Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного
письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы
вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете…
Ваш истинный друг…» Хорошо. Это
письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
PS. При этом
письме деньги, которые могут понадобиться для
ваших расходов».
Она подошла к столу, написала мужу: «Я получила
ваше письмо.
Он останется прав, а меня, погибшую, еще хуже, еще ниже погубит…» «Вы сами можете предположить то, что ожидает вас и
вашего сына», вспомнила она слова из
письма.
— А не знаете ли вы какого-нибудь
вашего приятеля, — сказал Плюшкин, складывая
письмо, — которому бы понадобились беглые души?
Я плачу… если
вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость
вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим
письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…
А нынче! — что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с
вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
— Извините, сударь, — дрожа со злости, ответил Лужин, — в
письме моем я распространился о
ваших качествах и поступках единственно в исполнении тем самым просьбы
вашей сестрицы и мамаши описать им: как я вас нашел и какое вы на меня произвели впечатление? Что же касается до означенного в
письме моем, то найдите хоть строчку несправедливую, то есть что вы не истратили денег и что в семействе том, хотя бы и несчастном, не находилось недостойных лиц?
—
Ваша мамаша, еще в бытность мою при них, начала к вам
письмо. Приехав сюда, я нарочно пропустил несколько дней и не приходил к вам, чтоб уж быть вполне уверенным, что вы извещены обо всем; но теперь, к удивлению моему…
— Вот
ваше письмо, — начала она, положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение. Я знаю историю и как и отчего она выдумалась. У вас не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам не верю! Не верю!..
— Это деньги с вас по заемному
письму требуют, взыскание. Вы должны или уплатить со всеми издержками, пенными [Пенные — от пеня — штраф за невыполнение принятых обязательств.] и прочими, или дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества. А заимодавец волен продать
ваше имущество, а с вами поступить по законам.
Сообщите же мне, в каких именно терминах передали вы слова мои в
вашем письме к Родиону Романовичу?
— Из всех
ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не оставили
ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя получила какое-то
письмо. Вам все время не сиделось на месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
Марья Ивановна приняла
письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить
ваше состояние».
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить
вашу просьбу. Дело
ваше кончено. Я убеждена в невинности
вашего жениха. Вот
письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на
ваше письмо».
— С другой: в одном из шкафов магазина найдено порядочное количество нелегальной литературы эсдеков и дружеские — на ты —
письма к Зотовой какого-то марксиста, вероучителя и остроумца. На кой дьявол богатой бабе хранить у себя нелегальщину? А посему предполагается, что это
ваше имущество.
— Намекните-ка
вашей корреспондентке, что она девица неосторожная и даже — не очень умная. Таких
писем не поручают перевозить чужим людям. Она должна была сказать мне о содержании
письма.
Чебаков. Так ведь надо же вам объясниться. И кстати
письмо отдадите. Моей отдайте вот это
письмо (отдает
письмо), а своей откройтесь в любви, скажите, что хотите ее увезти, станьте на колени. Да вы, послушайте, не перемешайте: моя старшая, а
ваша младшая; моя Анфиса, а
ваша Раиса.
Анфиса. Еще бы после этого да я не поехала! Это даже было бы неучтиво с моей стороны. (Читает.) «Впрочем, может быть, вам
ваша жизнь нравится и вся
ваша любовь заключается в том, чтобы писать
письма и заставлять обожателей во всякую погоду ходить по пятнадцати раз мимо
ваших окон? В таком случае извините, что я предложил вам бежать со мной…»
— Ну, я перво-наперво притаился: солдат и ушел с письмом-то. Да верхлёвский дьячок видал меня, он и сказал. Пришел вдругорядь. Как пришли вдругорядь-то, ругаться стали и отдали
письмо, еще пятак взяли. Я спросил, что, мол, делать мне с ним, куда его деть? Так вот велели
вашей милости отдать.
— В-третьих, потому, что в
письме этом, как в зеркале, видна
ваша нежность,
ваша осторожность, забота обо мне, боязнь за мое счастье,
ваша чистая совесть… все, что указал мне в вас Андрей Иваныч и что я полюбила, за что забываю
вашу лень… апатию…
— «Правда ли, что вы, с каким-то негодяем, напоили помещика Обломова пьяным и заставили подписать заемное
письмо на имя
вашей сестры?»
— Ангел — позвольте сказать — мой! — говорил он. — Не мучьтесь напрасно: ни казнить, ни миловать вас не нужно. Мне даже нечего и прибавлять к
вашему рассказу. Какие могут быть у вас сомнения? Вы хотите знать, что это было, назвать по имени? Вы давно знаете… Где
письмо Обломова?
Прежде всего тороплюсь кинуть вам эти две строки, в ответ на
ваше письмо, где вы пишете, что собираетесь в Италию, в Рим, — на случай, если я замедлю в дороге.
— Что это за новость? По
вашему письму я подумал, не рехнулись ли вы? Ведь у вас есть один талант, отчего бросились опять в сторону? Возьмите карандаш да опять в академию — да вот купите это. — Он показал на толстую тетрадь литографированных анатомических рисунков. — Выдумали скульптуру! Поздно… С чего вы это взяли!..
Он и сюда приехал со мной, потому что растревожился
вашим письмом ко мне… конечно, за нее.
— Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться
вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет
письма, дает уроки, получает деньги, и этим живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, — получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
Вера Васильевна! — начиналось
письмо, — я в восторге, становлюсь на колени перед
вашим милым, благородным, прекрасным братом!
— Нет, не всегда… Ей и в голову не пришло бы следить. Послушайте, «раб мой», — полунасмешливо продолжала она, — без всяких уверток скажите, вы сообщили ей
ваши догадки обо мне, то есть о любви, о синем
письме?
— Два месяца назад я здесь стоял за портьерой… вы знаете… а вы говорили с Татьяной Павловной про
письмо. Я выскочил и, вне себя, проговорился. Вы тотчас поняли, что я что-то знаю… вы не могли не понять… вы искали важный документ и опасались за него… Подождите, Катерина Николавна, удерживайтесь еще говорить. Объявляю вам, что
ваши подозрения были основательны: этот документ существует… то есть был… я его видел; это —
ваше письмо к Андроникову, так ли?
— А вы надеялись увидеть другого? Это — после письма-то моего о
вашем разврате? Скажите, вы шли сюда без всякого страху?
— Что бы вы ни говорили, я не могу, — произнес я с видом непоколебимого решения, — я могу только заплатить вам такою же искренностью и объяснить вам мои последние намерения: я передам, в самом непродолжительном времени, это роковое
письмо Катерине Николаевне в руки, но с тем, чтоб из всего, теперь случившегося, не делать скандала и чтоб она дала заранее слово, что не помешает
вашему счастью. Вот все, что я могу сделать.
Но в просьбе
вашей сообщить мое мнение собственно об этой идее должен вам решительно отказать: во-первых, на
письме не уместится, а во-вторых — и сам не готов к ответу, и мне надо еще это переварить.
Тут существует одно
письмо, один документ, и вы ужасно его боитесь, потому что отец
ваш, с этим
письмом в руках, может вас проклясть при жизни и законно лишить наследства в завещании.
— У Зерщикова, где мы виделись в последний раз, ну вот перед
вашим письмом? Вы тогда тоже были в ужасном волнении, но тогда и теперь — это такая разница, что я даже ужасаюсь на вас… Или вы не помните?
При этом
письме я приложу для
вашего любопытства образец этих трудов: молитву Господню на якутском, тунгусском и колошенском языках, которая сообщена мне здесь. Что значат трудности английского выговора в сравнении с этими звуками, в произношении которых участвуют не только горло, язык, зубы, щеки, но и брови, и складки лба, и даже, кажется, волосы! А какая грамматика! то падеж впереди имени, то притяжательное местоимение слито с именем и т. п. И все это преодолено!
Как я обрадовался
вашим письмам — и обрадовался бескорыстно! в них нет ни одной новости, и не могло быть: в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто из знакомых не успел выехать из города или приехать туда.
— Да, кабы не вы, погибла бы совсем, — сказала тетка. — Спасибо вам. Видеть же вас я хотела затем, чтобы попросить вас передать
письмо Вере Ефремовне, — сказала она, доставая
письмо из кармана. —
Письмо не запечатано, можете прочесть его и разорвать или передать, — что найдете более сообразным с
вашими убеждениями, — сказала она. — В
письме нет ничего компрометирующего.
«Милый и дорогой доктор! Когда вы получите это
письмо, я буду уже далеко… Вы — единственный человек, которого я когда-нибудь любила, поэтому и пишу вам. Мне больше не о ком жалеть в Узле, как, вероятно, и обо мне не особенно будут плакать. Вы спросите, что меня гонит отсюда: тоска, тоска и тоска…
Письма мне адресуйте poste restante [до востребования (фр.).] до рождества на Вену, а после — в Париж. Жму в последний раз
вашу честную руку.
Там вам сочтут, Дмитрий Федорович, по самым же распискам
вашим,
письмам и договорам, сколько у вас было, сколько вы истребили и сколько у вас остается!
— Это оттого, что
ваш палец в воде. Ее нужно сейчас же переменить, потому что она мигом нагреется. Юлия, мигом принеси кусок льду из погреба и новую полоскательную чашку с водой. Ну, теперь она ушла, я о деле: мигом, милый Алексей Федорович, извольте отдать мне мое
письмо, которое я вам прислала вчера, — мигом, потому что сейчас может прийти маменька, а я не хочу…
— Подойдите сюда, Алексей Федорович, — продолжала Lise, краснея все более и более, — дайте
вашу руку, вот так. Слушайте, я вам должна большое признание сделать: вчерашнее
письмо я вам не в шутку написала, а серьезно…
Вот я написала вам любовное
письмо, Боже мой, что я сделала! Алеша, не презирайте меня, и если я что сделала очень дурное и вас огорчила, то извините меня. Теперь тайна моей, погибшей навеки может быть, репутации в
ваших руках.
Именем всего великого и святого, именем умирающего старца
вашего покажите мне это
письмо, Алексей Федорович, мне, матери!
—
Ваш пашпорт… хорошо.
Письмо рекомендательное, посмотрим. Свидетельство о рождении, прекрасно. Ну вот же вам
ваши деньги, отправляйтесь назад. Прощайте.
Когда мой отец взошел, Наполеон взял запечатанное
письмо, лежавшее на столе, подал ему и сказал, откланиваясь: «Я полагаюсь на
ваше честное слово». На конверте было написано: «A mon frère l'Empereur Alexandre». [Брату моему императору Александру (фр.).]
Вроде патента он носил в кармане
письмо от Гете, в котором Гете ему сделал прекурьезный комплимент, говоря: «Напрасно извиняетесь вы в
вашем слоге: вы достигли до того, до чего я не мог достигнуть, — вы забыли немецкую грамматику».
— Возьметесь ли вы доставить императору
письмо от меня? на этом условии я велю вам дать пропуск со всеми
вашими.
«Я с вами примирился за
ваши „
Письма об изучении природы“; в них я понял (насколько человеческому уму можно понимать) немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.