Неточные совпадения
— Пожалуйста, без театральных жестов — сделайте одолжение. Я знаю, что то, что я делаю, — подло, что я — мот, игрок, может
быть,
вор… да,
вор, потому что я проигрываю деньги семейства, но я вовсе
не хочу надо мной судей.
Не хочу и
не допускаю. Я — сам себе суд. И к чему двусмысленности? Если он мне
хотел высказать, то и говори прямо, а
не пророчь сумбур туманный. Но, чтоб сказать это мне, надо право иметь, надо самому
быть честным…
— Я
не знаю, что это, я говорю, чтò
есть, — продолжал Нехлюдов, — знает, что правительство обкрадывает его; знает, что мы, землевладельцы, обокрали его уже давно, отняв у него землю, которая должна
быть общим достоянием, а потом, когда он с этой краденой земли соберет сучья на топку своей печи, мы его сажаем в тюрьму и
хотим уверить его, что он
вор.
Подробнее на этот раз ничего
не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная для него беда, и
хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их, надо
было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный
вор, я подлец, а новую жизнь я
не хочу начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во что бы то ни стало и прежде всего.
Захотел лучше остаться в ее глазах
вором, но
не отдал, а самый главный позор
был в том, что и вперед знал, что
не отдам!
Поколь, дескать, я ношу на себе эти деньги — „я подлец, но
не вор“, ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: „Видишь, я прокутил половину твоих денег и доказал тем, что я слабый и безнравственный человек и, если
хочешь, подлец (я выражаюсь языком самого подсудимого), но хоть и подлец, а
не вор, ибо если бы
был вором, то
не принес бы тебе этой половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую половину“.
— Признаю себя виновным в пьянстве и разврате, — воскликнул он каким-то опять-таки неожиданным, почти исступленным голосом, — в лени и в дебоширстве.
Хотел стать навеки честным человеком именно в ту секунду, когда подсекла судьба! Но в смерти старика, врага моего и отца, —
не виновен! Но в ограблении его — нет, нет,
не виновен, да и
не могу
быть виновным: Дмитрий Карамазов подлец, но
не вор!
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их
не жаловал, больно
не жаловал. А у меня, скажу вам, такая примета: коли отец
вор, то и сын
вор; уж там как
хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да
не переводятся, что
будешь делать? Плодущи, проклятые.
— Стало
быть, и с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду
не воровал."Ах! так ты еще запираться!"И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он —
вор, говорит, и жилетку в кабаке сбыть
хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
— Ну, — сказал наконец царь, — что
было, то
было; а что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем ты, после рязанского дела,
не захотел принести мне повинной вместе с другими
ворами?
Хотя Софья Николавна слишком хорошо угадывала, какого расположения можно ей
было ждать от сестер своего жениха, тем
не менее она сочла за долг
быть сначала с ними ласковою и даже предупредительною; но увидя, наконец, что все ее старания напрасны и что чем лучше она
была с ними, тем хуже они становились с нею, — она отдалилась и держала себя в границах светской холодной учтивости, которая
не защитила ее, однако, от этих подлых намеков и обиняков, которых нельзя
не понять, которыми нельзя
не оскорбляться и которые понимать и которыми оскорбляться в то же время неловко, потому что сейчас скажут: «На
воре шапка горит».
Он
не обратил бы на это никакого внимания, если б этот человек
не походил на
вора, который
хочет пробраться так, чтоб его никто
не заметил; он шел сугробом, потому что проложенная по саду тропинка
была слишком на виду, и, как будто бы с робостию, оглядывался на все стороны.
— Верно! Признал. Только — нужно, чтобы я дал тебе дорогу, а я могу
не дать…
Хотя я — все вижу, все знаю! Гараська у меня —
вор. Ну, он тоже умный и, ежели
не оступится, в острог
не попадет, —
быть ему хозяином! Живодер
будет людям! Тут — все
воры и хуже скота… просто — падаль! А ты к ним ластишься… Это даже понять нельзя, такая это глупость у тебя.
Он пользовался репутацией самого отчаянного головореза и ловчайшего
вора. Я долго
не хотел верить этому. Он
был нашим ближайшим соседом и нередко оказывал мне и моим товарищам соседские услуги. При этом в глазах его светилось такое простодушное расположение, что я
не мог примирить с этим молву об его подвигах. Только однажды, после какого-то нового двусмысленного происшествия с Марьей, он сильно
пил несколько дней и пришел ко мне под вечер возбужденный и несколько дикий.
Я
хотел слегка упомянуть, как Трифон Столыгин успел в две недели три раза присягнуть, раз Владиславу, раз Тушинскому
вору, раз
не помню кому, — и всем изменил; я
хотел описать их богатые достояния, их села, в которых церкви
были пышно украшены благочестивыми и смиренными приношениями помещиков, по-видимому
не столь смиренных в светских отношениях, что доказывали полуразвалившиеся, кривые, худо крытые и подпертые шестами избы; но, боясь утомить внимание ваше, я скромно решаюсь начать
не дальше как за воротами большого московского дома Михаила Степановича Столыгина, что на Яузе.
Алеша испугался… Он один
был в комнате, и ему тотчас пришло на мысль, что под кроватью должен
быть вор. Но потом, рассудив, что
вор не называл бы его по имени, он несколько ободрился,
хотя сердце в нем дрожало.
— Оно, сударь, правда! Какой же
вор честный, и
не бывает такого. Я только
хотел сказать, что честный, кажется,
был человек, а украл. Просто жалко
было его.
— Как это, однако, глупо, что я оставила незапертою дверь за этим болваном! — подумала Бодростина, и
хотя не струсив, однако немного покраснев от мысли, что во время дремоты к ней очень легко мог забраться
вор или даже дерзкий грабитель, который,
будучи теперь захвачен ею на месте преступления, может ни за что ни про что пырнуть ее ножом и дать всей судьбе ее такое заключение, никого она сама никак
не выводила ни из своего прошлого, ни из настоящего.
Он
хотел сказать:"заведомым
ворам мирволить
не желаю", но вовремя воздержался. Зверев сам ему открыл о своей растрате.
Было бы"негоже"выдавать его, даже и в таком семейном разговоре. Слышал он еще на той неделе, что Зверева подозревают в поджоге.
И
хочешь ли знать, кого я боялся? Мне страшно
было не одних тех
воров, что ходят и крадут, а я боялся и того
вора, что жил вечно со мной в моем сердце. Я
не хотел знать ни о чьем несчастье, чтобы оно
не лишило меня той твердости, которая нужна человеку, желающему исправить путь своей собственной жизни,
не обращая внимания на то, что где-нибудь делается с другими. Я
не виноват в их несчастиях.
Ночной приют пустыннику
был необходим, потому что
хотя он и привык ко всем непогодам, но на улице в городе в тогдашнее время остаться ночью
было гораздо опаснее, чем в нынешнее. Тогда и
воры грабили, и ходили такие отчаянные люди, каких видали только пред сожжением Содома и Гоморры. Эти
были хуже животных и
не щадили никого, и всяк мог ожидать себе от них самого гнусного оскорбления.
В следующем за этим рапортом вторичном письме Настасья Федоровна, касаясь этого вопроса,
не без гордости писала: «Недаром я, батюшка, ваше сиятельство, вас против него упреждала, чуяло мое вещун-сердце, что
хотя тихоня он
был, царство ему небесное, а
вор».
— Вот, вот, видишь, что я
не ошибался, что тут
был вор… Я
не мог его узнать, но он
был силен, сильнее меня… Когда я его повалил, он дернул меня так сильно, что я упал… Он
хотел вырваться от меня и убежать, но я его
не пускал… Произошла страшная борьба… Он схватил меня за горло и стал душить… Посмотри, Таня, посмотри сюда…
— Я его больше
не хочу знать… У меня больше нет родных — у меня только один друг на свете — это ты. У меня только одна дочь — Таня, которую я люблю всею душою, и я готов сделать все, чтобы
было упрочено ее счастье, которое я же, как
вор, украл у ее родителей… Семен Толстых причинил горе нашей дочери — он негодяй и подлец и ни одного часа
не может больше оставаться под этой кровлей… Выгони его немедленно, Иннокентий, выгони… Чтобы сегодня же здесь
не было его духу…
Обворованные, ограбленные кидались и туда и сюда, и
не только нигде
не находили содействия, но часто
не получали обратно своих вещей,
хотя вор и
был пойман с поличным.
Преудивительная история с покражей налима обнаружилась так, что
хотели его вьгтягти, щоб уже начать огорчать его розгами, аж вдруг шворка, на которой он ходил, так пуста и телепнулась, бо она оказалась оборванною, и ни по чему нельзя
было узнать, кто украл налима, потому что у нас насчет этого
были преловкне хлопцы, которые в рассуждении съестного
были воры превосходнейшие и самого бога мало боялись, а
не только архиерея.
— Папенька, он мерзавец и
вор, я знаю. И чтó сделал, то сделал. А ежели вы
не хотите, я ничего
не буду говорить ему.