Неточные совпадения
Ямы, валежник;
бегут по оврагу
Вешние воды,
деревья шумят…
И, выйдя на двор, Левин, как
дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся его молодые
побеги и ветви, заключенные в налитых почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых хороших.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между
дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках
бежал перед ним.
Сережа был разбойник: погнавшись за проезжающими, он споткнулся и на всем
бегу ударился коленом о
дерево, так сильно, что я думал, он расшибется вдребезги.
— Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за
дерево стать и уши заткнуть, только глаз не закрывай; а повалится кто,
беги подымать. Шесть… семь… восемь… — Базаров остановился. — Довольно? — промолвил он, обращаясь к Павлу Петровичу, — или еще два шага накинуть?
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на
деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым
бегом продрогших лошадок.
Сунув извозчику деньги, он почти
побежал вслед женщине, чувствуя, что портфель под мышкой досадно мешает ему, он вырвал его из-под мышки и понес, как носят чемоданы. Никонова вошла во двор одноэтажного дома, он слышал топот ее ног по
дереву, вбежал во двор, увидел три ступени крыльца.
— С неделю тому назад сижу я в городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака
бегут, листья падают с
деревьев в тень и свет на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки
деревьев, то резало
деревья под корень; взмахивая ветвями, они
бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он
бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды
дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка
бежал ветер, взметая пыль, встряхивая
деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Полукругом стояли краснолицые музыканты, неистово дуя в трубы, медные крики и уханье труб вливалось в непрерывный, воющий шум города, и вой был так силен, что казалось, это он раскачивает
деревья в садах и от него
бегут во все стороны, как встревоженные тараканы, бородатые мужики с котомками за спиною, заплаканные бабы.
Самгин лишь тогда понял, что стена разрушается, когда с нее, в хаос жердей и досок, сползавший к земле, стали прыгать каменщики, когда они, сбрасывая со спины груз кирпичей,
побежали с невероятной быстротой вниз по сходням, а кирпичи сыпались вслед, все более громко барабаня по
дереву, дробный звук этот заглушал скрип и треск.
Утро великолепное; в воздухе прохладно; солнце еще не высоко. От дома, от
деревьев, и от голубятни, и от галереи — от всего
побежали далеко длинные тени. В саду и на дворе образовались прохладные уголки, манящие к задумчивости и сну. Только вдали поле с рожью точно горит огнем, да речка так блестит и сверкает на солнце, что глазам больно.
Я, имея надежную опору, не без смеха смотрел, как кто-нибудь из наших поскользнется, спохватится и начнет упираться по скользкому месту, а другой помчится вдруг по крутизне, напрасно желая остановиться, и
бежит до первого большого
дерева, за которое и уцепится.
Я
побежал к речке, сунулся было в двух местах, да чрез лес продраться нельзя: папоротники и толстые стволы красного
дерева стояли стеной, а лианы раскинуты, как сети.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а
побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового
дерева, с резьбой и т. п.
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых
деревьев и тополей: местами
деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи
бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Однажды он, с тремя товарищами, охотился за носорогом, выстрелил в него — зверь
побежал; они пустились преследовать его и вдруг заметили, что в стороне, под
деревьями, лежат два льва и с любопытством смотрят на бегущего носорога и на мистера Бена с товарищами, не трогаясь с места.
Наконец он выстрелил и
побежал к
дереву.
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от
деревьев, от кустов, от высоких стогов сена
побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката…
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было
бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она упала на колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она с слабым криком поднялась и исчезла за
деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом
бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на
деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Она
побежала дальше, а соболь погнался было за ней, но отстал, затем свернул в сторону и полез на
дерево.
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали живые
деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле
бежали огненные волны; языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
Мальчик поднял кольцо, во весь дух пустился
бежать и в три минуты очутился у заветного
дерева. Тут он остановился задыхаясь, оглянулся во все стороны и положил колечко в дупло. Окончив дело благополучно, хотел он тот же час донести о том Марье Кириловне, как вдруг рыжий и косой оборванный мальчишка мелькнул из-за беседки, кинулся к дубу и запустил руку в дупло. Саша быстрее белки бросился к нему и зацепился за его обеими руками.
Из лесу показывается призрак Снегурочки и манит Мизгиря. Кусты и сучья
дерев принимают меняющиеся фантастические образы. Мизгирь
бежит за призраком.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по
деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча,
бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Ему чудилось, что все со всех сторон
бежало ловить его:
деревья, обступивши темным лесом и как будто живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились задушить его; звезды, казалось,
бежали впереди перед ним, указывая всем на грешника; сама дорога, чудилось, мчалась по следам его.
Мы
побежали во второй двор. Убегая от какого-то настигнувшего меня верзилы, я схватился за молодое деревцо. Оно качнулось и затрещало. Преследователь остановился, а другой крикнул: «Сломал
дерево, сломал
дерево! Скажу Журавскому!»
Глухари предпочтительно водятся в краснолесье; для них необходимы — сосна, ель, пихта и можжевельник; погонцы, молодые
побеги этих
дерев, составляют их преимущественную пищу, отчего мясо глухаря почти всегда имеет смолистый запах.
Многие
деревья и предпочтительно таловые кусты пронизаны, протканы и живописно обвиты до самого верха цепкими
побегами дикого хмеля и обвешаны сначала его зелеными листьями, похожими на виноградные листья, а потом палевыми, золотыми шишками, похожими на виноградные кисти, внутри которых таятся мелкие, круглые, горькие на вкус, хмельные семена.
Хороша такая урема: огромные
деревья любят простор, растут не часто, под ними и около них, по размеру тени, нет молодых древесных
побегов; и потому вся на виду величавая красота их.
Не говорю о том, что крестьяне вообще поступают безжалостно с лесом, что вместо валежника и бурелома, бесполезно тлеющего, за которым надобно похлопотать, потому что он толст и тяжел, крестьяне обыкновенно рубят на дрова молодой лес; что у старых
дерев обрубают на топливо одни сучья и вершину, а голые стволы оставляют сохнуть и гнить; что косят траву или пасут стада без всякой необходимости там, где пошли молодые лесные
побеги и даже зарости.
Вальдшнепы сидят крепко и плотно таятся в корнях
дерев и кустов, в частых, мелких поростях, в крупной, высокой траве и очень любят лесные сырые опушки около озимей и небольшие овражки с рытвинами и водоеминами, густо поросшие таловыми кустами и молодыми ольхами, особенно если по овражку
бежит речка или ручеек, а по берегам есть родниковые паточинки.
Бегут сани, стучит конское копыто о мерзлую землю, мелькают по сторонам хмурые
деревья, и слышит Аграфена ласковый старушечий голос, который так любовно наговаривает над самым ее ухом: «Петушок, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка, выгляни в окошечко…» Это баушка Степанида сказку рассказывает ребятам, а сама Аграфена совсем еще маленькая девчонка.
— Тьфу! — отплюнулась Таисья, бросая работу. — Вот што, бабоньки, вы покудова орудуйте тут, а я
побегу к Пимке… Живою рукой обернусь. Да вот што: косарем [Косарь — большой тупой нож, которым колют лучину. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] скоблите, где дерево-то засмолело.
Гуляет он и любуется; на
деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо, глядя на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны воды бьют высокие, индо глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и
бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
Взбешенный,
побежал он назад, прибежал на скотную — никого не нашел, потом на конный двор — опять никого не нашел, и наконец случайно набрел на мужика, спавшего под
деревом, растолкал его ногою и дал волю сквернословию.
И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и
побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там
деревья, но на столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ.
Казалось, вся роща ахнула от этого львиного крика, и гулкие отзвуки
побежали между
деревьями.
С балкона в комнату пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между
деревьями пестрели цветы,
бежали в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось в берега озеро, облитое к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало; с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы с волнующимися, разноцветными хлебами шли амфитеатром и примыкали к темному лесу.
Было свежо; дождевые капли
бежали с
деревьев и лениво хлопали по широким листьям.
Она то
бежала по траве, то, когда лес спирал дорогу, всползала на кусты и
деревья.
Ночь продолжала тихий
бег над землей. Поплыли в высоком небе белые облака, совсем похожие на наши. Луна закатилась за
деревья: становилось свежее, и как будто светлело. От земли чувствовалась сырость… Тут с Матвеем случилось небольшое происшествие, которого он не забыл во всю свою последующую жизнь, и хотя он не мог считать себя виноватым, но все же оно камнем лежало на его совести.
Яркие звезды, которые как бы
бежали по макушкам
дерев, пока солдаты шли лесом, теперь остановились, ярко блестя между оголенных ветвей
дерев.
Ветка на
дереве зашевелилась, съежилась, почернела, закаркала и полетела вдаль. Передонов дрогнул, дико крикнул и
побежал домой. Володин трусил за ним озабоченно, с недоумевающим выражением в вытаращенных глазах, придерживая на голове котелок и помахивая тросточкою.
А дождь усиливался, оживлённее застучал по крышам, зашелестел ветвями
деревьев, по дороге ещё веселее
побежали ручьи, громче захлюпала грязь под ногами рабочих, быстро шагавших, неся лёгкий, длинный гроб. Горожане растаяли в дожде, около солдата остались только нищие да свои.
Пошли окуровские дожди, вытеснили воздух, завесили синие дали мокрыми туманами,
побежали меж холмов холодные потоки, разрывая ямы в овраги, на улицах разлились мутные лужи, усеянные серыми пузырями, заплакали окна домов, почернели
деревья, — захлебнулась земля водой.
Дом Кожемякина раньше был конторою господ Бубновых и примыкал к их усадьбе. Теперь его отделял от земли дворян пустырь, покрытый развалинами сгоревшего флигеля, буйно заросший дикою коноплёю, конским щавелём, лопухами, жимолостью и высокой, жгучей крапивой. В этой густой, жирно-зелёной заросли плачевно торчали обугленные стволы
деревьев, кое-где от их корней бессильно тянулись к солнцу молодые
побеги, сорные травы душили их, они сохли, и тонкие сухие прутья торчали в зелени, как седые волосы.