
на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари
на ней по всем статьям повелось, что без кредита сделать
дела нельзя. Смотрите, не пришлось бы вам товар-от у себя
на руках оставить.
В самом
деле, Меркулов с Веденеевым
на вырученные деньги тотчас накупили азиатских
товаров, а потом быстро распродали их за наличные калмыкам и по киргизской степи и в какие-нибудь три месяца оборотили свой капитал. Вырученные деньги в степях же остались — там накупили они пушного
товара, всякого сырья, а к Рождеству распродали скупленное по заводам. Значит, еще оборот.
— Ошиблись. В другой раз не будет этого, — сказал Веденеев. — Если б знали мы, что
на другой же
день, как с вами мы покончили, явится другой покупатель и все триста тысяч наличными
на стол выложит, не так бы распорядились, не согласились бы отдать вам третью долю
товара на векселя…
И тут еще
на каждом шагу мальчишки-зазывалки то и
дело в лавки к себе заманивают, чуть не за полы проходящих хватают да так и трещат под ухо: «Что покупать изволите! У нас есть сапоги, калоши, ботинки хороши,
товар петербургский, самый настоящий английский!..»
На этих Марко Данилыч уж не обращал внимания, радехонек был, что хоть от нищих, от яблочниц да от пирожников отделался… Эх, было бы над кем сердце сорвать!..
Устроив душу жены, в тот же
день Доронин уехал к Макарью, там выгодно продал
товары, разменял басурманские деньги
на русские и воротился в Вольск с крупным наличным капиталом.
И тут вспал ему
на память Чубалов. «Самое распрекрасное
дело, — подумал Марко Данилыч. — Он же мне должен остался по векселю, пущай
товаром расплатится —
на все возьму, сколько за ним ни осталось. Можно будет взять у него икон повальяжней да показистее. А у него же в лавке и образа, и книги, и медное литье, и всякая другая нужная вещь».
— Не след бы мне про тюлений-то жир тебе рассказывать, — сказал Марко Данилыч, — у самого этого треклятого
товару целая баржа
на Гребновской стоит. Да уж так и быть, ради милого дружка и сережка из ушка. Желаешь знать напрямик, по правде, то есть по чистой совести?.. Так вот что скажу: от тюленя, чтоб ему дохнуть, прибытки не прытки. Самое распоследнее
дело… Плюнуть
на него не стоит — вот оно что.
— Незáдолго до нашего отъезда был он в Вольском, три
дня у меня выгостил, — сказал Доронин. — Ну, и кучился тогда, не подыщу ль ему
на ярманке покупателя, а ежель приищу, зáпродал бы товар-от… Теперь пишет, спрашивает, не нашел ли покупщика… А где мне сыскать?.. Мое
дело по рыбной части слепое, а ты еще вот заверяешь, что тюлень-от и вовсе без продажи останется.
— Его-то и надо объехать, — сказал Смолокуров. — Видишь ли,
дело какое. Теперь у него под Царицыном три баржи тюленьего жиру. Знаешь сам, каковы цены
на этот
товар. А недели через две, не то и скорее, они в гору пойдут. Вот и вздумалось мне по теперешней низкой цене у Меркулова все три баржи купить. Понимаешь?
На иные
дела гусаров нельзя посылать — их берег Поташов, а надо же бывало иной раз кому язык мертвой петлей укоротить, у кого воза с
товарами властной рукой отбить, кого в стену замуровать, кого в пруд послать карасей караулить.
— Послушайте, — крепко ухватившись за руку Никиты Федорыча, задыхающимся почти голосом вскричал Смолокуров. — Хоть
на три
дня!.. Всего только
на три денька!.. В три-то
дня ведь пятой доли
товара не свезти с вашего каравана… Значит, не выйду из ваших рук…
На три
дня, Никита Федорыч, только
на три денечка!.. Будьте милостивы, при случае сам заслужу.
— Дураком родился, дураком и помрешь, — грозно вскрикнул Марко Данилыч и плюнул чуть не в самого Белянкина. — Что ж, с каждым из вас к маклеру мне ездить?.. Вашего брата цела орава — одним
днем со всеми не управишься… Ведь вот какие в вас душонки-то сидят. Им делаешь добро, рубль
на рубль представляешь, а они: «Векселек!..» Честно, по-твоему, благородно?.. Давай бумаги да чернил, расписку напишу, а ты по ней хоть сейчас
товаром получай. Яви приказчику
на караване и бери с Богом свою долю.