Неточные совпадения
Потом свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу в ней тьма тём,
А ни в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли? не страшно ли?
О время, время
новое!
Ты тоже в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще
народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски
новыеДают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа
народа русского…
О сеятель! приди!..
Три желтенькие ложечки
Купил — так не приходятся
Заученные натвердо
Присловья к
новой музыке,
Народа не смешат!
«
Новая сия Иезавель, [По библейскому преданию, Иезавель, жена царя Израиля Ахава, навлекла своим греховным поведением гнев бога на израильский
народ.] — говорит об Аленке летописец, — навела на наш город сухость».
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое и без всякой связи вводили
новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для
народа?
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало
новой науке — об отношениях
народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый
народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в
новые торжественные ризы.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как
новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел
народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в
новом месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся
народ?
Счастливый путь, ваше благородие!» Потом обратился он к
народу и сказал, указывая на Швабрина: «Вот вам, детушки,
новый командир: слушайтесь его во всем, а он отвечает мне за вас и за крепость».
«Ведь не так давно стояли же на коленях пред ним, — думал Самгин. — Это был бы смертельный удар революционному движению и начало каких-то
новых отношений между царем и
народом, быть может, именно тех, о которых мечтали славянофилы…»
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского
народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все
новые, живые, черные валы.
Почти все соглашались с тем, что это было сказано неумно. Только мягкосердечный дядя Хрисанф, смущенно втирая ладонью воздух в лысину свою, пытался оправдать
нового вождя
народа...
Отец говорил долго, но сын уже не слушал его, и с этого вечера
народ встал перед ним в
новом освещении, не менее туманном, чем раньше, но еще более страшноватом.
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу о
народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа голову на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как
новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня говорила бабушка на уроке закона божия?
Наутро опять жизнь, опять волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например,
народы из Африки в Европу, или устроит он
новые крестовые походы и воюет, решает участь
народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
— Их держат в потемках, умы питают мертвечиной и вдобавок порют нещадно; вот кто позадорнее из них, да еще из кадет — этих вовсе не питают, а только порют — и падки на
новое, рвутся из всех сил — из потемок к свету…
Народ молодой, здоровый, свежий, просит воздуха и пищи, а нам таких и надо…
Признаюсь тоже (не унижая себя, я думаю), что в этом существе из
народа я нашел и нечто совершенно для меня
новое относительно иных чувств и воззрений, нечто мне не известное, нечто гораздо более ясное и утешительное, чем как я сам понимал эти вещи прежде.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти
новые для меня лица. Что за живописный
народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора ехать в Едо. По некоторым вопросам они просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался государь, что
новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах
народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они, собрать на совет всех своих удельных князей, а их шестьдесят человек.
— Нельзя ее усовершенствовать. Усовершенствованные тюрьмы стоили бы дороже того, что тратится на народное образование, и легли бы
новою тяжестью на тот же
народ.
Дальше Лоскутов очень подробно развивал мысль, что необходимо, на основании абсолютной субстанции духа, создать
новую вселенскую религию, в которой примирятся все
народы и все племена.
Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти — так характерна для русского
народа и для русской истории [Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой
народ остается духовно пассивным и покорным
новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости.].
Чтобы
народ русский перестал опьяняться этим вином, необходимо духовное возрождение
народа в самых корнях его жизни, нужна духовная трезвость, через которую только и заслуживается
новое вино.
И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного религиозного призвания какого-нибудь
народа, возможна вера, что через этот
народ будет сказано миру слово
нового откровения.
Новая жизнь ожидалась исключительно от изменений социальной среды, от внешней общественности, а не от творческих изменений в личности, не от духовного перерождения
народа, его воли, его сознания.
Россия тогда лишь будет на высоте мировых империалистических задач, когда преодолеет свою старую националистическую политику, в сущности не согласную с духом русского
народа, и вступит на
новый путь.
Это было у некоторых русских анархистов и революционеров, веровавших в мировой пожар, из которого чудесно родится
новая жизнь, и в русском
народе видевших того Мессию, который зажжет этот пожар и принесет миру эту
новую жизнь.
Длительная и истребительная мировая война надорвет силы Европы, а
народам Европы трудно будет искать источников
новой энергии на большей глубине и в большей шири мировых пространств.
Русский
народ вступает в
новый исторический период, когда он должен стать господином своих земель и творцом своей судьбы.
Святость навеки останется у русского
народа, как его достояние, но он должен обогатиться
новыми ценностями.
Без такого внутреннего сдвига русский
народ не может иметь будущего, не может перейти в
новый фазис своего исторического бытия, поистине исторического бытия, и само русское государство подвергается опасности разложения.
Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами истории данный
народ призывается совершить что-либо великое и
новое для мира.
И тогда возрождение России к
новой жизни может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и
народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна,
новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости
народа, которую вы считаете помехою заведению
новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Скажи, злодей, при всем честном
народе,
Тогда ли ты обманывал Купаву,
Когда в любви ей клялся? Или вправду
Любил ее и обманул теперь,
Позарившись несытыми очами
На
новую добычу? Говори!
Он печально указывал, к чему привели усилия целого века: образование дало только
новые средства угнетения, церковь сделалась одною тенью, под которой покоится полиция;
народ все выносит, все терпит, правительство все давит и гнетет.
Под этим большим светом безучастно молчал большой мир
народа; для него ничего не переменилось, — ему было скверно, но не сквернее прежнего,
новые удары сыпались не на его избитую спину. Его время не пришло. Между этой крышей и этой основой дети первые приподняли голову, может, оттого, что они не подозревали, как это опасно; но, как бы то ни было, этими детьми ошеломленная Россия начала приходить в себя.
Стон ужаса пробежал по толпе: его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом. Ропот и мрачный вид собранного
народа заставили полицию торопиться, палачи отпустили законное число ударов, другие заклеймили, третьи сковали ноги, и дело казалось оконченным. Однако сцена эта поразила жителей; во всех кругах Москвы говорили об ней. Генерал-губернатор донес об этом государю. Государь велел назначить
новый суд и особенно разобрать дело зажигателя, протестовавшего перед наказанием.
Сперанский пробовал облегчить участь сибирского
народа. Он ввел всюду коллегиальное начало; как будто дело зависело от того, как кто крадет — поодиночке или шайками. Он сотнями отрешал старых плутов и сотнями принял
новых. Сначала он нагнал такой ужас на земскую полицию, что мужики брали деньги с чиновников, чтобы не ходить с челобитьем. Года через три чиновники наживались по
новым формам не хуже, как по старым.
Ей нравилась оживленная улица села, с постоянно открытыми лавками, в которых, по ее выражению, только птичьего молока нельзя было достать, и с еженедельным торгом, на который съезжались толпы
народа из соседних деревень; нравилась заболотская пятиглавая церковь с пятисотпудовым колоколом; нравилась
новая кипучая деятельность, которую представляло оброчное имение.
— Помилуй, мамо! зачем губишь верный
народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слышали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры;теперь слышим
новые напасти. Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию через Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев?..
Шумнее и шумнее раздавались по улицам песни и крики. Толпы толкавшегося
народа были увеличены еще пришедшими из соседних деревень. Парубки шалили и бесились вволю. Часто между колядками слышалась какая-нибудь веселая песня, которую тут же успел сложить кто-нибудь из молодых козаков. То вдруг один из толпы вместо колядки отпускал щедровку [Щедровки — песенки, распевавшиеся молодежью в канун
Нового года.] и ревел во все горло...
И появились совершенно
новые лица, раньше не встречавшиеся в русском
народе.
«Эрмитаж» перешел во владение торгового товарищества. Оливье и Мариуса заменили
новые директора: мебелыцик Поликарпов, рыбник Мочалов, буфетчик Дмитриев, купец Юдин.
Народ со смекалкой, как раз по
новой публике.
С утра толпы
народа запрудили улицу, любуясь на щегольской фасад «
нового стиля» с фронтоном, на котором вместо княжеского герба белелось что-то из мифологии, какие-то классические фигуры. На тротуаре была толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров.
От
новых знакомых получалось одно впечатление; все жили по-богатому — и писарь, и мельник, и поп, — не в пример прочим
народам.
— Так, так… То-то нынче добрый
народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили
новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на
Новой улице, за воротами гулко и тревожно били барабаны, по улице, от острога на площадь, ехала, окруженная солдатами и
народом, черная высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
Он, во всяком случае, верил в великую богоносную миссию русского
народа, верил, что русскому
народу надлежит сказать свое
новое слово в конце времен.