Неточные совпадения
«Неужели это правда?» подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он видел, что вздох
остановился в ее
груди, и задрожала маленькая рука
в высокой перчатке, державшая свечу.
Она вышла на середину комнаты и
остановилась пред Долли, сжимая руками
грудь.
В белом пенюаре фигура ее казалась особенно велика и широка. Она нагнула голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами на маленькую, худенькую и жалкую
в своей штопанной кофточке и ночном чепчике, всю дрожавшую от волнения Долли.
Я потихоньку высунул голову из двери и не переводил дыхания. Гриша не шевелился; из
груди его вырывались тяжелые вздохи;
в мутном зрачке его кривого глаза, освещенного луною,
остановилась слеза.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и
остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к
груди, как чудная игра света перешла
в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
— Обо мне! Да… ты где же ее мог видеть третьего дня? — вдруг
остановился Разумихин, даже побледнел немного. Можно было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало
в груди.
Кочегар
остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял
в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко
груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал
грудью на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо
в снег.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он
остановился с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до
груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова.
В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Он вдруг
остановился среди комнаты, скрестив руки на
груди, сосредоточенно прислушиваясь, как
в нем зреет утешительная догадка: все, что говорит Нехаева, могло бы служить для него хорошим оружием самозащиты. Все это очень твердо противостоит «кутузовщине». Социальные вопросы ничтожны рядом с трагедией индивидуального бытия.
Она
остановилась, положила ему руку на плечо, долго глядела на него и вдруг, отбросив зонтик
в сторону, быстро и жарко обвила его шею руками, поцеловала, потом вся вспыхнула, прижала лицо к его
груди и прибавила тихо...
Сердце его колотилось
в груди так, что он слышал его; дыханье то
останавливалось, то вырывалось тяжелым вздохом.
То вдруг она умолкала, опускалась
в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов
останавливался, только плечиком подергивал да на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала стан и выставляла
грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Живо!»…
Голос ее, который вдруг было возвысился,
остановился. Ручьи слез покатились по бледному лицу. Какое-то тяжелое, полное жалости и грусти чувство сперлось
в груди парубка.
Явился он, как привидение. Лицо было бледное, усы растрепаны, волосы ежом, глаза мрачно горели. Шагнув
в комнату, он
остановился, потом стал ходить из угла
в угол, как будто стараясь подавить клокотавшее
в его
груди бешенство.
Идет неуклюжий Валей, ступая по грязи тяжело, как старая лошадь; скуластое лицо его надуто, он смотрит, прищурясь,
в небо, а оттуда прямо на
грудь ему падает белый осенний луч, — медная пуговица на куртке Валея горит, татарин
остановился и трогает ее кривыми пальцами.
Он
остановился у окна, царапая ногтем лед на стекле, долго молчал, всё вокруг напряглось, стало жутким, и, как всегда
в минуты таких напряжений, у меня по всему телу вырастали глаза, уши, странно расширялась
грудь, вызывая желание крикнуть.
Ярченко послал через Симеона приглашение, и актер пришел и сразу же начал обычную актерскую игру.
В дверях он
остановился,
в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой
груди, как актер, изображающий на театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.
Они сначала проехали одну улицу, другую, потом взобрались на какую-то гору. Вихров видел, что проехали мимо какой-то церкви, спустились потом по косогору
в овраг и
остановились перед лачугой. Живин хоть был и не
в нормальном состоянии, но шел, однако, привычным шагом. Вихров чувствовал только, что его ноги ступали по каким-то доскам, потом его кто-то стукнул дверью
в грудь, — потом они несколько времени были
в совершенном мраке.
Я не отвечал ему; он попросил у меня табаку. Чтобы отвязаться от него (к тому же нетерпение меня мучило), я сделал несколько шагов к тому направлению, куда удалился отец; потом прошел переулочек до конца, повернул за угол и
остановился. На улице,
в сорока шагах от меня, пред раскрытым окном деревянного домика, спиной ко мне стоял мой отец; он опирался
грудью на оконницу, а
в домике, до половины скрытая занавеской, сидела женщина
в темном платье и разговаривала с отцом; эта женщина была Зинаида.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки на
груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль
в зубах.
В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило
грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном
остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Он стремглав, закрывши глаза, бросился вниз с крутого откоса, двумя скачками перепрыгнул рельсы и, не
останавливаясь, одним духом взобрался наверх. Ноздри у него раздулись,
грудь порывисто дышала. Но
в душе у него вдруг вспыхнула гордая, дерзкая и злая отвага.
Она обвилась руками вокруг его шеи и прижалась горячим влажным ртом к его губам и со сжатыми зубами, со стоном страсти прильнула к нему всем телом, от ног до
груди. Ромашову почудилось, что черные стволы дубов покачнулись
в одну сторону, а земля поплыла
в другую, и что время
остановилось.
Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а
в нем окна открыты и
в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по
груди руками ведет, против сердца
останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь
в поту.
Туберозов тронулся с места и, обойдя несколько раз вокруг своей маленькой каморки,
остановился в угле пред иконой, достал с
груди бумагу и, поцеловав ее еще раз, возвратил карлику со словами...
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя
в углу человека,
остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась
в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются на
грудь и на лицо ей.
Набежало множество тёмных людей без лиц. «Пожар!» — кричали они
в один голос, опрокинувшись на землю, помяв все кусты, цепляясь друг за друга, хватая Кожемякина горячими руками за лицо, за
грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что
остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся сидя, опираясь о пол руками, весь облепленный мухами, мокрый и задыхающийся.
Однако сердце застучало у него
в груди так сильно, что он
остановился и прислушался.
Видит: идет за сохой
в лаптях мужик; вот он
остановился, вот опять налег
грудью… что за причина такая?
— Про себя! Я — весь тут! — воскликнул Ежов,
остановившись среди комнаты и ударяя себя
в грудь руками. — Все, что мог, — я уже совершил… достиг степени увеселителя публики и — больше ничего не могу!
— Зворыкин из трактира! — возглашал мальчик и катился по двору, бессильно болтая руками и ногами, тупо вытаращив глаза, противно и смешно распустив губы.
Останавливался, колотил себя
в грудь руками и свистящим голосом говорил...
Долинский вздрогнул, как вздрагивает человек, получающий
в грудь острый укол тонкой шпаги, побледнел как полотно и быстро вскочил на ноги. Глаза его
остановились на двери с выражением неописуемой муки, ужаса и мольбы.
Он
остановился и кулаком гулко ударил себя
в грудь...
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся
в грудь. Тем временем Ганувер
остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как сон, вещь. Она произвела на меня, но, кажется, и на всех, неизгладимое впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой
в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
Иногда я замечал огромный венок мраморного камина, воздушную даль картины или драгоценную мебель
в тени китайских чудовищ. Видя все, я не улавливал почти ничего. Я не помнил, как мы поворачивали, где шли. Взглянув под ноги, я увидел мраморную резьбу лент и цветов. Наконец Паркер
остановился, расправил плечи и, подав
грудь вперед, ввел меня за пределы огромной двери. Он сказал...
Якову Артамонову казалось, что изо рта офицера тянутся не слова, но тонкие, невидимые петельки, они захлёстывают ему шею и душат так крепко, что холодеет
в груди,
останавливается сердце и всё вокруг, качаясь, воет, как зимняя вьюга. А Нестеренко говорил с медленностью — явно нарочитой...
«Как мальчишку, он меня учит», — обиженно подумал Пётр, проводив его. Пошёл
в угол к умывальнику и
остановился, увидав, что рядом с ним бесшумно двигается похожий на него человек, несчастно растрёпанный, с измятым лицом, испуганно выкатившимися глазами, двигается и красной рукою гладит мокрую бороду, волосатую
грудь. Несколько секунд он не верил, что это его отражение
в зеркале, над диваном, потом жалобно усмехнулся и снова стал вытирать куском льда лицо, шею,
грудь.
Смертная бледность покрыла лицо бедной женщины; дыхание
остановилось у ней
в груди.
Асклипиодот почтительно
остановился в дверях, одной рукой пряча за спиной растрепанную шапку, а другой целомудренно придерживая расходившиеся полки своего подрясника; яйцеобразная голова, украшенная жидкими прядями спутанных волос цвета того же Bismark-furioso, небольшие карие глазки, смотревшие почтительно и вместе дерзко, испитое смуглое лицо с жиденькой растительностью на подбородке и верхней губе, длинный нос и широкие губы — все это, вместе взятое с протяженно-сложенностью Асклипиодота, полным отсутствием живота, глубоко ввалившейся
грудью и длинными корявыми руками, производило тяжелое впечатление, особенно рядом с чистенькой и опрятной фигуркой о.
Из-за куста сирени показалась небольшая колясочка. Два человека везли ее.
В ней сидела старуха, вся закутанная, вся сгорбленная, с головой, склоненной на самую
грудь. Бахрома ее белого чепца почти совсем закрывала ее иссохшее и съеженное личико. Колясочка
остановилась перед террасой. Ипатов вышел из гостиной, за ним выбежали его дочки. Они, как мышата,
в течение всего вечера то и дело шныряли из комнаты
в комнату.
До сей поры казалось мне, что хотя и медленно, но иду я
в гору; не однажды слова его касались души моей огненным перстом и чувствовал я жгучие, но целебные ожоги и уколы, а теперь вдруг отяжелело сердце, и
остановился я на пути, горько удивлённый. Горят
в груди моей разные огни — тоскливо мне и непонятно радостно, боюсь обмана и смущён.
Остановился, жду. А он, ни слова не говоря, как размахнётся палкой на меня! Я вовремя согнулся, да
в живот ему головой; сшиб с ног, сел на
груди, палку вырвал, спрашиваю...
Петунников улыбнулся улыбкой победителя и пошел к ночлежке, но вдруг
остановился, вздрогнув.
В дверях против него стоял с палкой
в руке и с большим мешком за плечами страшный старик, ершистый от лохмотьев, прикрывавших его длинное тело, согнутый тяжестью ноши и наклонивший голову на
грудь так, точно он хотел броситься на купца.
Из
груди Маруси вырвался долгий вздох, почти стон… Ее лицо выражало необыкновенное, почти страдальческое участие, и мне невольно вспомнилась… Дездемона, слушавшая рассказы Отелло об его похождениях среди варваров. Тимофей, с неожиданным для меня инстинктом рассказчика,
остановился, поковырял
в трубке и продолжал, затянувшись...
О! милый! — как мне грустно! будто
Свинец
в груди наместо сердца…
Как вспомню, что
в последний раз тебя
Здесь вижу — слезы
остановятся, дыханье
Редеет… то боюсь, чтоб не пришел отец мой,
То — чтобы час прощанья не пришел…
Ко мне ужасные теснятся мысли;
Вчерась я видела во сне, что ты
Меня хотел зарезать.
Тут Катерина
остановилась перевести дух; она то вздрагивала, как лист, и бледнела, то кровь всходила ей
в голову, и теперь, когда она
остановилась, щеки ее пылали огнем, глаза блистали сквозь слезы, и тяжелое, прерывистое дыхание колебало
грудь ее. Но вдруг она опять побледнела, и голос ее упал, задрожав тревожно и грустно.
Моряк выслал шесть, и мера эта оказалась вовсе не излишней; от сильного мороза и слабых тулупов две лучшие кормилицы, отправленные на пятый день после родов, простудились, и так основательно, что потом, сколько их старуха птичница не окуривала калганом и сабуром, все-таки водяная сделалась; у третьей на дороге с ребенком родимчик приключился, вероятно от дурного глаза, и, несмотря на чистый воздух и прочие удобства зимнего пути,
в пошевнях он умер, не доезжая Реполовки, где обыкновенно липовские
останавливались; так как у матери от этого молоко поднялось
в голову, то она и оказалась не способною кормить
грудью.
Время ползло медленно, точно тяжёлый воз
в гору, иногда оно как будто совсем
останавливалось, и Николай чувствовал тяжесть
в груди, она давила все мысли, внушая желание уйти куда-нибудь, спрятаться.
Александр Иванович надел свой казакин, и мы пошли на поляну. С поляны повернули вправо и пошли глухим сосновым бором; перешли просеку, от которой начиналась рубка, и опять вошли на другую большую поляну. Здесь стояли два большие стога прошлогоднего сена. Александр Иванович
остановился посреди поляны и, вобрав
в грудь воздуха, громко крикнул: «Гоп! гоп!» Ответа не было. Луна ярко освещала поляну и бросала две длинные тени от стогов.
Занятия Герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ;
в полчаса все у него было готово, и он опять то
останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них разрешения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь
в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на
груди неподвижно, как пойманный зверь.
Мальва, закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только
грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали
в море, то
останавливались на этой
груди, близкой к нему. Он стал целовать ее
в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.
Макар замолчал и, спрятав
в кисет трубку, запахнул на
груди чекмень. Накрапывал дождь, ветер стал сильнее, море рокотало глухо и сердито. Один за другим к угасающему костру подходили кони и, осмотрев нас большими умными глазами, неподвижно
останавливались, окружая нас плотным кольцом.