Неточные совпадения
— Не то
еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
Софья (одна, глядя на часы). Дядюшка скоро должен вытти. (Садясь.) Я его здесь
подожду. (Вынимает книжку и прочитав несколько.) Это правда. Как не быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя не любить правил добродетели. Они — способы к счастью. (Прочитав
еще несколько, взглянула и, увидев Стародума, к нему подбегает.)
А глуповцы стояли на коленах и
ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время
еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
Она смотрела на него с насмешливою радостью. Видимо, она нашла
еще смешные и уродливые стороны в муже и
ждала времени, чтоб их высказать.
Еще в передней он услыхал ее удаляющиеся шаги. Он понял, что она
ждала его, прислушивалась и теперь вернулась в гостиную.
Левин знал тоже, что, возвращаясь домой, надо было прежде всего итти к жене, которая была нездорова; а мужикам, дожидавшимся его уже три часа, можно было
еще подождать; и знал, что несмотря на всё удовольствие, испытываемое им при сажании роя, надо было лишиться этого удовольствия и, предоставив старику без себя сажать рой, пойти толковать с мужиками, нашедшими его на пчельнике.
Он
еще занимал важное место, он был членом многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более не
ждут.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или
еще раз увидать его. Она
ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он
еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Анна легла на свою постель и
ждала каждую минуту, что он
еще раз заговорит с нею.
Венера перешла уже выше сучка, колесница Медведицы с своим дышлом была уже вся видна на темносинем небе, но он всё
еще ждал.
Но туча, то белея, то чернея, так быстро надвигалась, что надо было
еще прибавить шага, чтобы до дождя поспеть домой. Передовые ее, низкие и черные, как дым с копотью, облака с необыкновенной быстротой бежали по небу. До дома
еще было шагов двести, а уже поднялся ветер, и всякую секунду можно было
ждать ливня.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо
ждать от света; но он сделал
еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Если бы Левин был теперь один с братом Николаем, он бы с ужасом смотрел на него и
еще с большим ужасом
ждал, и больше ничего бы не умел сделать.
Алексей Александрович и не
ждал его нынче и был удивлен его приездом и
еще более тем, что доктор очень внимательно расспросил Алексея Александровича про его состояние, прослушал его грудь, постукал и пощупал печень.
Священник
подождал несколько секунд, не скажет ли он
еще чего, и, закрыв глаза, быстрым владимирским на «о» говором сказал...
— Если вы захотите
еще немного
подождать, — сказал я, — то будете иметь удовольствие увидаться с старым приятелем…
Прошла почти неделя, а я
еще не познакомился с Лиговскими.
Жду удобного случая. Грушницкий, как тень, следует за княжной везде; их разговоры бесконечны: когда же он ей наскучит?.. Мать не обращает на это внимания, потому что он не жених. Вот логика матерей! Я подметил два, три нежные взгляда, — надо этому положить конец.
Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, — тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда
еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что
подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал
еще дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг
еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда
поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног.
— Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они
ждут — тетки, вам бы не прозевать! — заморского принца, да
еще под красными парусами!
Дунечка не отвечала; решение ее было
еще давеча сделано, она
ждала только вечера.
Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он не оттого, что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже
ждал ее; да и мысль эта была совсем не вчерашняя. Но разница была в том, что месяц назад, и даже вчера
еще, она была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах.
— Нельзя же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите.
Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его
еще можно спасти.
Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Он развернул, наконец, письмо, все
еще сохраняя вид какого-то странного удивления; потом медленно и внимательно начал читать и прочел два раза. Пульхерия Александровна была в особенном беспокойстве; да и все
ждали чего-то особенного.
В это время послышались
еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский,
еще с улицы. Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом. Раскольников упросил доктора
подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и остался.
Незнакомец звякнул
еще раз,
еще подождал и вдруг, в нетерпении, изо всей силы стал дергать ручку у дверей.
Они положили
ждать и терпеть. Им оставалось
еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она — она ведь и жила только одною его жизнью!
Не
подождать ли
еще… пока сердце перестанет?..» Но сердце не переставало.
— Ну что ж, промах! Стреляйте
еще, я
жду, — тихо проговорил Свидригайлов, все
еще усмехаясь, но как-то мрачно, — этак я вас схватить успею, прежде чем вы взведете курок!
Народ расходился, полицейские возились
еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода… не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего не будет, — прибавил он, — нечего
ждать. Что это, контора… А зачем Заметов не в конторе? Контора в десятом часу отперта…» Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
— Прочь, рано
еще!
Подожди, пока позовут!.. Зачем его раньше привели? — бормотал в крайней досаде, как бы сбитый с толку Порфирий Петрович. Но Николай вдруг стал на колени.
Еще меньше его девочка, в совершенных лохмотьях, стояла у ширм и
ждала своей очереди.
— Что бишь я
еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, — да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка, не подумайте, что я не хотел к вам сегодня первый прийти и
ждал вас первых.
— Зарядили неаккуратно. Ничего! У вас там
еще есть капсюль. Поправьте, я
подожду.
Предупреждаю вас, что Дунечка уже все разрешила, с первого шагу, но я, я
еще не знаю, как поступить, и… и все
ждала вас.
Подождите,
еще отопрется!
Кудряш. Ты что ж так долго?
Ждать вас
еще! Знаешь, что не люблю!
Нет, лучше
подождать — ведь спит
ещё народ...
Робинзон. Коли
ждать, так на пристани; зачем они сюда пойдут! С пристани они прямо домой проедут. Чего им
еще? Чай, и так сыты.
Давно ли он так же мечтал,
поджидая сына на постоялом дворике, а с тех пор уже произошла перемена, уже определились, тогда
еще неясные, отношения… и как!
Как отравленный, бродил он с места на место; он
еще выезжал, он сохранил все привычки светского человека; он мог похвастаться двумя-тремя новыми победами; но он уже не
ждал ничего особенного ни от себя, ни от других и ничего не предпринимал.
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что
еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги.
Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие слова...
Разглядывая искаженное отражение своего лица, Люба ударила по нему веткой,
подождала, пока оно снова возникло в зеленоватой воде, ударила
еще и отвернулась.
У подъезда гостиницы стояло две тройки. Дуняшу усаживал в сани седоусый военный, толпилось
еще человек пять солидных людей. Подъехала на сером рысаке Марина.
Подождав, когда тройки уехали, Самгин тоже решил ехать на вокзал, кстати и позавтракать там.
Не забывая пасхальную ночь в Петербурге, Самгин пил осторожно и
ждал самого интересного момента, когда хорошо поевшие и в меру выпившие люди,
еще не успев охмелеть, говорили все сразу. Получалась метель слов, забавная путаница фраз...
В дверь сильно застучали; он
подождал, не прибежит ли Дуняша, но, когда постучали
еще раз, открыл сам. Первым ввалился Лютов, за ним Макаров и
еще кто-то третий. Лютов тотчас спросил...
Еще издали она заставляла его
ждать, что толкнет тугой, высокой грудью или заденет бедром.
— Это я знаю, — согласился Дронов, потирая лоб. — Она, брат… Да. Она вместо матери была для меня. Смешно? Нет, не смешно. Была, — пробормотал он и заговорил
еще трезвей: — Очень уважала тебя и
ждала, что ты… что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь…
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и
еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно
ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...