Неточные совпадения
Иван Кузмич вполне соглашался
с своею
супругою и приговаривал: «А слышь ты, Василиса Егоровна правду
говорит.
Марина сказала, что Коптев был близким приятелем ее
супруга и что истцы лгут,
говоря, будто завещатель встречался
с нею только дважды.
— Устала я и
говорю, может быть, грубо, нескладно, но я
говорю с хорошим чувством к тебе. Тебя — не первого такого вижу я, много таких людей встречала.
Супруг мой очень преклонялся пред людями, которые стремятся преобразить жизнь, я тоже неравнодушна к ним. Я — баба, — помнишь, я сказала: богородица всех религий? Мне верующие приятны, даже если у них религия без бога.
И, вся полна негодованьем,
К ней мать идет и,
с содроганьем
Схватив ей руку,
говорит:
«Бесстыдный! старец нечестивый!
Возможно ль?.. нет, пока мы живы,
Нет! он греха не совершит.
Он, должный быть отцом и другом
Невинной крестницы своей…
Безумец! на закате дней
Он вздумал быть ее
супругом».
Мария вздрогнула. Лицо
Покрыла бледность гробовая,
И, охладев, как неживая,
Упала дева на крыльцо.
Видит
супруга, что
с ним нечто сталось, и поднесла к нему новорожденного: «Простил,
говорит, нас отрок, внял слезам и молитвам за него нашим».
Раз, много лет уже тому назад,
говорю одному влиятельному даже лицу: «Ваша
супруга щекотливая женщина-с», — в смысле то есть чести, так сказать нравственных качеств, а он мне вдруг на то: «А вы ее щекотали?» Не удержался, вдруг, дай, думаю, полюбезничаю: «Да,
говорю, щекотал-с» — ну тут он меня и пощекотал…
— Да-с, сбежала-с, я имел эту неприятность, — скромно подтвердил Максимов. —
С одним мусью-с. А главное, всю деревушку мою перво-наперво на одну себя предварительно отписала. Ты,
говорит, человек образованный, ты и сам найдешь себе кусок.
С тем и посадила. Мне раз один почтенный архиерей и заметил: у тебя одна
супруга была хромая, а другая уж чресчур легконогая, хи-хи!
Одним утром является ко мне дьячок, молодой долговязый малый, по-женски зачесанный,
с своей молодой женой, покрытой веснушками; оба они были в сильном волнении, оба
говорили вместе, оба прослезились и отерли слезы в одно время. Дьячок каким-то сплюснутым дискантом,
супруга его, страшно картавя, рассказывали в обгонки, что на днях у них украли часы и шкатулку, в которой было рублей пятьдесят денег, что жена дьячка нашла «воя» и что этот «вой» не кто иной, как честнейший богомолец наш и во Христе отец Иоанн.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей
супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине
с супругой, и принужденный опять
говорить, вдруг и как бы
с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А
с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря
с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
А Полинька Калистратова, преследуемая возобновившимися в последнее время нашествиями своего
супруга, уехала в Петербург одна. Розанов всячески спешил управиться так, чтобы ехать
с нею вместе, но не успел, да и сама Полинька
говорила, что этого вовсе не нужно.
— Что ж мудреного! — подхватил доктор. — Главное дело тут, впрочем, не в том! — продолжал он, вставая
с своего места и начиная самым развязным образом ходить по комнате. — Я вот ей самой сейчас
говорил, что ей надобно, как это ни печально обыкновенно для
супругов бывает, надобно отказаться во всю жизнь иметь детей!
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом
с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов,
супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и
говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
— «У нас,
говорит, состояния нет на то!» — «Что ж,
говорю, вашему
супругу там бы место найти; вот,
говорю, отличнейшая там должность открылась: две
с половиной тысячи жалованья, мундир 5-го класса, стеречь Минина и Пожарского, чтоб не украли!» — «Ах,
говорит, от кого же это зависит?» — «Кажется,
говорю, от обер-полицеймейстера».
— Или вот тот же капитан Полосухин:"Полюбилась,
говорит, мне Маша Цыплятева — надо,
говорит, ее выкрасть!"А Марья Петровна были тоже
супруга помещика-с… И, однако, мы ее выкрали-с. Так это не кошку убить-с… Нет-с! чтоб одно только это дело замазать, Полосухин восемьсот душ продал-с!
Устинья Наумовна. Подожду, золотая, подожду. Вот еще мне
с супругом твоим
поговорить надо.
Минут десять спустя Марья Николаевна появилась опять в сопровождении своего
супруга. Она подошла к Санину… а походка у ней была такая, что иные чудаки в те, увы! уже далекие времена, — от одной этой походки
с ума сходили. «Эта женщина, когда идет к тебе, точно все счастье твоей жизни тебе навстречу несет», —
говаривал один из них. Она подошла к Санину — и, протянув ему руку, промолвила своим ласковым и как бы сдержанным голосом по русски: «Вы меня дождетесь, не правда? Я вернусь скоро».
Второй курсовой офицер Белов только покачивал укоризненно головой, но ничего не
говорил. Впрочем, он всегда был молчалив. Он вывез
с Русско-турецкой войны свою жену, болгарку — даму неописуемой, изумительной красоты. Юнкера ее видели очень редко, раза два-три в год, не более, но все поголовно и молча преклонялись перед нею. Оттого и личность ее
супруга считалась неприкосновенной, окруженной чарами всеобщего табу.
— Merci, — коротко ответил Николай Николаевич. И оба остались стоять. — Мы к вам всего только на несколько минут. Это — князь Василий Львович Шеин, губернский предводитель дворянства. Моя фамилия — Мирза-Булат-Тугановский. Я — товарищ прокурора. Дело, о котором мы будем иметь честь
говорить с вами, одинаково касается и князя и меня, или, вернее,
супруги князя, а моей сестры.
Время проходило. Шатов в бессилии заснул и сам на стуле, головой на подушке Marie. Так застала их сдержавшая слово Арина Прохоровна, весело их разбудила,
поговорила о чем надо
с Marie, осмотрела ребенка и опять не велела Шатову отходить. Затем, сострив над «
супругами»
с некоторым оттенком презрения и высокомерия, ушла так же довольная, как и давеча.
Из этих намеков мужа и Егора Егорыча Миропа Дмитриевна хорошо поняла, что она поймана
с поличным, и ею овладело вовсе не раскаяние, которое ей предлагали, а злость несказуемая и неописуемая на своего
супруга; в ее голове быстро промелькнули не мысли, нет, а скорее ощущение мыслей: «Этот дурак, то есть Аггей Никитич,
говорит, что любит меня, а между тем разблаговещивает всем, что я что-то такое не по его сделала, тогда как я сделала это для его же, дурака, пользы, чтобы придать ему вес перед его подчиненными!» Повторяемый столь часто в мыслях эпитет мужу: дурак и дурак — свидетельствовал, что Миропа Дмитриевна окончательно убедилась в недальности Аггея Никитича, но, как бы там ни было, по чувству самосохранения она прежде всего хотела вывернуться из того, что ставят ей в обвинение.
— Достоверно-с, — отвечал Аггей Никитич, иронически усмехнувшись, — так как в каждом уездном городе ко мне являлся обыкновенно почтмейстер и предлагал взятку,
говоря, что он делает это по моему требованию, которое передано им от моей
супруги через почтальона… Я
говорю все это так откровенно вам, Егор Егорыч, потому что мне решительно не
с кем посоветоваться о таком моем большом горе!
— Мне угодно объясниться
с вами, — отвечал помещик, садясь без приглашения хозяина на стул, —
супруга ваша поручала одному моему ямщику передать моему почтовому старосте, что вы недовольны той платой, которую мы, почтосодержатели, платили прежнему господину почтмейстеру, то есть по десяти рублей
с дуги, и желаете получать по пятнадцати! Плата такая,
говорю вам откровенно, будет для всех нас обременительна!..
— Да вы, сударыня, может, покупаете у ваших крестьян: они люди богатые и все почесть на оброках, а нам где взять? Родитель у меня в заделье, господа у нас не жалостливые, где хошь возьми, да подай! Не то, что вы
с вашим
супругом! — выпечатывала бойко Маланья. — У вас один мужичок из Федюхина — Власий Македоныч — дом,
говорят, каменный хочет строить, а тоже откуда он взял? Все по милости господской!
Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его и одним прыжком прыгал в спальню, где, раздевшись и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил спать долго по утрам, и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем
супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев — человек не особенно практический и расчетливый — богател
с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его
с принятием, конечно, залогов от нее взять ее в долю, когда он на следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей в том,
говоря, что откупное дело рискованное и что он никогда не позволит себе вовлекать в него своих добрых знакомых.
Все это Екатерина Петровна
говорила, не столько, кажется, интересуясь делом своего
супруга, сколько желая приласкаться к Аггею Никитичу и продлить
с ним беседу.
— А как поймут? Я, конечно, буду не такой, а другой, каким я всегда был, но за
супругу мою я не поручусь… Она потихоньку от меня, пожалуй, будет побирать, где только можно… Значит, что же выходит?.. Пока я не разойдусь
с ней, мне нельзя служить, а не служить — значит, нечем жить!.. Расходиться же мне, как вы
говорите, не следует, и неблагородно это будет!..
Случившийся у Ченцовых скандал возбудил сильные толки в губернском городе; рассказывалось об нем разно и
с разных точек зрения; при этом, впрочем, можно было заметить одно, что либеральная часть публики, то есть молодые дамы, безусловно обвиняли Катрин,
говоря, что она сама довела мужа до такого ужасного поступка
с ней своей сумасшедшей ревностью, и что если бы, например, им, дамам, случилось узнать, что их
супруги унизились до какой-нибудь крестьянки, так они постарались бы пренебречь этим, потому что это только гадко и больше ничего!
Руслан!.. он точно!» И стрелою К
супругу пленница летит, В слезах, трепеща,
говорит: «Ты здесь… ты ранен… что
с тобою?» Уже достигла, обняла: О ужас… призрак исчезает!
Меж тем Руслан далеко мчится;
В глуши лесов, в глуши полей
Привычной думою стремится
К Людмиле, радости своей,
И
говорит: «Найду ли друга?
Где ты, души моей
супруга?
Увижу ль я твой светлый взор?
Услышу ль нежный разговор?
Иль суждено, чтоб чародея
Ты вечной пленницей была
И, скорбной девою старея,
В темнице мрачной отцвела?
Или соперник дерзновенный
Придет?.. Нет, нет, мой друг бесценный:
Еще при мне мой верный меч,
Еще глава не пала
с плеч».
— Кожемякин, —
говорю, — мы частенько в казначействе видаемся, а
с супругой и дочкой вашей я даже знаком.
А его
супруга Марфа Игнатьевна была почти на голову выше его и напоминала куклу: пышная, округлая,
с белой наливной шеей и фарфоровым лицом, на котором правильно и цветисто были нарисованы голубые глаза. Всё, что
говорила она, сопровождалось приветливой улыбкой ярко-красных губ, улыбка эта была тоже словно написана, и как будто женщина
говорила ею всем и каждому...
Она строго запретила сказывать о своем приезде и, узнав, что в новом доме, построенном уже несколько лет и по какой-то странной причуде барина до сих пор не отделанном, есть одна жилая, особая комната, не занятая мастеровыми, в которой Михайла Максимович занимался хозяйственными счетами, — отправилась туда, чтоб провесть остаток ночи и
поговорить на другой день поутру
с своим уже не пьяным
супругом.
Будь князь понастойчивей, он, может быть, успел бы втолковать ей и привить свои убеждения, или, по крайней мере, она стала бы притворяться, что разделяет их; но князь, как и
с большей частью молодых людей это бывает, сразу же разочаровался в своей
супруге, отвернулся от нее умственно и не стал ни слова
с ней
говорить о том, что составляло его суть, так что
с этой стороны княгиня почти не знала его и видела только, что он знакомится
с какими-то странными людьми и бог знает какие иногда странные вещи
говорит.
— Вот как!.. Что ж, это и хорошо! — произнес Елпидифор Мартыныч, а сам
с собой в это время рассуждал: «Князь холодно встретился
с супругой своей, и причиной тому, конечно, эта девчонка негодная — Елена, которую князь, видно, до сих пор еще не выкинул из головы своей», а потому Елпидифор Мартыныч решился тут же объяснить его сиятельству, что она совсем убежала к Жуквичу, о чем Елпидифор Мартыныч не
говорил еще князю, не желая его расстраивать этим.
— Затем она прямо объявила своему
супругу, — улыбаясь,
говорил адвокат в то время, как я проходил мимо него, — что она не может, да и не желает жить
с ним, так как…
— Но кто ж его возьмет без меня? — возразил Бегушев. — У него вот пять человек ребятишек; он
с супругой занимает у меня четыре комнаты… наконец, я ему
говорю: «Не делай ничего, пользуйся почетным покоем, лакей и без тебя есть!» Ничуть не бывало — все хочет делать сам… глупо… лениво… бестолково!
— Страшно простудился… ужасно!.. —
говорил Грохов и затем едва собрался
с силами, чтобы продолжать рассказ: —
Супруг ваш опять было на дыбы, но она прикрикнула на него: «Неужели,
говорит, вам деньги дороже меня, но я минуты
с вами не останусь жить, если жена ваша вернется к вам»… О господи, совсем здоровье расклеилось…
Далее
супруги от напора гнева не в состоянии были
говорить, и вскоре доктор уехал в больницу свою, а Домна Осиповна поехала к Меровой
с великим желанием встретиться
с Бегушевым.
Бегушев остался один, как громом пришибленный. Он все задавал себе вопрос: зачем приехал муж к Домне Осиповне? Она несколько раз, и особенно последнее время,
говорила ему, что у ней
с ее
супругом прерваны всякие человеческие сношения! Но, может быть, по какому-нибудь совершенно случайному обстоятельству он заехал сюда на короткое время? Однако он приехал
с какой-то госпожой своей — это что значит? Тут Бегушев терял всякую нить к объяснению.
Как это бывает у громадного большинства
супругов, раньше у Лаевского и у Надежды Федоровны ни один обед не обходился без капризов и сцен, но
с тех пор, как Лаевский решил, что он уже не любит, он старался во всем уступать Надежде Федоровне,
говорил с нею мягко и вежливо, улыбался, называл голубкой.
Сеньор, напрасно вы так
говорите,
Дочь командора хороша, как день,
Охотно был бы на его я месте!
Пожилая дама
с супругом и дочерью.
— Да супруга-то
с вами ли едет? — прибавила она вполголоса. — Оне что-то ничего не
говорят.
— Матушка, что это у ваших-то наделалось? — начала прямо Феоктиста Саввишна. — Я сейчас от них, Юлия Владимировна в слезах, Павел Васильич огорчен, — и не видала его.
Говорят, он совсем хочет уехать в деревню, а
супругу оставить здесь. Сами посудите — ведь это развод, на что это похоже? Мало ли что бывает между мужем и женою, вы сами по себе знаете. А ведь вышло-то все из пустяков. Вчерась поехала кататься
с этим вертопрахом Бахтиаровым.
С такого рода чувствованиями
супруги сошлись к обеду и несколько минут не
говорили друг
с другом ни слова.
Переговорив таким образом, сваха пришла к Юлии и посоветовала ей велеть горничной тотчас же укладываться. Таким образом, на другой день поутру
супруги вышли, каждый из своей комнаты, не
говоря друг
с другом ни слова, сели в экипаж и отправились в путь.
— Нельзя было, душа моя. Генерал просто меня прогнал; встретил в лавках: «Что вы,
говорит, сидите здесь? Я,
говорит, давно для вас место приготовил». Я
говорю: «Ваше превосходительство, у меня хозяйство». — «Плюньте,
говорит, на ваше хозяйство; почтенная
супруга ваша
с часу на час вас ждет», — а на другой день даже письмо писал ко мне; жалко только, что дорогою затерял.
Сергей Петрович еще несколько времени беседовал
с своею
супругою и, по преимуществу, старался растолковать ей, что если она его любит, то не должна слушаться матери, потому что маменьки, как они ни любят своих дочерей, только вредят в семейном отношении, — и вместе
с тем решительно объявил, что он
с сегодняшнего дня намерен прекратить всякие сношения
с Катериной Архиповной и даже не будет
с ней
говорить. Мари начала было просить его не делать этого, но Хозаров остался тверд в своем решении.
Моя возлюбленная
супруга не вмешивалась ни во что; все занималась своими нарядами и мало сидела
с гостями: посидит, посидит, да и уйдет понежиться, как
говорила она, полежать.
Между тем в зале уже гремела музыка, и бал начинал оживляться; тут было всё, что есть лучшего в Петербурге: два посланника,
с их заморскою свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо по-французски (что впрочем вовсе неудивительно) и поэтому возбуждавших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и государственных людей, — один английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому не почитающий за нужное ни
говорить, ни смотреть, зато его
супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings [синих чулок (англ.)] и некогда грозная гонительница Байрона,
говорила за четверых и смотрела в четыре глаза, если считать стеклы двойного лорнета, в которых было не менее выразительности, чем в ее собственных глазах; тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов, путешествовавших на свой счет не далее Ревеля и утверждавших резко, что Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль и поперек, потому что бывали несколько раз в Царском Селе и даже в Парголове.
Разновесов. Так-с, правду изволите
говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы тоже опасность имеем от
супруги, так как наша
супруга, при всей их бестолковости, очень горячий характер имеют-с.