Неточные совпадения
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав
мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в
плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Он знал, что у ней есть
муж, но не верил в существование его и поверил в него вполне, только когда увидел его, с его головой,
плечами и ногами в черных панталонах; в особенности когда он увидал, как этот
муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая
мужей за рукав, то снимая через их
плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с густыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал...
— Да перестань ты, господи боже мой! — тревожно уговаривала женщина, толкая
мужа кулаком в
плечо и бок. — Отвяжитесь вы от него, господин, что это вы дразните! — закричала и она, обращаясь к ветеринару, который, не переставая хохотать, вытирал слезившиеся глаза.
Когда он наклонился поцеловать ее руку, Марина поцеловала его в лоб, а затем, похлопав его по
плечу, сказала, как жена
мужу...
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с
мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее
плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Он дрался на Каланчевской площади и в Каретном, там ему офицер
плечо прострелил, Мотя спрятала его у меня, а
муж…
Много в свете таких
мужей, как Захар. Иногда дипломат небрежно выслушает совет жены, пожмет
плечами — и втихомолку напишет по ее совету.
— Я? Привалова? — удивилась Антонида Ивановна, повертывая к
мужу свое мокрое лицо с следами мыла на шее и голых
плечах. «Ах да, непосредственность…» — мелькнуло у ней опять в голове, и она улыбнулась.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату
мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему на
плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за
плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными
мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Наконец пришла и желанная смерть. Для обеих сторон она была вожделенным разрешением. Савельцев с месяц лежал на печи, томимый неизвестным недугом и не получая врачебной помощи, так как Анфиса Порфирьевна наотрез отказала позвать лекаря. Умер он тихо, испустив глубокий вздох, как будто радуясь, что жизненные узы внезапно упали с его
плеч. С своей стороны, и тетенька не печалилась: смерть
мужа освобождала от обязанности платить ежегодную дань чиновникам.
— Нет, обиды чтоб так не было, а все, разумеется, за веру мою да за бедность сердились, все
мужа, бывало, урекают, что взял неровню; ну, а мне
мужа жаль, я, бывало, и заплачу. Вот из чего было, все из моей дурости. — Жарко каково! — проговорила Феоктиста, откинув с
плеча креповое покрывало.
— Нет, видишь, Ваня, — продолжала она, держа одну свою ручку на моем
плече, другою сжимая мне руку, а глазками заискивая в моих глазах, — мне показалось, что он был как-то мало проникнут… он показался мне таким уж mari [
мужем (франц.)], — знаешь, как будто десять лет женат, но все еще любезный с женой человек.
Самойлова беспокойно двигалась по скамье, толкая мать
плечом и локтем, и тихо говорила
мужу...
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой
муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только
плечами.
— Что делать… правду говорят, что это здесь в воздухе, — говорил
муж старой барыни, а изобретатель, все сидевший над чертежами и к которому старая барыня обращалась иногда с жалобами, зная его влияние на Анну, только пожимал
плечами.
— Это уж не дурное ли пророчество нам? — спросила Круциферская, дружески положив руку на
плечо Семену Ивановичу. — Я ваших пророчеств не боюсь с тех пор, как вы предсказывали моему
мужу страшные последствия нашего брака.
— Ступай-ка, ступай лучше! Полно вздор-то молоть! — перебил
муж, слегка поворачивая жену за
плечи. — Ступайте и вы, бабы! Что тут пустое болтать! Пора за работу приниматься.
Лидия (прилегая на
плечо к матери). Надо с ним согласиться. (Тихо.) У нас будут деньги, и мы с вами будем жить богато. (Громко
мужу.) Мой друг, я согласна. Не противиться тебе, а благодарить тебя я должна. (Тихо матери.) Как я проведу его. (Громко
мужу.) Мы не будем никого принимать.
Надежда Антоновна. Вы не умеете ценить его, оцените хоть нас! Вы бедны, мы вас не оставим в бедности; мы имеем связи. Мы ищем и непременно найдем вам хорошее место и богатую опеку. Вам останется только подражать моему
мужу, примерному семьянину. (Подходит к Василькову, кладет ему руку на
плечо и говорит шепотом.) Вы не церемоньтесь!.. Понимаете? (Показывает на карман.) Уж это мое дело, чтоб на вас глядели сквозь пальцы. Пользуйтесь везде, где только можно.
Облегчённо вздохнув,
муж крепко погладил
плечо жены.
Когда старик вернулся со станции, то в первую минуту не узнал своей младшей невестки. Как только
муж выехал со двора, Липа изменилась, вдруг повеселела. Босая, в старой, поношенной юбке, засучив рукава до
плеч, она мыла в сенях лестницу и пела тонким серебристым голоском, а когда выносила большую лохань с помоями и глядела на солнце со своей детской улыбкой, то было похоже, что это тоже жаворонок.
— Ежели б, — говорит, — моя прежняя молодость, когда мне было хоть сорок лет, — так я бы не побоялся подлетов, а я
муж в летах, мне шестьдесят пятый год, и если с меня далеко от дому шубу долой стащат, то я, пока без шубы приду, непременно воспаление
плеч получу, и тогда мне надо молодую рожечницу кровь оттянуть, или я тут у вас и околею.
Видно было, что она хотела что-то еще сказать, но речь ее стала уже мешаться и вышла нескладна; мало-помалу звуки ее голоса слабели, слабели и совсем стихли; смутные, полуоткрытые глаза не сходили, однако, с
мужа и как бы силились договорить все остальное; наконец и те начали смежаться… Григорий взглянул на нее еще раз, потом подошел к полатям, снял с шеста кожух, набросил его на
плечи и вышел из избы.
— Вестимо, бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову к
плечам. И вправду Савельевна слово молвила, за что, за какую надобу
мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сердцу пришелся небось?.. Да ведь, глупая, неразумная девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
— Смотри же, — заметила Ненила Макарьевна, погладила ее по щеке и вышла вслед за
мужем. Маша прислонилась к спинке кресел, опустила голову на грудь, скрестила пальцы и долго глядела в окно, прищурив глазки… Легкая краска заиграла на свежих ее щеках; со вздохом выпрямилась она, принялась было шить, уронила иголку, оперла лицо на руку и, легонько покусывая кончики ногтей, задумалась… потом взглянула на свое
плечо, на свою протянутую руку, встала, подошла к зеркалу, усмехнулась, надела шляпу и пошла в сад.
Входит лакей, здоровается, Николай Иванович подает ему руку. Александра Ивановна пожимает
плечами и переглядывается с
мужем.
Елизавета. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за
плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском — воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий… настоящий, для зверского романа! Убить может! Когда я его вижу — у меня ноги дрожат… Нет, ты — вялая, холодная, ты не можешь понять… Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он —
муж! Должен!
Евгения Николаевна(пожимая
плечами). Блажен, кто верует, тепло тому на свете! Господи, как мы иногда, женщины, в этом случае бываем слепы:
муж мой, с которым я прожила всего три года, который, как сама ты видела, любил меня до безумия; но при всем том, когда он умер, я имела неудовольствие узнать, что моя хорошенькая горничная была в некоторые минуты предметом его страсти.
Клеопатра Сергеевна(тихо подходит к нему и, слегка дотрагиваясь до его
плеча). Послушай, Вячеслав, если для тебя то и другое так тяжело, то, изволь, я останусь у тебя и так: не делай ничего для
мужа!.. Пусть с ним будет что будет!.. Я чувствую, что ты мне дороже его!
— Позвольте, как же это? — пожал он
плечами. — Я ничего не понимаю. Очевидно, вы, сударыня, не туда попали. Ваша просьба по существу совсем к нам не относится. Вы потрудитесь обратиться в то ведомство, где служил ваш
муж.
В одну лунную майскую ночь, когда пели соловьи, в кабинет к о. Игнатию вошла его жена. Лицо ее выражало страдание, и маленькая лампочка дрожала в ее руках. Подойдя к
мужу, она коснулась его
плеча и, всхлипнув, сказала...
— Ну, что? — спросил
муж. Я с сожалением пожал
плечами.
— Совсем была здорова! — выкрикнул
муж. — Вечером из гостей приехали… Ночью просыпаюсь, вижу — лежит как-то боком. Тронул ее за
плечо — не шевелится, холодная… Господи, господи, господи, — повторил он, крутя на себе волосы. — Оо-оо-оо!.. Ваня, да что же это такое?!
Как только затихли шаги Грохольского и скрипнула дверь в передней, Бугров вскочил и, сделав по гостиной несколько кругов, зашагал к жене. Кошачье личико съежилось и замигало глазками, точно ожидало щелчка.
Муж подошел к ней и, наступая ей на платье, толкая ее колени своими коленями, с искаженным, бледным лицом потряс руками, головой и
плечами.
— Но я один, — отвечал, пожав
плечами, Ропшин, — одно это насекомое может вас спасти. Оглянитесь вокруг себя, — заговорил он, делая шаг ближе, — что повсюду наделано: Висленев во всем признается; он скажет, что вы и Горданов научили его убить вашего
мужа.
Майорша не отвечала: она, действительно, как бы не доверяя ни зрению своему, ни слуху, ни осязанию, жалась к
мужу, давила его
плечи своими локтями и судорожно ерошила и сжимала в дрожащих руках его седые волосы и обросшую в остроге бороду.
Я шел за ней, любовался ее спиной и
плечами. Мне было приятно, что она замужем. Для мимолетных романов замужние представляют более подходящий материал, чем барышни. Приятно также было мне, что ее
мужа нет дома… Но в то же время я чувствовал, что роману не быть…
Муж накинул ей на
плечи голубую мантилью, после чего подбежал к Станицыной и низко с ней раскланялся.
Такой обед втроем выпал на долю Палтусова в первый раз. Марья Орестовна не могла или не хотела настроиться помягче. Она плохо слушалась советов своего приятеля. На
мужа она совсем не смотрела. Нетов заметно волновался, заводил разговор, но не умел его поддержать. Его рассеянность вызывала в Марье Орестовне презрительное подергивание
плеч.
Она заметила, что
муж сделал мимовольное движение
плечами и пустил сразу длинную струю дыма.
— Нет, — закричал я, — это вовсе не то, что будто я тебя отвергаю. Я тебе друг и докажу тебе это моею готовностью помочь твоему горю. Только не говори более, для чего ты пришла сюда. Разрушь скорей это плетение волос, через которое ты стала походить на гетеру; смой с своих
плеч чистой водою этот аромат благовонного нарда, которым их покрыли люди, желавшие твоего позора, а потом скажи мне: сколько именно должен
муж твой.
Когда гости разъехались и молодые остались одни в гостиной — Анна Александровна занялась с прислугой приведением в порядок столовой — Елизавета Петровна подошла к
мужу и, положив ему руки на
плечи, склонилась головой ему на грудь и вдруг заплакала.
Лидия стояла в дверях, блистая своими
плечами, и смотрела на
мужа, как смотрят на детей, которых не следует брать туда, куда ездят большие.
Муж, конечно, пожимает
плечами и улыбается.
Бьет два часа… Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается на темном фоне красной подушки. На ее бледном лице и круглых, сдобных
плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее
муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в то же время страшно напуган ее болезнью.
— Голубчик мой, я знаю, что у тебя болит
плечо, но что же я могу сделать, дружочек? — сказал мужчина тоном, каким подвыпившие
мужья извиняются перед своими строгими супругами. — Это, Саша, у тебя от дороги болит
плечо. Завтра мы приедем к месту, отдохнем, оно и пройдет…
— Удивительно, как это вы сами не можете понять! — продолжала Лубянцева, пожав
плечами. — Поймите, что вы затеваете не совсем красивую игру. Я замужем, люблю и уважаю своего
мужа… у меня есть дочь… Неужели вы это ни во что не ставите? Кроме того, вам, как моему старинному приятелю, известен мой взгляд на семью… на семейные основы вообще…
Станислава начала с того, что, презирая и здесь принятые приличия, постаралась поставить свой дом на соответствующую ее вкусам ногу и стала самым безумным образом проматывать свое небольшое приданое. Напрасно просил и уговаривал
муж — она ничего не хотела слышать. Долг, общественное мнение, предметы, священные в его глазах, в ней возбудили только насмешки. Его странные, по ее мнению, понятия о чести и приличии заставляли ее только пожимать
плечами.