Неточные совпадения
Одевшись, сложив руки на руки, украшенные на этот раз старыми,
дорогими перстнями, торжественной поступью вошла она
в гостиную и, обрадовавшись, что увидела любимое лицо доброй гостьи, чуть не испортила своей важности, но тотчас оправилась и стала серьезна. Та тоже обрадовалась и проворно встала со стула и пошла ей навстречу.
Дороги до церкви не было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся как дома у тетушек, велел оседлать себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь спать,
оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце,
в темноте, по лужам и снегу, к церкви.
Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился
дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи; умылся,
оделся как можно лучше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынул из сундука новую шапку из решетиловских смушек с синим верхом, который не надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще
в бытность
в Полтаве; вынул также новый всех цветов пояс; положил все это вместе с нагайкою
в платок и отправился прямо к Чубу.
Дешерт стал
одеваться, крича, что он умрет
в дороге, но не останется ни минуты
в доме, где смеются над умирающим родственником. Вскоре лошади Дешерта были поданы к крыльцу, и он, обвязанный и закутанный, ни с кем не прощаясь, уселся
в бричку и уехал. Весь дом точно посветлел. На кухне говорили вечером, каково-то у такого пана «людям», и приводили примеры панского бесчеловечья…
Павел велел дать себе умываться и
одеваться в самое лучшее платье. Он решился съездить к Мари с утренним визитом, и его
в настоящее время уже не любовь, а скорее ненависть влекла к этой женщине. Всю
дорогу от Кисловки до Садовой, где жила Мари, он обдумывал разные дерзкие и укоряющие фразы, которые намерен был сказать ей.
Три рубля серебром
в месяц, а хлеба нынче пошли
дорогие; обуться,
одеться из этого надобно прилично своему званию: не мужик простой — артист!..
Он
одевался по моде, нюхал «головкинский»
дорогой табак из золотой табакерки времен Людовика XVI и жил
в своем доме на Мещанской, недалеко от Сухаревки, на которую ходил каждое воскресенье, коллекционируя миниатюры и рисунки.
Гурмыжская. Мне нужно
одеться. Я жду гостей. Поди
в столовую, покушай на
дорогу, я приду с тобой проститься.
— Да;
в тебе всегда были чувства хорошие. Это и Козьма Романыч ценил, а впрочем, пойдем, я тебя с
дороги сама чаем напою, пока жена
в уборы
оденется.
Прежде всего зашел к портному,
оделся с ног до головы и, как ребенок, стал обсматривать себя беспрестанно; накупил духов, помад, нанял, не торгуясь, первую попавшуюся великолепнейшую квартиру на Невском проспекте, с зеркалами и цельными стеклами; купил нечаянно
в магазине
дорогой лорнет, нечаянно накупил тоже бездну всяких галстуков, более нежели было нужно, завил у парикмахера себе локоны, прокатился два раза по городу
в карете без всякой причины, объелся без меры конфектов
в кондитерской и зашел к ресторану французу, о котором доселе слышал такие же неясные слухи, как о китайском государстве.
Кто нас разлучит? разве за тобою
Идти вослед я всюду не властна?
Я мальчиком
оденусь. Верно буду
Тебе служить,
дорогою,
в походе
Иль на войне — войны я не боюсь —
Лишь видела б тебя. Нет, нет, не верю.
Иль выведать мои ты мысли хочешь,
Или со мной пустую шутку шутишь.
— Ах, боже мой, да где же это вы живете? На луне, вероятно… Весь город ждет этого первого мая, как христова дня, а вы вот тут сидите да мух ловите. Говорю:
одевайтесь, а потом на лошадь и
в дорогу…
Вот раненько утром, роса еще блестит на траве, а мельник уже
оделся и идет по
дороге к селу. Приходит на село, а там уж люди снуют, как
в муравейнике муравьи: «Эй! не слыхали вы новость? Вместо шинкаря привезли из городу одни патынки».
— Стало быть, вы не будете смеяться… Мне вот как хотелось бы умереть.
Одеться в самое
дорогое, модное платье, какое я на днях видела на здешней богачке, помещице Шеффер, надеть на руки браслеты… Потом стать на самый верх Каменной Могилы и дать себя убить молнии так, чтобы все люди видели… Страшный гром, знаете, и конец…
После этого Бейгуш спешно
оделся у себя
в кабинете и ушел из дому. Он отправился к Чарыковскому, который лично хотел проводить его на железную
дорогу.
Чтобы показать Денисову, что стала она чужда людям Божьим, вместо обычного черного платья
оделась Дуня
в цветное, надела
дорогие серьги, кольца и перстни, а на плечи накинула богатый кружевной платок. Напрасно убеждала ее Марья Ивановна идти
в черном платье, не слушалась Дуня.
— Зачем же это она так рядится? — спросил Никита Федорыч. — Старица не старица, а Бог знает на кого похожа.
В дорогу, что ли, она так
одевается?
Князь Сергей Сергеевич и граф Свиридов быстро
оделись, бросились на лошадей и во весь опор поскакали по
дороге в Зиновьево.
Наступила ночь, а Костя не возвращался. Дарья Николаевна провела эту ночь без сна. Она разделась, но с открытыми, горящими бессильной злобой глазами, пролежала до раннего утра. Посланная ею Даша возвратилась с докладом, что барина все нет. Салтыкова вскочила с постели,
оделась и снова помчалась
в дом «власть имущей
в Москве особе». Она надеялась, что
в приемные часы — это был и приемный день — ее пропустят, но надежды ее рушились
в подъезде. Грозный швейцар загородил ей
дорогу, произнеся вчерашнее...
— Исключительно для тебя, так как
в вашей Италии молодой женщине положительно невозможно порядочно
одеться, я воспользовался, когда мы ехали
в Сан-Ремо, близостью французской границы и привез тебя сперва
в Ментон, а затем
в Ниццу, где все-таки ты приобрела кое-что, имеющее хотя вид туалета…
В Париже ты можешь окончательно запастись всем нужным, и все это будет изящно и со вкусом… Анжель,
дорогая моя, какая ты будешь красавица
в парижских туалетах.
— Все деревня! — сурово отозвался Ведерников. — Сейчас ругался с ребятами
в курилке. Вы для деревни забываете завод, для вас ваше хозяйство
дороже завода. А они: «Ну да! А то как же! Самое страдное время, мы рожь косили. Пусть штрафуют». — «Дело не
в штрафе, а это заводу вредит, понимаете вы это дело?» — «Э! — говорят, — на каком месте стоял, на том и будет стоять». Во-от! Что это за рабочие? Это чужаки, только
оделись в рабочие блузы. Гнать нужно таких с завода.
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь и, выехав из леса
в совершенной темноте, спустились
в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупною рысью по
дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.