Неточные совпадения
— Не склеилась у нас беседа, Самгин! А я чего-то ждал. Я, брат, все жду чего-то. Вот, например, попы, — я ведь серьезно жду, что попы что-то скажут. Может быть, они скажут: «Да будет —
хуже, но — не так!» Племя — талантливое! Сколько замечательных людей выдвинуло оно в науку,
литературу, — Белинские, Чернышевские, Сеченовы…
Дирижирует хором прапорщик Харламов. Самгин уже видел его, говорил с ним. Щеголеватый читатель контрреволюционной
литературы и любитель остреньких неблагонадежных анекдотов очень
похудел, вытянулся, оброс бородой неопределенной окраски, но не утратил своей склонности к шуточкам и клоунадам.
«Жаловаться — не на что. Он — едва ли хитрит. Как будто даже и не очень умен. О Любаше он, вероятно, выдумал, это —
литература. И —
плохая. В конце концов он все-таки неприятный человек. Изменился? Изменяются люди… без внутреннего стержня. Дешевые люди».
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не
хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и
литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
— Это так, — подтвердил Вихров, — без языков — дело
плохое: читая одну русскую
литературу, далеко не уйдешь, и главное дело — немецкий язык!.. Мой один приятель Неведомов говаривал, что человек, не знающий немецкого языка, ничего не знает.
— А то вы думаете? — говорит он, — все зло именно в этой пакостной
литературе кроется! Я бы вот такого-то… Не говоря
худого слова, ой-ой, как бы я с ним поступил! Надо зло с корнем вырвать, а мы мямлим! Пожар уж силу забрал, а мы только пожарные трубы из сараев выкатываем!
— Что делать? — возразил Калинович. — Всего
хуже, конечно, это для меня самого, потому что на
литературе я основывал всю мою будущность и, во имя этих эфемерных надежд, душил в себе всякое чувство, всякое сердечное движение. Говоря откровенно, ехавши сюда, я должен был покинуть женщину, для которой был все; а такие привязанности нарушаются нелегко даже и для совести!
Не знаю, но надо полагать, что Фоме Фомичу не удалось еще и прежде
литературы; может быть, и на других карьерах он получал одни только щелчки вместо жалованья или что-нибудь еще того
хуже.
— Я всегда это думал!.. Одно чиновничество, которого в Петербурге так много и которое, конечно, составляет самое образованное сословие в России.
Литература петербургская, —
худа ли, хороша ли она, — но довольно уже распространенная и разнообразная, — все это дает ему перевес. А здесь что?.. Хорошего маленькие кусочки только, остальное же все — Замоскворечье наголо, что в переводе значит: малосольная белужина, принявшая на время форму людей.
Где же, в самом деле, было догадаться народу, что вино стало
хуже и дороже, если бы благодетельная
литература не вразумила его!..
Канкрин посещал свою пустынницу всегда верхом и всегда без провожатого; но серьезный служебный недосуг мешал ему делать эти посещения так часто, как желала его неудобная, по серьезности своих требований, «жоли-мордочка». И выходило у них
худо: та скучала и капризничала, а он, будучи обременен государственными вопросами и
литературой, никак не мог угодить ей. Сцены она умела делать такие, что граф даже стал бояться один к ней ездить.
Курсы?.. Будешь или женщиной-врачом,"жевешкой", как непочтительно зовут краснобаи, или учительницей. Другой дороги нет.
Литература — беллетристика требует таланта, а то век будешь переводчицей или
плохой компиляторшей.
— Не договаривайте: я вас понимаю. Разговор о московской
литературе и науке в сравнении с петербургскою повел бы нас слишком далеко. Помяните меня, ваши начала с шиком любимых ваших авторитетов доведут вас к
худому концу. Что ж до чувств, на которые вы намекаете…
Весь мир обернулся лицом к востоку, откуда должно взойти новое солнце, и страстно ждал его восхода, а русский писатель все еще созерцал гаснущие краски заката Здесь еще
плохую службу сослужил нашей
литературе ее ограниченный, почти кастовый „реализм“, тот, что синицу в руках предпочитает журавлю в небе и порою самым добросовестным образом смешивает себя с простою фотографией.