Неточные совпадения
Лука Лукич (вытягиваясь
не без трепета и придерживая шпагу).
Имею честь представиться: смотритель училищ, титулярный советник Хлопов.
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит
иметь начальник, а офицеру
честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости
не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам
имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его
не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Охотно подавал подчиненным левую руку, охотно улыбался и
не только
не позволял себе ничего утверждать слишком резко, но даже любил, при докладах, употреблять выражения вроде:"Итак, вы изволили сказать"или:"Я
имел уже
честь доложить вам"и т. д.
На спрашивание же вашего высокоблагородия о том, во-первых, могу ли я, в случае присылки новой головы, оную утвердить и, во-вторых, будет ли та утвержденная голова исправно действовать? ответствовать сим
честь имею: утвердить могу и действовать оная будет, но настоящих мыслей
иметь не может.
Они уважали друг друга, но
почти во всем были совершенно и безнадежно несогласны между собою —
не потому, чтоб они принадлежали к противоположным направлениям, но именно потому, что были одного лагеря (враги их смешивали в одно), но в этом лагере они
имели каждый свой оттенок.
Слово талант, под которым они разумели прирожденную,
почти физическую способность, независимую от ума и сердца, и которым они хотели назвать всё, что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то, о чем они
не имели никакого понятия, но хотели говорить.
— Знаешь, на меня нашло
почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве
не все равно в деревне? Я
не могу больше ждать. Я
не хочу надеяться,
не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это
не будет больше
иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен?
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича,
имея дело с таким отчаянием,
не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так много доброты и
почти женской нежности, что улыбка его
не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
Она еще
не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань
не может
иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое,
почти невидимое и тем
не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар.
— Что же, — сказал пьяный господин, мигнув драгунскому капитану, который ободрял его знаками, — разве вам
не угодно?.. Я таки опять
имею честь вас ангажировать pour mazure… [на мазурку… (фр.)] Вы, может, думаете, что я пьян? Это ничего!.. Гораздо свободнее, могу вас уверить…
— Я буду
иметь честь прислать к вам нониче моего секунданта, — прибавил я, раскланявшись очень вежливо и показывая вид, будто
не обращаю внимания на его бешенство.
Генерал жил генералом, хлебосольствовал, любил, чтобы соседи приезжали изъявлять ему почтенье; сам, разумеется, визитов
не платил, говорил хрипло, читал книги и
имел дочь, существо невиданное, странное, которую скорей можно было
почесть каким-то фантастическим видением, чем женщиной.
Никогда он
не говорил: «вы пошли», но: «вы изволили пойти», «я
имел честь покрыть вашу двойку» и тому подобное.
Да
не покажется читателю странным, что обе дамы были
не согласны между собою в том, что видели
почти в одно и то же время. Есть, точно, на свете много таких вещей, которые
имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он
не значащий червь мира сего и
не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду,
имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город,
почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем
не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его
честили так и сяк.
Врагов
имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.
Не говорю уже о том, что он мстил лично мне, потому что
имеет основание предполагать, что
честь и счастие Софьи Семеновны очень для меня дороги.
Она сообщала, между прочим, что, несмотря на то, что он, по-видимому, так углублен в самого себя и ото всех как бы заперся, — к новой жизни своей он отнесся очень прямо и просто, что он ясно понимает свое положение,
не ожидает вблизи ничего лучшего,
не имеет никаких легкомысленных надежд (что так свойственно в его положении) и ничему
почти не удивляется среди новой окружающей его обстановки, так мало похожей на что-нибудь прежнее.
— Чтой-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему
не исполнено ваше желание: она хорошие намерения
имела. Да и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому что мы все бросили и, вам доверясь, сюда приехали, а стало быть, и без того уж
почти в вашей власти состоим.
Замечательно, что Раскольников, быв в университете,
почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к кому
не ходил и у себя принимал тяжело.
Разумеется, если б она мне сама сказала: «Я хочу тебя
иметь», то я бы
почел себя в большой удаче, потому что девушка мне очень нравится; но теперь, теперь по крайней мере, уж конечно, никто и никогда
не обращался с ней более вежливо и учтиво, чем я, более с уважением к ее достоинству… я жду и надеюсь — и только!
— Ага! Так вот как! — вскричал он в удивлении, но злобно усмехаясь, — ну, это совершенно изменяет ход дела! Вы мне чрезвычайно облегчаете дело сами, Авдотья Романовна! Да где это вы револьвер достали? Уж
не господин ли Разумихин? Ба! Да револьвер-то мой! Старый знакомый! А я-то его тогда как искал!.. Наши деревенские уроки стрельбы, которые я
имел честь вам давать,
не пропали-таки даром.
Может быть, Катерина Ивановна считала себя обязанною перед покойником
почтить его память «как следует», чтобы знали все жильцы и Амалия Ивановна в особенности, что он был «
не только их совсем
не хуже, а, может быть, еще и гораздо получше-с» и что никто из них
не имеет права перед ним «свой нос задирать».
Я старался казаться веселым и равнодушным, дабы
не подать никакого подозрения и избегнуть докучных вопросов; но признаюсь, я
не имел того хладнокровия, которым хвалятся
почти всегда те, которые находились в моем положении.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее,
не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха
не поблагодарила ее, даже
не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею
почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Красавина.
Не умрешь! А и умрешь, так и опять встанешь. (Берет рюмку.) Ну,
честь имею поздравить! (Пьет.)
Если Захар, питая в глубине души к барину преданность, свойственную старинным слугам, разнился от них современными недостатками, то и Илья Ильич, с своей стороны, ценя внутренне преданность его,
не имел уже к нему того дружеского,
почти родственного расположения, какое питали прежние господа к слугам своим. Он позволял себе иногда крупно браниться с Захаром.
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я
не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно
не то с досадой,
не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек,
не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть
имеет надежды, а я… я
почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка.
Не стоило бросать денег».
Удивлялся я тоже
не раз и его лицу: оно было на вид чрезвычайно серьезное (и
почти красивое), сухое; густые седые вьющиеся волосы, открытые глаза; да и весь он был сухощав, хорошего роста; но лицо его
имело какое-то неприятное,
почти неприличное свойство вдруг переменяться из необыкновенно серьезного на слишком уж игривое, так что в первый раз видевший никак бы
не ожидал этого.
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я
почти ровно в двенадцать часов, но его
не застал дома. Занятия свои он
имел на Васильевском, домой же являлся в строго определенные часы, между прочим
почти всегда в двенадцатом. Так как, кроме того, был какой-то праздник, то я и предполагал, что застану его наверно;
не застав, расположился ждать, несмотря на то что являлся к нему в первый раз.
Лизе трудно было решиться, хотя
не решиться она уже
почти не имела права.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог послать, ввиду чрезвычайного дела
чести, вместо секунданта; что он старый товарищ и отказаться поэтому даже
не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика князя Сокольского за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал отцу моему, Версилову, пощечину.
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти девять лет, уж простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет тридцать семь, но я на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы,
почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе
не умею выразиться; лицо матово-бледное,
не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у дочери вашей, Анны Андреевны, которую я
имел честь давеча видеть; горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись.
На свете всегда подлостью оканчивается, и, что хуже всего, он тогда сумел-таки
почти доказать мне, что я заслужил неоспоримо, а я
имел глупость поверить, и притом как-то решительно невозможно было
не взять.
О «житии» этом, да
почти и о всех подобных, я
не имел до того времени никакого понятия.
Но
не все
имеют право носить по две сабли за поясом: эта
честь предоставлена только высшему классу и офицерам; солдаты носят по одной, а простой класс вовсе
не носит; да он же ходит голый, так ему
не за что было бы и прицепить ее, разве зимой.
При волнении они, то есть шлюпки,
имели бы полный комплект гребцов, и места для других
почти не было бы совсем, разве для каких-нибудь десяти человек на шлюпку, а нас всех было более четырехсот.
Один только отец Аввакум, наш добрый и почтенный архимандрит, относился ко всем этим ожиданиям, как
почти и ко всему, невозмутимо-покойно и даже скептически. Как он сам лично
не имел врагов, всеми любимый и сам всех любивший, то и
не предполагал их нигде и ни в ком: ни на море, ни на суше, ни в людях, ни в кораблях. У него была вражда только к одной большой пушке, как совершенно ненужному в его глазах предмету, которая стояла в его каюте и отнимала у него много простора и свету.
«
Честь имею явиться», — сказал он, вытянувшись и оборотившись ко мне
не лицом, а грудью: лицо у него всегда было обращено несколько стороной к предмету, на который он смотрел.
Наконец мы, более или менее, видели четыре нации, составляющие
почти весь крайний восток. С одними
имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если
не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев, то по воспитанию, этому второму рождению, по культуре, потом по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
—
Не то что явится, а уж явился, Игнатий Львович, — громко проговорил Половодов. —
Имею честь рекомендовать: Сергей Александрыч Привалов, Игнатий Львович Ляховский…
Но он легко поддается соблазнам и
не выдерживает соблазна легкой наживы, он
не прошел настоящей школы
чести,
не имеет гражданского закала.
Он много и умно говорил про «аффект» и «манию» и выводил, что по всем собранным данным подсудимый пред своим арестом за несколько еще дней находился в несомненном болезненном аффекте и если совершил преступление, то хотя и сознавая его, но
почти невольно, совсем
не имея сил бороться с болезненным нравственным влечением, им овладевшим.
Пить вино и развратничать он
не любит, а между тем старик и обойтись без него
не может, до того ужились!» Это была правда; молодой человек
имел даже видимое влияние на старика; тот
почти начал его иногда как будто слушаться, хотя был чрезвычайно и даже злобно подчас своенравен; даже вести себя начал иногда приличнее…
Лет был около пятидесяти, и вид
имел почти строгий, был малоречив; женат же был
не более десяти лет с супругой еще молодою, от которой
имел трех малолетних еще детей.
Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью,
честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже убивают себя, если
не могут утолить ее.
— А вы и
не знали! — подмигнул ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. — А что, коль
не скажу? От кого тогда узнать? Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо знало, да оно ведь вам
не скажет. А фактик-то любопытный, черт знает что на нем можно соорудить, ха-ха! Утешьтесь, господа, открою, глупости у вас на уме.
Не знаете вы, с кем
имеете дело! Вы
имеете дело с таким подсудимым, который сам на себя показывает, во вред себе показывает! Да-с, ибо я рыцарь
чести, а вы — нет!
Наступает и в народе уединение: начинаются кулаки и мироеды; уже купец все больше и больше желает
почестей, стремится показать себя образованным, образования
не имея нимало, а для сего гнусно пренебрегает древним обычаем и стыдится даже веры отцов.
— Сделайте одолжение, почтенный отец, засвидетельствуйте все мое глубокое уважение отцу игумену и извините меня лично, Миусова, пред его высокопреподобием в том, что по встретившимся внезапно непредвиденным обстоятельствам ни за что
не могу
иметь честь принять участие в его трапезе, несмотря на все искреннейшее желание мое, — раздражительно проговорил монаху Петр Александрович.