Неточные совпадения
Но только что, въехав
на широкий, полукруглый двор и слезши с извозчика, он вступил
на крыльцо и навстречу ему швейцар
в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал
в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую
на площадке и
в верхних дверях третьего состаревшегося знакомого швейцара
в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление
клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал
на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду
в клуб и, может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и
в этом-то удовольствие.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «
Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо
в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову
на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка, не спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал
в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и
в игре, которую он вел
на десятки тысяч и всегда, несмотря
на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком
в Английском
Клубе.
Но
в них не видно перемены;
Всё
в них
на старый образец:
У тетушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый чепец;
Всё белится Лукерья Львовна,
Всё то же лжет Любовь Петровна,
Иван Петрович так же глуп,
Семен Петрович так же скуп,
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг мосье Финмуш,
И тот же шпиц, и тот же муж;
А он, всё
клуба член исправный,
Всё так же смирен, так же глух
И так же ест и пьет за двух.
К вам
в комнату
на несколько минут;
Там стены, воздух — всё приятно!
Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания об том, что невозвратно!
Не засижусь, войду, всего минуты две,
Потом, подумайте, член А́нглийского
клуба,
Я там дни целые пожертвую молве
Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
Дня через два он вышел «
на люди», — сидел
в зале
клуба, где пела Дуняша, и слушал доклад местного адвоката Декаполитова, председателя «Кружка поощрения кустарных ремесел».
Самгин с досадой покосился
на нее, говоря о бунте поручика
в клубе. Дуняша слушала, приоткрыв по-детски рот, мигая, и медленно гладила щеки свои волосами, забрав их
в горсти.
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали
в соборе, служили панихиды пред
клубом, техническим училищем, пред домом Самгиных. У ворот дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого,
в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки
в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их
на груди.
Прошел мимо плохонького театра, построенного помещиком еще до «эпохи великих реформ», мимо дворянского собрания, купеческого
клуба, повернул
в широкую улицу дворянских особняков и нерешительно задержал шаг, приближаясь к двухэтажному каменному дому, с тремя колоннами по фасаду и с вывеской
на воротах: «Белошвейная мастерская мадам Ларисы Нольде».
Я толкнулся во флигель к Николаю Васильевичу — дома нет, а между тем его нигде не видно, ни
на Pointe, [Стрелке (фр.).] ни у Излера, куда он хаживал инкогнито, как он говорит. Я —
в город,
в клуб — к Петру Ивановичу. Тот уж издали, из-за газет, лукаво выглянул
на меня и улыбнулся: «Знаю, знаю, зачем, говорит: что, дверь захлопнулась, оброк прекратился!..»
Другой мечтал добиться высокого поста
в службе,
на котором можно свободно действовать
на широкой арене, и добился места члена
в клубе, которому и посвятил свои досуги.
Утро уходило у него
на мыканье по свету, то есть по гостиным, отчасти
на дела и службу, — вечер нередко он начинал спектаклем, а кончал всегда картами
в Английском
клубе или у знакомых, а знакомы ему были все.
Приход
в Falsebay. — Саймонсбей и Саймонстоун. — Поправки
на фрегате. — Капштат. — «Welch’s hotel». — Столовая гора, Львиная гора и Чертов пик. — Ботанический сад. —
Клуб. — Англичане, голландцы, малайцы, готтентоты и негры. — Краткий исторический очерк Капской колонии и войн с кафрами. — Поездка по колонии. — Соммерсет. — Стелленбош. — Ферма Эльзенборг. — Паарль.
На этом основал я свою хитрость и отправился
в клуб.
Вспомнил я еще, что недалеко от ликейцев — Манила, что там проматываются
на пари за бои петухов; что еще
на некоторых островах Тихого океана страсть к игре свирепствует, как
в любом европейском
клубе.
В Англии есть
клубы; там вы видитесь с людьми, с которыми привыкли быть вместе, а здесь европейская жизнь так быстро перенеслась
на чужую почву, что не успела пустить корней, и оттого, должно быть, скучно.
Но
в Петербурге есть ярко освещенные залы, музыка, театр,
клубы — о дожде забудешь; а здесь есть скрип снастей, тусклый фонарь
на гафеле да одни и те же лица, те же разговоры: зачем это не поехал я
в Шанхай!
Тронулись с места и мы. Только зашли наши шлюпки за нос фрегата, как из бока последнего вырвался
клуб дыма, грянул выстрел, и вдруг горы проснулись и разом затрещали эхом, как будто какой-нибудь гигант закатился хохотом. Другой выстрел, за ним выстрел
на корвете, опять у нас, опять там: хохот
в горах удвоился. Выстрелы повторялись: то раздавались
на обоих судах
в одно время, то перегоняли друг друга; горы выходили из себя, а губернаторы, вероятно, пуще их.
После же этих занятий считалось хорошим и важным, швыряя невидимо откуда-то получаемые деньги, сходиться есть,
в особенности пить,
в офицерских
клубах или
в самых дорогих трактирах; потом театры, балы, женщины, и потом опять езда
на лошадях, маханье саблями, скаканье и опять швырянье денег и вино, карты, женщины.
Героями зимнего сезона
в клубе являлись действительно Иван Яковлич и Ломтев, которые резались изо дня
в день не
на живот, а
на смерть.
Остальное помещение
клуба состояло из шести довольно больших комнат, отличавшихся большей роскошью сравнительно с обстановкой нижнего этажа и танцевального зала;
в средней руки столичных трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки
на окнах и дверях. Одна комната была отделана
в красный цвет, другая —
в голубой, третья —
в зеленый и т. д.
На диванчиках сидели дамы и мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
— Интересно, что сегодня будет у Ивана Яковлича с Ломтевым, — каждый раз говорил партнер Привалова, член окружного суда, известный
в клубе под кличкой Фемиды. — Кто кого утопит… Нашла коса
на камень…
— У нас
в клубе смешанное общество, — объяснила Хиония Алексеевна по дороге
в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. — Можно сказать, мы устроились совсем
на демократическую ногу; есть здесь приказчики, мелкие чиновники, маленькие купчики, учителя… Но есть и представители нашего beau mond'a: горные инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики, доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
Гостиная Хины была теперь закрыта,
в клубе показываться было не совсем удобно, чтобы не вызвать озлобленную Хину
на какую-нибудь отчаянную выходку.
Общественный
клуб помещался
в двухэтажном каменном доме, который выходил
на Нагорную улицу, через квартал от старого приваловского дома.
Вернувшись из
клуба домой, Привалов не спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося,
на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря
на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он мог смело смотреть
в глаза всем: его семейная жизнь касалась только его одного, а теперь…
— Что вы
на меня так смотрите? — с улыбкой спрашивала девушка, быстро поднимая
на Привалова свои большие темно-серые глаза. — Я вас встречала, кажется,
в клубе…
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с
клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб.
На заднем плане смешались
в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
И чрез мгновение ее уже не было
в коляске, и городовой около освещенного подъезда
клуба кричал отвратительным голосом
на Пантелеймона...
Когда
в губернском городе С. приезжие жаловались
на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив,
в С. очень хорошо, что
в С. есть библиотека, театр,
клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства. И указывали
на семью Туркиных как
на самую образованную и талантливую.
— А помните, как я провожал вас
на вечер
в клуб? — сказал он. — Тогда шел дождь, было темно…
На другой день вечером он поехал к Туркиным делать предложение. Но это оказалось неудобным, так как Екатерину Ивановну
в ее комнате причесывал парикмахер. Она собиралась
в клуб на танцевальный вечер.
Так думал Старцев, бродя
в клубе около столов, а
в половине одиннадцатого вдруг взял и поехал
на кладбище.
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся
в кусты, и сова тотчас свернула
в его сторону. Я посидел немного
на вершине и пошел назад. Через несколько минут я подходил к юрте. Из отверстия ее
в крыше
клубами вырывался дым с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и варили ужин.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели,
в чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими
клубами подымался белый дым. Дальше,
на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия
на Выборгской стороне — классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что
в каком-нибудь нумере (т, е.
в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся
в обороте
на карточных столах, там гораздо меньше, чем
в английском
клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал
в свое-то есть
в безденежное — время и Лопухов.
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева
на бульваре,
в залах и театрах,
в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел
на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал
в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Он никогда не бывал дома. Он заезжал
в день две четверки здоровых лошадей: одну утром, одну после обеда. Сверх сената, который он никогда не забывал, опекунского совета,
в котором бывал два раза
в неделю, сверх больницы и института, он не пропускал почти ни один французский спектакль и ездил раза три
в неделю
в Английский
клуб. Скучать ему было некогда, он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась
на рессорах по миру оберток и переплетов.
В Коус я приехал часов
в девять вечера, узнал, что Брук Гауз очень не близок, заказал
на другое утро коляску и пошел по взморью. Это был первый теплый вечер 1864. Море, совершенно покойное, лениво шаля, колыхалось; кой-где сверкал, исчезая, фосфорический свет; я с наслаждением вдыхал влажно-йодистый запах морских испарений, который люблю, как запах сена; издали раздавалась бальная музыка из какого-то
клуба или казино, все было светло и празднично.
— А не пойдешь, так сиди
в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то пожил с тобой — и пропал по гостям, да по
клубам, да по цыганам. А старик дома сидеть будет, не надышится
на тебя! И наряды и уборы… всем
на свете для молодой жены пожертвовать готов!
Москва того времени была центром, к которому тяготело все неслужащее поместное русское дворянство. Игроки находили там
клубы, кутилы дневали и ночевали
в трактирах и у цыган, богомольные люди радовались обилию церквей; наконец, дворянские дочери сыскивали себе женихов. Натурально, что матушка, у которой любимая дочь была
на выданье, должна была убедиться, что как-никак, а поездки
в Москву
на зимние месяцы не миновать.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить
в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся
клубом по дорогам и
в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы
на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос
на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами.
Клубы дыму со всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу. Ярмарка зашумела. Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по всему табору — и страшные толки про красную свитку,наведшие такую робость
на народ
в таинственные часы сумерек, исчезли с появлением утра.
После 1812 года дворец Хераскова перешел во владение графа Разумовского, который и пристроил два боковых крыла, сделавших еще более грандиозным это красивое здание
на Тверской. Самый же дворец с его роскошными залами, где среди мраморных колонн собирался цвет просвещеннейших людей тогдашней России, остался
в полной неприкосновенности, и
в 1831 году
в нем поселился Английский
клуб.
Я усиленно поддерживал подобные знакомства: благодаря им я получал интересные сведения для газет и проникал иногда
в тайные игорные дома, где меня не стеснялись и где я встречал таких людей, которые были приняты
в обществе, состояли даже членами
клубов, а
на самом деле были или шулера, или аферисты, а то и атаманы шаек.
Полного расцвета
клуб достиг
в доме графа Шереметева
на Воздвиженке, где долго помещалась городская управа.
При Купеческом
клубе был тенистый сад, где члены
клуба летом обедали, ужинали и
на широкой террасе встречали солнечный восход, играя
в карты или чокаясь шампанским. Сад выходил
в Козицкий переулок, который прежде назывался Успенским, но с тех пор, как статс-секретарь Екатерины II Козицкий выстроил
на Тверской дворец для своей красавицы жены, сибирячки-золотопромышленницы Е. И. Козицкой, переулок стал носить ее имя и до сих пор так называется.
Через черный ход он выпустил затем всех, кому опасно было попадаться
в руки полиции, и
на другой день
в «говорильне»
клуба возмущался действиями властей.
Пошли маскарады с призами, обеды, выставки и субботние ужины,
на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола. С Русским охотничьим
клубом в его новом помещении не мог спорить ни один другой
клуб; по азарту игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.