Неточные совпадения
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел я на этот раз знаменитое изречение, поднимаясь в носилках по горе и упиваясь необыкновенным воздухом, не зная на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее
небо, или на
океан.
И горизонт уж не казался нам дальним и безбрежным, как, бывало, на различных
океанах, хотя дугообразная поверхность земли и здесь закрывала даль и, кроме воды и
неба, ничего не было видно.
Я надеялся на эти тропики как на каменную гору: я думал, что настанет, как в Атлантическом
океане, умеренный жар, ровный и постоянный ветер; что мы войдем в безмятежное царство вечного лета, голубого
неба, с фантастическим узором облаков, и синего моря. Но ничего похожего на это не было: ветер, качка, так что полупортики у нас постоянно были закрыты.
Денное
небо не хуже ночного. Одно облако проходит за другим и медленно тонет в блеске небосклона. Зори горят розовым, фантастическим пламенем, облака здесь, как и в Атлантическом
океане, группируются чудными узорами.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому
океану было довольно однообразно. Начало мая не лучше, как у нас:
небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Когда мы обогнули восточный берег острова и повернули к южному, нас ослепила великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из моря, заслонила собой и
небо, и
океан, одна из тех картин, которые видишь в панораме, на полотне, и не веришь, приписывая обольщению кисти.
Часов в девять вечера прошел короткий, но сильный дождь, после которого туман сразу исчез и мы увидели красивое звездное
небо. И это
небо, по которому широкой полосой протянулся Млечный Путь, и темный
океан, в котором разом отражались все светила небесные, одинаково казались беспредельно глубокими.
Ночь была ясная и холодная. Звезды ярко горели на
небе; мерцание их отражалось в воде. Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно и задумчиво глядел на уснувшую землю. Высокие горы, беспредельный
океан и глубокое темно-синее
небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
Дойдя до реки Кулумбе, я сел на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы сумерек. Безбрежный
океан, сонная земля и глубокое темное
небо с миллионами неведомых светил одинаково казались величественными.
Вот и облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над тихою Лозовою речкой и на море, пока корабль плыл, колыхаясь на волнах, и
океан пел свою смутную песню, и облака неслись по ветру в высоком
небе то из Америки в Европу, то из Европы в Америку…
И казалось Матвею, что все это живое: и ход корабля, и жалобный гул, и грохот волны, и движение
океана, и таинственное молчание
неба.
К вечеру
океан подергивался темнотой,
небо угасало, а верхушки волны загорались каким-то особенным светом… Матвей Дышло заметил прежде всего, что волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно на
небо и на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
А кругом — степь да
небо! Зеленый
океан внизу и голубая беспредельность вверху. Чудное сочетание цветов… Пространство необозримое…
«На воздушном
океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В
небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья,
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
— Море, — жгуче говорил он, — синее око земли, устремлённое в дали
небес, созерцает оно надмирные пространства, и во влаге его, живой и чуткой, как душа, отражаются игры звёзд — тайный бег светил. И если долго смотреть на волнение моря, то и
небеса кажутся отдалённым
океаном, звёзды же — золотые острова в нём.
Была ночь,
океан тихо ворочался у бортов, темное от туч
небо казалось низким, как потолок погреба. Повар и Аян подошли к люку, светлому от горящих внизу свеч; его полукруглая пасть извергала туман табачного дыма, выкрики и душную теплоту людской массы.
«Лазурь
неба, прозрачнейший брат солнца, — говорил я ему, — плодородие земли, позволь мне, презренному червю, грязи, отставшей от бессравненных подошв твоих, покапать холодной воды на светлое чело твое, да возрадуется
океан, что вода имеет счастие освежать священную шкуру, покрывающую белую кость твоего черепа».
По синим волнам
океана,
Лишь звезды блеснут в
небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Наконец стало понемногу затихать волнение снежного
океана, которое и тогда еще продолжается, когда
небо уже блестит безоблачной синевою.
При этом, однако, волны мирового
океана, сколь бы высоко ни вздымались они, не могут всплеснуться до
неба, коснуться Абсолютного, если само Оно не воздвигнет лестницы Иаковлей, соединяющей
небо и землю.
Вот и оно, ослепительное, медленно обнажаясь от своих блестящих риз, величаво выплывает золотистым шаром из-за пылающего горизонта. И все вокруг мгновенно осветилось, все радостно ожило, словно бы преображенное, — и синеющий
океан, и
небо, высокое, голубое, нежное. Луна и звезды исчезли перед блеском этого чудного, дышащего свежестью, радостного и победоносного утра.
Остров все ближе и ближе — роскошный, весь словно повитый зеленью, с высокими, голыми маковками блиставших на солнце гор, точно прелестный сад, поднявшийся из
океана. Переливы ярких цветов
неба, моря и зелени ласкают глаз. Ашанину казалось, что он видит что-то сказочное, волшебное.
Переход предстоял длинный. По крайней мере, дней пятьдесят моряки не увидят ничего, кроме
океана да
неба.
Ашанин быстро оделся и был наверху. Утро было восхитительное.
Океан словно замер и тихо и ласково рокочет, переливаясь утихавшей зыбью. На
океане полнейший штиль. Высокое бирюзовое
небо безоблачно, и горячее солнце льет свои ослепительные лучи и на
океан и на палубу маленького «Коршуна», заливая все блеском.
Какой ураган?! На
океане мертвый штиль. Бирюзовое
небо без облачка. Раскаленным шаром сверкает солнце. Барометр стоит высоко.
Справа, совсем близко, высятся окутанные дымкой тумана передовые острова. Вот Порто-Санте, вот голый камень, точно маяк, выдвинутый из
океана, вот еще островок, и наконец вырисовывается на ярко-голубом фоне лазуревого
неба темное пятно высокого острова. Это остров Мадера.
И все было забыто: и опротивевшие консервы, и солонина, которыми поневоле угощалась кают-компания, и томительная скука, усилившаяся однообразием долгого перехода, во время которого моряки только и видели, что
небо да
океан,
океан да
небо — то ласковые, то гневные, то светлые, то мрачные, да временами белеющиеся паруса и дымки встречных и попутных судов.
Вахтенный офицер шагает себе по мостику, и нечего ему делать — только поглядывай вокруг. Широко, далеко, как степь, раскинулся
океан, окруженный со всех сторон чистым голубым
небом. Вдали белеют паруса двух судов. Вблизи перелетывает, блестя на солнце, летучая рыбка.
Нередко в чудные теплые ночи вели они долгие разговоры и, отрываясь от них, чтобы полюбоваться прелестью притихшего
океана, серебрившегося под томным светом луны, и прелестью
неба, словно усыпанного брильянтами, вновь возобновляли беседу и, в конце концов, оба приходили к заключению, что во всяком случае на земле наступит торжество правды и разума.
Тридцать дней уже «Коршун» в море, не видавши берегов; тридцать дней ничего, кроме
неба да
океана, — это начинает надоедать, а до Батавии еще так далеко!
Солнце быстро катилось к закату и скоро зажгло пылающим заревом далекий горизонт, расцвечивая
небо волшебными переливами всевозможных красок и цветов, то ярких, то нежных, и заливая блеском пурпура и золота и полосу
океана и обнаженные верхушки вулканических гор высокого зеленеющего острова, резко очерченного в прозрачной ясности воздуха.
Плавание в северных тропиках при вечно дующем освежающем пассате — это нечто такое прелестное и благодатное, что и слов не найти. Недаром моряки называют его райским плаванием, и воспоминание о нем никогда не изгладится из памяти. Это, так сказать, казовая сторона морской жизни с ее безмятежностью, покоем и негой ласкового
океана, вечно голубого
неба и вечного солнца.
Гром грохочет, не останавливаясь, и с
неба падают огненные шары и перед тем, как упасть в
океан, вытягиваются, сияя ослепительным блеском, и исчезают… Ураган, казалось, дошел до полного своего апогея и кладет набок корвет и гнет мачты… Какой-то адский гул кругом.
Когда мы подходили к реке Адими, солнце только что скрылось за горизонтом. Лесистые горы, мысы, расположенные один за другим, словно кулисы в театре, и величаво спокойный
океан озарились розовым сиянием, отраженным от
неба. Все как-то изменилось. Точно это был другой мир — угасающий, мир безмолвия и тишины.
Глядя на это великолепное, очаровательное
небо,
океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно.
— Ну, да… «Воздушный корабль»… «По синим волнам
океана, — так начинается, — лишь звезды блеснут в
небесах, корабль одинокий несется, несется на всех парусах». А у тебя…
Захотелось возобновить в памяти цвет
неба и
океана, высоту волн и свое тогдашнее настроение, но это не удалось ему; девочки-англичанки промелькнули в воображении, как живые, всё же остальное смешалось, беспорядочно расплылось…
В ваших книгах я взбирался на вершины Эльборуса и Монблана и видел оттуда, как по утрам восходило солнце и как по вечерам заливало оно
небо,
океан и горные вершины багряным золотом; я видел оттуда, как надо мной, рассекая тучи, сверкали молнии; я видел зеленые леса, поля, реки, озера, города, слышал пение сирен и игру пастушеских свирелей, осязал крылья прекрасных дьяволов, прилетавших ко мне беседовать о боге…
Наконец зареяли молоньи, загремел гром и ударил ливень, как будто целый
океан упал с
неба на землю.
Где, устремив на сцену взоры
(Чуть могут их сдержать подпоры),
Пришед из ближних, дальных стран,
Шумя, как смутный
океан,
Над рядом ряд, сидят народы;
И движутся, как в бурю лес,
Людьми кипящи переходы,
Всходя до синевы
небес.