Неточные совпадения
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и
не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может
приехать во всякий час, если только уже
не приехал и
не живет где-нибудь инкогнито…
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего
не знали, которого я
люблю и почитаю, как отца моего, на сих днях в Москву
приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я
не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он
любит меня. Я
люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он
приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и
не была виновата, и мы уедем».
«Никакой надобности, — подумала она, —
приезжать человеку проститься с тою женщиной, которую он
любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая
не может жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы и опустила блестящие глаза на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.
— Если вы
приехали к нам, вы, единственная женщина из прежних друзей Анны — я
не считаю княжну Варвару, — то я понимаю, что вы сделали это
не потому, что вы считаете наше положение нормальным, но потому, что вы, понимая всю тяжесть этого положения, всё так же
любите ее и хотите помочь ей. Так ли я вас понял? — спросил он, оглянувшись на нее.
—
Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы рассердившись на себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь
не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так
не любит, как вас.
Левин
не сел в коляску, а пошел сзади. Ему было немного досадно на то, что
не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше
любил, и на то, что явился этот Васенька Весловский, человек совершенно чужой и лишний. Он показался ему еще тем более чуждым и лишним, что, когда Левин подошел к крыльцу, у которого собралась вся оживленная толпа больших и детей, он увидал, что Васенька Весловский с особенно ласковым и галантным видом целует руку Кити.
Теперь она верно знала, что он затем и
приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается
не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она
любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она
любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый,
любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Генерал жил генералом, хлебосольствовал,
любил, чтобы соседи
приезжали изъявлять ему почтенье; сам, разумеется, визитов
не платил, говорил хрипло, читал книги и имел дочь, существо невиданное, странное, которую скорей можно было почесть каким-то фантастическим видением, чем женщиной.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится
не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно
приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что
любит покушать.
Катерина. Давно
люблю. Словно на грех ты к нам
приехал. Как увидела тебя, так уж
не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы все шла за тобой и
не оглянулась бы.
Но он успокоил себя тем, что, вероятно, она
приедет с теткой или с другой дамой — с Марьей Семеновной, например, которая так ее
любит,
не налюбуется на нее. При них он кое-как надеялся скрыть свое замешательство и готовился быть разговорчивым и любезным.
Она порылась в своей опытности: там о второй любви никакого сведения
не отыскалось. Вспомнила про авторитеты теток, старых дев, разных умниц, наконец писателей, «мыслителей о любви», — со всех сторон слышит неумолимый приговор: «Женщина истинно
любит только однажды». И Обломов так изрек свой приговор. Вспомнила о Сонечке, как бы она отозвалась о второй любви, но от
приезжих из России слышала, что приятельница ее перешла на третью…
— У сердца, когда оно
любит, есть свой ум, — возразила она, — оно знает, чего хочет, и знает наперед, что будет. Мне вчера нельзя было прийти сюда: к нам вдруг
приехали гости, но я знала, что вы измучились бы, ожидая меня, может быть, дурно бы спали: я пришла, потому что
не хотела вашего мученья… А вы… вам весело, что я плачу. Смотрите, смотрите, наслаждайтесь!..
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы
приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а
не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный
не проехал и
не прошел,
не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто
не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда
не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска
не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она
не узнала.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом
не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он
приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова
не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно
не тайна, что он
любит Веру; он
не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он
приезжал?
— Да, правда: он злой, негодный человек, враг мой был,
не любила я его! Чем же кончилось?
Приехал новый губернатор, узнал все его плутни и прогнал! Он смотался, спился, своя же крепостная девка завладела им — и пикнуть
не смел. Умер — никто и
не пожалел!
— Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я
не стою… если одобряете его, как я надеялся… если
не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле
не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго
не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но
не выдержал и
приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
Аркаша, знаешь, он вчера (глаза ее засияли, и она вдруг обхватила мне обеими руками шею) — он вчера
приехал к Анне Андреевне и прямо, со всей откровенностью сказал ей, что
не может
любить ее…
— Что ты глядишь на меня? Какие твои глаза? Твои глаза глядят на меня и говорят мне: «Пьяная ты харя». Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза… Ты себе на уме
приехал. Вот Алешка смотрит, и глаза его сияют.
Не презирает меня Алеша. Алексей,
не люби Ивана…
Прочти, как потом братья
приезжали за хлебом в Египет, и Иосиф, уже царедворец великий, ими
не узнанный, мучил их, обвинил, задержал брата Вениамина, и все
любя: «
Люблю вас и,
любя, мучаю».
— Ну что ж, я пожалуй. Ух, голова болит. Убери коньяк, Иван, третий раз говорю. — Он задумался и вдруг длинно и хитро улыбнулся: —
Не сердись, Иван, на старого мозгляка. Я знаю, что ты
не любишь меня, только все-таки
не сердись.
Не за что меня и любить-то. В Чермашню съездишь, я к тебе сам
приеду, гостинцу привезу. Я тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел. Пока она еще босоножка.
Не пугайся босоножек,
не презирай — перлы!..
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда
приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я
не могу купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень
любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем дарят…
«Однако же — однако же», — думает Верочка, — что такое «однако же»? — Наконец нашла, что такое это «однако же» — «однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда
приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит о девушках, о том, что красавиц
любят глупые и — и — что такое «и» — нашла что такое «и» — и почему же он
не хотел ничего слушать обо мне, сказал, что это
не любопытно?
В Коус я
приехал часов в девять вечера, узнал, что Брук Гауз очень
не близок, заказал на другое утро коляску и пошел по взморью. Это был первый теплый вечер 1864. Море, совершенно покойное, лениво шаля, колыхалось; кой-где сверкал, исчезая, фосфорический свет; я с наслаждением вдыхал влажно-йодистый запах морских испарений, который
люблю, как запах сена; издали раздавалась бальная музыка из какого-то клуба или казино, все было светло и празднично.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения!
Приехал дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную!
Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать
любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
Приехали мы в Гришково, когда уж солнце закатывалось, и остановились у старого Кузьмы, о котором я еще прежде от матушки слыхивал, как об умном и честном старике. Собственно говоря, он
не держал постоялого двора, а была у него изба чуть-чуть просторнее обыкновенной крестьянской, да особо от нее, через сенцы, была пристроена стряпущая. Вообще помещение было
не особенно приютное, но помещики нашего околотка, проезжая в Москву, всегда останавливались у Кузьмы и
любили его.
— Ну, ну…
не пугайся! небось,
не приеду! Куда мне, оглашенной, к большим барам ездить… проживу и одна! — шутила тетенька, видя матушкино смущение, — живем мы здесь с Фомушкой в уголку, тихохонько, смирнехонько, никого нам
не надобно! Гостей
не зовем и сами в гости
не ездим… некуда! А коли ненароком вспомнят добрые люди, милости просим! Вот только жеманниц смерть
не люблю, прошу извинить.
Я
не любил уезжать, но
любил приезжать в новые места.
Этот Шахма был известная степная продувная бестия; он
любил водить компанию с купцами и разным начальством. О его богатстве ходили невероятные слухи, потому что в один вечер Шахма иногда проигрывал по нескольку тысяч, которые платил с чисто восточным спокойствием. По наружности это был типичный жирный татарин, совсем без шеи, с заплывшими узкими глазами. В своей степи он делал большие дела, и купцы-степняки
не могли обойти его власти. Он
приехал на свадьбу за триста верст.
Ш.
Приезжай завтра ввечеру; ты увидишь, что лгать
не люблю.
— Если
приехали,
не зная зачем, стало быть, уж очень
любите, — проговорила она наконец.
— Ну, хоть чаю напейся, мой батюшка. Господи боже мой!
Приехал невесть откуда, и чашки чаю ему
не дадут. Лиза, пойди похлопочи, да поскорей. Я помню, маленький он был обжора страшный, да и теперь, должно быть, покушать
любит.
— Да так…
Не любит она, шахта, когда здря про нее начнут говорить. Уж я замечал… Вот когда
приезжают посмотреть работы, да особливо который гость похвалит, — нет того хуже.
Всего больше Кишкин
не любил, когда на прииск
приезжали гости, как тот же Ястребов. Знаменитый скупщик делал такой вид, что ему все равно и что он нисколько
не завидует дикому счастью Кишкина.
Груздев
приехал по делу: время шло к отправке весеннего каравана, и нужно было осмотреть строившиеся на берегу барки. Петр Елисеич, пожалуй, был и
не рад гостям, хотя и
любил Груздева за его добрый характер.
Приехавши ночью, я
не хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его
любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
Сюда
приехала m-lle Otava с скрипкой. Поджио уже слышал ее игру и m-me Ришье. Говорят, будет концерт, но я вряд ли пойду. Я
люблю музыку, когда
не надобно платить деньги. Видите, как я сделался расчетлив…
— Тоже нашла сокровище. Вор несчастный.
Приедет в заведение, точно полководец какой. Как еще он
не бьет тебя. Воры, они это
любят. И обирает небось?
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор
приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого
не уважает и
не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия
не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть
не может попов и монахов, и нищим никому копеечки
не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а
не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом
не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою
любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту,
не любит, никогда
не ласкает и денег
не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать
не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу
не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Миницкие
не замедлили
приехать и привезти с собою двух старших дочерей. Мы с сестрицей
любили их, очень им обрадовались, и у нас опять составились и прежние игры, и прежние чтения. С утра до вечера мы были неразлучны с сестрой, потому все комнатные наши занятия и забавы были у нас общие.
Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной — и без восторга даже
не мог помыслить о том, как он, получив это звание,
приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: «Председатель уголовной палаты Пиколов!» Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор
не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они
не любили встречаться друг с другом в обществе — достаточно уже было и служебных столкновений.
Прокурор
не ездил обыкновенно к брату на эти вечера, но в настоящий вечер
приехал, потому что Виссарион, желая как можно более доставить удовольствия и развлечения гостям, выдумал пригласить к себе приехавшего в город фокусника, а Иларион, как и многие умные люди, очень
любил фокусы и смотрел на них с величайшим вниманием и любопытством.
Мужик придет к нему за требой — непременно требует, чтобы в телеге
приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: «Ты, говорит,
не меня, а сан мой почитать должен!» Кто теперь на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним
не снимет, он сейчас его в церковь — и на колени: у нас народ этого
не любит!
— Да, пожертвовала, а потом как он начал
приезжать ко мне и все больше и больше меня
любить, так я стала задумываться про себя и все думаю: пожертвовать или нет? Ведь это очень худо,
не правда ли?
— У этого опять другой фортель: пуншт
любит. Как
приехал — так чтобы сейчас ему пуншт готов был! И пьет он этот пуншт, докуда глаза у него круглые
не сделаются! А в ту пору что хошь, то у него и бери!
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который
любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него
не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он
приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
Авдотья Васильевна, напротив, почти никогда ничего
не делала и
не только
не любила заниматься какими-нибудь вещицами или цветочками, но даже слишком мало занималась собой и всегда убегала одеваться, когда
приезжали гости.
Когда зашел разговор о дачах, я вдруг рассказал, что у князя Ивана Иваныча есть такая дача около Москвы, что на нее
приезжали смотреть из Лондона и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят тысяч, и что князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник, и я нынче у него обедал, и он звал меня непременно
приехать к нему на эту дачу жить с ним целое лето, но что я отказался, потому что знаю хорошо эту дачу, несколько раз бывал на ней, и что все эти решетки и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть
не могу роскоши, особенно в деревне, а
люблю, чтоб в деревне уж было совсем как в деревне…
— Нет уж, спасибо, мой милый, — ответил генерал. —
Не люблю я этой машины. Только дрожит и воняет, а радости никакой. Ну, прощай, Верочка. Теперь я буду часто
приезжать, — говорил он, целуя у Веры лоб и руки.