Неточные совпадения
Стародум. В одном.
Отец мой непрестанно мне
твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
— Господи Иисусе Христе! Мати пресвятая богородица!
Отцу и сыну и святому духу… — вдыхая в себя воздух,
твердил он с различными интонациями и сокращениями, свойственными только тем, которые часто повторяют эти слова.
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь
отец мне
твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
«Да вон, кажется…» — говорил я, указывая вдаль. «Ах, в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» —
твердил он, радуясь, как будто увидел родного
отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Передали записку третьему: «Пудди, пудди», —
твердил тот задумчиво.
Отец Аввакум пустился в новые объяснения: старик долго и внимательно слушал, потом вдруг живо замахал рукой, как будто догадался, в чем дело. «Ну, понял наконец», — обрадовались мы. Старик взял
отца Аввакума за рукав и, схватив кисть, опять написал: «Пудди». «Ну, видно, не хотят дать», — решили мы и больше к ним уже не приставали.
— Хорошо учились? — спрашивает
отец гувернантку, Авдотью Петровну Веселицкую, которая присутствует при прощанье и машинально
твердит: «Embrassez la main! embrassez la main!» [Поцелуйте руку! (фр.)]
— А скушно, поди-ка, богу-то слушать моленье твое,
отец, — всегда ты
твердишь одно да всё то же.
Но Авдотья Максимовна,
твердя о том, что
отец ее любит, знает, однако же, какого рода сцена может быть следствием подобной откровенности с
отцом, и ее добрая, забитая натура заранее трепещет и страдает.
«Ничего, потерпи», —
твердит отец и затем старается представить ее несчастие опять-таки праведной карой — все за непослушание, за то, что она без воли родителей замуж вышла.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время
отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же
твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
— Главное, друг мой, береги здоровье! —
твердил ему
отец, — mens sana in corpore sano. [здоровый дух в здоровом теле (лат.)] Будешь здоров, и житься будет веселее, и все пойдет у тебя ладком да мирком!
— Но я целовал крест добровольно.
Отец Авраамий, не вынужденная клятва тяготит мою душу; нет, никто не побуждал меня присягать королевичу польскому! и тайный, неотступный голос моей совести
твердит мне ежечасно: горе клятвопреступнику! Так,
отец мой! Юрий Милославский должен остаться слугою Владислава; но инок, умерший для света, служит единому богу…
После же вечерних классов все тот же благодетельный гений мой, Василий Петрович Упадышевский, заставил меня
твердить уроки возле себя и, видя, что я сам не понимаю, что
твержу, начинал со мною разговаривать о моей деревенской жизни, об моем
отце и матери и даже позволял немного поплакать.
Не допустили
Меня к нему; но я у двери слушал:
Тебя зовет с собою громко он
В Норвегию и то же обвиненье
Твердит о нашем об
отце…
Отец предлагал ему денег, извинялся перед ним, уговаривал его, но он, отвернув глаза в сторону,
твердил одно: «Прощайте, пан, пойду».
Боровцова. Молчи, молчи! Ты вот запомни, что отец-то говорит, да и
тверди ему почаще, а то он засуется в делах, из головы-то у него и выходит, он и не помнит.
— Я знаю, ты мыслишь, что я был причиной Вериной смерти. Но подумай, разве я любил ее меньше, чем ты? Странно ты рассуждаешь… Я был строг, а разве это мешало ей делать, что она хочет? Я пренебрег достоинством
отца, я смиренно согнул свою шею, когда она не побоялась моего проклятья и поехала… туда. А ты — ты-то не просила ее остаться и не плакала, старая, пока я не велел замолчать? Разве я родил ее такой жестокой? Не
твердил я ей о Боге, о смирении, о любви?
Одно, бывало,
твердят: «
Отцы наши и деды Орехово поле по́том своим обливали,
отцы наши и деды Рязановы пожни косили…
— Нет, нет! —
твердила я, затыкая уши, чтобы помимо воли не соблазниться его речами, — я не поеду с тобой никуда больше. Ты душман, разбойник, и завтра же я все расскажу
отцу…
И он воображает себя чистокровным аристократом, постоянно
твердит о превосходительстве
отца и не забывает того, что бабушка его — урожденная княжна Токмач-Пересветова.
— Покойный, его светлость, —
твердили они, — был наш
отец, облегчал нашу службу, довольствовал нас всякими потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети; не будем иметь подобного ему командира; дай Бог ему вечную память!