Неточные совпадения
Грустилов сначала
растерялся и, рассмотрев книгу, начал было объяснять, что она ничего
не заключает в себе ни против религии, ни против нравственности, ни даже против общественного спокойствия.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и
растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «недостает только цирка с львами», и ужас чувствовался всеми, так что, когда Вронский упал и Анна громко ахнула, в этом
не было ничего необыкновенного. Но вслед затем в лице Анны произошла перемена, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно
потерялась. Она стала биться, как пойманная птица: то хотела встать и итти куда-то, то обращалась к Бетси.
Потом зашел к другим: к полицеймейстеру, к вице-губернатору, к почтмейстеру, но все или
не приняли его, или приняли так странно, такой принужденный и непонятный вели разговор, так
растерялись, и такая вышла бестолковщина изо всего, что он усомнился в здоровье их мозга.
Манилов совершенно
растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос — черт его знает. Кончил он наконец тем, что выпустил опять дым, но только уже
не ртом, а чрез носовые ноздри.
Он так привык
теряться в этом,
Что чуть с ума
не своротил
Или
не сделался поэтом.
Признаться: то-то б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время
не постиг
Мой бестолковый ученик.
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
Надо было видеть, как одни, презирая опасность, подлезали под нее, другие перелезали через, а некоторые, особенно те, которые были с тяжестями, совершенно
терялись и
не знали, что делать: останавливались, искали обхода, или ворочались назад, или по хворостинке добирались до моей руки и, кажется, намеревались забраться под рукав моей курточки.
Когда молодой князь подошел к ней, она сказала ему несколько слов, называя его вы, и взглянула на него с выражением такого пренебрежения, что, если бы я был на его месте, я
растерялся бы совершенно; но Этьен был, как видно, мальчик
не такого сложения: он
не только
не обратил никакого внимания на прием бабушки, но даже и на всю ее особу, а раскланялся всему обществу, если
не ловко, то совершенно развязно.
В первый раз, как Сережа заговорил со мной, я до того
растерялся от такого неожиданного счастия, что побледнел, покраснел и ничего
не мог отвечать ему.
Я до того
растерялся, что, вместо того чтобы танцевать, затопал ногами на месте, самым странным, ни с тактом, ни с чем
не сообразным образом, и, наконец, совершенно остановился.
— Да вы… да что же вы теперь-то все так говорите, — пробормотал, наконец, Раскольников, даже
не осмыслив хорошенько вопроса. «Об чем он говорит, —
терялся он про себя, — неужели же в самом деле за невинного меня принимает?»
Увидав неожиданно полную комнату людей, она
не то что сконфузилась, но совсем
потерялась, оробела, как маленький ребенок, и даже сделала было движение уйти назад.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что
теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так,
не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Она смотрела на мать робко и
потерявшись,
не отходила от нее, скрадывала свои слезы, догадывалась о помешательстве матери и беспокойно осматривалась кругом.
Кабанов (
растерявшись, в слезах, дергает ее за рукав).
Не надо,
не надо,
не говори! Что ты! Матушка здесь!
Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли, и маменька с ними. Пройди и ты, коли хочешь. Да нет, лучше
не ходи, а то она, пожалуй, и вовсе
растеряется.
Огудалова. На чем записать такое счастие! Благодарна, Мокий Парменыч, очень благодарна, что удостоили. Я так рада,
растерялась, право…
не знаю, где и посадить вас.
Пущусь подалее простыть, охолодеть,
Не думать о любви, но буду я уметь
Теряться по́ свету, забыться и развлечься.
Ну поцелуйте же,
не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто
не прошло недели;
Как будто бы вчера вдвоем
Мы мочи нет друг другу надоели;
Ни на́волос любви! куда как хороши!
И между тем,
не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом
не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, — ветер, буря;
И
растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
Арина Власьевна тихо плакала; она совсем бы
растерялась и
не совладела бы с собой, если бы муж рано утром целые два часа ее
не уговаривал.
Он чувствовал, что
не в силах занять Одинцову; он робел и
терялся, когда оставался с ней наедине; и она
не знала, что ему сказать: он был слишком для нее молод.
И все-таки он был поражен, даже
растерялся, когда, шагая в поредевшем хвосте толпы, вышел на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его становятся карликами.
Не сразу можно было понять, что они падают на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше по направлению к шоколадной массе дворца, тем более мелкими казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
Самгин
растерялся, он еще
не умел утешать плачущих девиц и находил, что Варвара плачет слишком картинно, для того чтоб это было искренно. Но она и сама успокоилась, как только пришла мощная Анфимьевна и ласково, но деловито начала рассказывать...
Гордость заиграла в нем, засияла жизнь, ее волшебная даль, все краски и лучи, которых еще недавно
не было. Он уже видел себя за границей с ней, в Швейцарии на озерах, в Италии, ходит в развалинах Рима, катается в гондоле, потом
теряется в толпе Парижа, Лондона, потом… потом в своем земном раю — в Обломовке.
Она долго
не спала, долго утром ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала,
терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все
не могла ничего решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. — Какая счастливая! Сейчас бы решила!»
Лето в самом разгаре; июль проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти
не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень
теряется с ней в роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и проходят.
От этого предположения она
терялась: вторая любовь — чрез семь, восемь месяцев после первой! Кто ж ей поверит? Как она заикнется о ней,
не вызвав изумления, может быть… презрения! Она и подумать
не смеет,
не имеет права!
Обломов никак
не ожидал этого и
потерялся.
А когда зададут тему на диссертацию, он
терялся, впадал в уныние,
не зная, как приступить к рассуждению, например, «об источниках к изучению народности», или «о древних русских деньгах», или «о движении народов с севера на юг».
Вдруг издали увидел Веру — и до того
потерялся, испугался, ослабел, что
не мог
не только выскочить, «как барс», из засады и заградить ей путь, но должен был сам крепко держаться за скамью, чтоб
не упасть. Сердце билось у него, коленки дрожали, он приковал взгляд к идущей Вере и
не мог оторвать его, хотел встать — и тоже
не мог: ему было больно даже дышать.
Вера хмурится и, очевидно, страдает, что
не может перемочь себя, и, наконец, неожиданно явится среди гостей — и с таким веселым лицом, глаза теплятся таким радушием, она принесет столько тонкого ума, грации, что бабушка
теряется до испуга.
«Что это за счастье, какое и откуда? Ужели от этого лесного „друга“? —
терялся он в догадках. — Но она
не прячется, сама трубит об этой дружбе: где же тайна?»
И бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с Верой «неладно», что она
не в себе,
не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще
не видала никогда — и опять
потеряется. Когда Марфенька пришла сказать, что Вера нездорова и в церкви
не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
— Нет, нет —
не то, — говорил,
растерявшись, Леонтий. — Ты — артист: тебе картины, статуи, музыка. Тебе что книги? Ты
не знаешь, что у тебя тут за сокровища! Я тебе после обеда покажу…
Но я
не мог докончить, во-первых, потому, что разгорячился и
растерялся.
Теперь я знаю, почему он так глупо
потерялся: он торопился и боялся, чтоб их
не накрыли; потом я объясню, кого именно он боялся.
— Выходите… пожалуйста… пойдемте! — бормотал, совсем
потерявшись, Ламберт, усиливаясь как-нибудь вывести Андреева из комнаты. Тот, пытливо обозрев Ламберта и догадавшись, что он уже теперь даст денег, согласился за ним последовать. Вероятно, он уже
не раз подобным бесстыдным приемом выбивал из Ламберта деньги. Тришатов хотел было тоже побежать за ними, но посмотрел на меня и остался.
Я сел; лошади вдруг стали ворочать назад; телега затрещала, Затей
терялся; прибежали якуты; лошади начали бить; наконец их распрягли и привязали одну к загородке, ограждающей болото; она рванулась; гнилая загородка
не выдержала, и лошадь помчалась в лес, унося с собой на веревке почти целое бревно от забора.
Хожу по лесу, да лес такой бестолковый,
не то что тропический: там или вовсе
не продерешься сквозь чащу, а если продерешься, то
не налюбуешься красотой деревьев, их группировкой, разнообразием; а здесь можно продраться везде, но деревья стоят так однообразно, прямо, как свечки: пихта, лиственница, ель; ель, лиственница, пихта, изредка береза; куда ни взглянешь, везде этот частокол; взгляд
теряется в печальной бесконечности леса.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и
потерялись в садах, ничем
не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула,
не зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал себя
не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая как раз вошла в гостиную с другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного
растерялся, а потом с улыбкой проговорил...
— Я рассказал вам все, что сам знаю, — закончил Привалов. — Веревкин, по всей вероятности, послал мне подробное письмо о всем случившемся, но я до сих пор ничего
не получал от него. Вероятно, письмо
потерялось…
Для нее было ясно, что с Приваловым случилось что-то необыкновенное, но что случилось — она
не знала и
терялась в тысяче предположений.
Старуха расходилась
не на шутку, и Надежде Васильевне стоило большого труда успокоить ее. Эта неожиданная вспышка в первую минуту смутила Привалова, и он немного
растерялся.
Он в этом случае
не понимал жены и просто
терялся в объяснениях…
Привалов с напряженным вниманием следил за этим цифровым фейерверком, пока у него совсем
не закружилась голова, и он готов был сознаться, что начинает
теряться в этом лесе цифр.
Он почувствовал про себя, что дрянного Федора Павловича, в сущности, должен бы был он до того
не уважать, что
не следовало бы ему терять свое хладнокровие в келье старца и так самому
потеряться, как оно вышло.
— Слушай, — проговорил Иван Федорович, словно опять начиная
теряться и что-то усиливаясь сообразить, — слушай… Я много хотел спросить тебя еще, но забыл… Я все забываю и путаюсь… Да! Скажи ты мне хоть это одно: зачем ты пакет распечатал и тут же на полу оставил? Зачем
не просто в пакете унес… Ты когда рассказывал, то мне показалось, что будто ты так говорил про этот пакет, что так и надо было поступить… а почему так надо —
не могу понять…
Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо в скит. Там ему отворили, хотя в этот час уже никого
не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу
потеряешься и заблудишься…»
Кто он — я
теряюсь и мучаюсь, но это
не Дмитрий Карамазов, знайте это, — и вот все, что я могу вам сказать, и довольно,
не приставайте…