Неточные совпадения
Остап тут же, у его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания
пленных, и его же шнуром связал его по рукам в по ногам, прицепил конец веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков Уманского куреня, чтобы
шли отдать последнюю честь атаману.
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну. В
пленных есть такие, что говорят по-русски. Один фабричный работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины
идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной рукой».
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над нею творило, запер его, сплясал на нем танец мести и, забросив ключ на крышу, стремглав прибежал в кухню, где стряпала бабушка. Она не сразу поняла мой восторг, а поняв, нашлепала меня, где подобает, вытащила на двор и
послала на крышу за ключом. Удивленный ее отношением, я молча достал ключ и, убежав в угол двора, смотрел оттуда, как она освобождала
пленную кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь,
идут по двору.
— Скажи сардарю, — сказал он еще, — что моя семья в руках моего врага; и до тех пор, пока семья моя в горах, я связан и не могу служить. Он убьет мою жену, убьет мать, убьет детей, если я прямо
пойду против него. Пусть только князь выручит мою семью, выменяет ее на
пленных, и тогда я или умру, или уничтожу Шамиля.
Тут Михельсон узнал от
пленных, что Пугачев имел намерение
идти на Уфу.
Никогда ни одному часовому
пленному мы никакого вреда не сделали:
идет как баран, видит, что не убежишь.
Остальную часть дня и всю ночь
пленные, под прикрытием тридцати казаков и такого же числа вооруженных крестьян,
шли, почти не отдыхая. Перед рассветом Зарецкой сделал привал и
послал в ближайшую деревню за хлебом; в полчаса крестьяне навезли всяких съестных припасов. Покормив и своих и неприятелей, Зарецкой двинулся вперед. Вскоре стали им попадаться наши разъезды, и часу в одиннадцатом утра они подошли, наконец, к аванпостам русского авангарда.
— Так отправляйтесь вслед за
пленными. Потрудитесь, Владимир Сергеевич, выбрать любую лошадь из отбитых у неприятеля, да и с богом! Не надобно терять времени; догоняйте скорее транспорт, над которым, Зарецкой, вы можете принять команду: я
пошлю с вами казака.
— Скажи ему, брат, чтоб он поторапливался: мы здесь слишком близко от неприятеля. — Офицер в бурке встал и
пошел к толпе
пленных, которых обезоруживали и строили в колонну.
— Сейчас отправляюсь, — отвечал Зарядьев. —
Слава богу! развязался с моими
пленными: их ведет ополченный офицер.
Но кто в ночной тени мелькает?
Кто легкой тенью меж кустов
Подходит ближе, чуть ступает,
Всё ближе… ближе… через ров
Идет бредучею стопою?..
Вдруг видит он перед собою:
С улыбкой жалости немой
Стоит черкешенка младая!
Дает заботливой рукой
Хлеб и кумыс прохладный свой,
Пред ним колена преклоняя.
И взор ее изобразил
Души порыв, как бы смятенной.
Но пищу принял русский
пленныйИ знаком ей благодарил.
— Курьерша одна моя знакомая, — начала она, утираючи слезы, — жила в Лопатине доме, на Невском, и пристал к ней этот
пленный турка Испулатка. Она за него меня и просит: «Домна Платоновна! определи, — говорит, — хоть ты его, черта, к какому-нибудь месту!» — «Куда ж, — думаю, — турку определить? Кроме как куда-нибудь арапом, никуда его не определишь» — и нашла я ему арапскую должность. Нашла, и прихожу, и говорю: «Так и так, — говорю, —
иди и определяйся».
Сначала все
шло благополучно. Мы с Энрико встречались несколько раз в коридорах и расходились, не глядя друг на друга, с судорожно стиснутыми кулаками и челюстями. Но мне казалось, что на его лице играет зловещая усмешка. Наконец началась и «Жемчужина Индии». Я представлял сына раджи, Лоренцита —
пленную индианку, Энрико, по обыкновению, палача.
Он
идет в толпе
пленных под дождем.
Мимо нас проводили с позиций на станцию партии
пленных японцев и хунхузов. Вместе с ними под конвоем
шли и обезоруженные русские солдаты. Мы спрашивали конвойных...
Орудия за Мукденом гремели по-прежнему, но вести
пошли хорошие. Рассказывали, что сам Куропаткин во главе шестнадцатого корпуса ударил на обходный отряд, окружил его и разбил; три тысячи японцев побросали ружья и сдались. Наш артельщик, ездивший в Мукден, видел на вокзале толпы
пленных.
Он просидел у
пленного вечер, а на другой день английский инженер
пошел отдать ему визит, но был так глуп, что думал, будто надо
идти по тротуару, а не посреди улицы, которая, впрочем, была покрыта жидкою грязью по колено.
Дав отдохнуть своим храбрецам один только час, Александр Васильевич возвратился в Слоним и, оставив там
пленных, раненых и тяжести, под малым прикрытием
пошел немедленно к Пинску, где находилось остальное войско Огинского и где было собрание его приверженцев, разогнал их, рассеял, принудил к покорности и через Брест возвратился в Люблин, успокоив Литву и лишив конфедератов последней надежды на возмущение этой провинции.
— Marchez, sacré nom… Filez… trente mille diables… [
Иди!
иди! Черти! Дьяволы!..] — послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу
пленных, смотревшую на мертвого человека.
— Алё, Алё! — сказал казак, трогая за руку
пленного, чтоб он
шел дальше.
— Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, — начал он опять, — я не брал бы
пленных. Что такое
пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и
идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и
пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли
пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Недалеко от Пьера,
шел видимо пользующийся общим уважением своих товарищей
пленных толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом.
Когда
пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что-то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он
шел, прихрамывая, в гору.
Платон Каратаев был для всех остальных
пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним,
посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Будет то царство бога, царство мира, которое обещали все пророки и которое близилось при Иоанне Крестителе, и которое возвещал и возвестил Христос, говоря словами Исаии: «Дух господень на мне, ибо он помазал меня благовествовать нищим и
послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать
пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето господне благоприятное» (Лук. IV, 18—19; Исаии LXI, 1—2).
Войска Даву, к которым принадлежали
пленные,
шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы
пленные офицеры
шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли итти,
шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже опять соединился с Каратаевым и лиловою, кривоногою собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
— Готов, — повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро
пошел к
пленным, которых окружили спешившиеся казаки. — Брать не будем! — крикнул он Денисову.
Капрал
шел к двери с тем, чтобы по приказанию начальства затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать
пленных.