Неточные совпадения
После отъезда доктора Сергей Иванович пожелал
ехать с удочкой
на реку.
— A propos о деревне, — прибавил он, — в будущем месяце дело ваше кончится, и в апреле вы можете
ехать в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой дом! Сад! Там есть один павильон,
на горе: вы его полюбите. Вид
на реку… вы не помните, вы пяти лет были, когда папа выехал оттуда и увез вас.
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон, вид
на реку и дом, совсем готовый для житья, как надо прежде
поехать туда, потом в Обломовку.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы
ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям
на берегах Маи. Теперь предстоит
ехать шестьсот верст
рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают
ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска
на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Приезжаете
на станцию, конечно в плохую юрту, но под кров, греетесь у очага, находите летом лошадей, зимой оленей и смело углубляетесь, вслед за якутом, в дикую, непроницаемую чащу леса,
едете по руслу
рек, горных потоков, у подошвы гор или взбираетесь
на утесы по протоптанным и — увы! где романтизм? — безопасным тропинкам.
Мая извивается игриво, песчаные мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не темный и не мелкий частокол, как
на болотах, но заметно покрупнел к
реке; стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая
на знакомые деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято —
едем. Теперь платить будем прогоны по числу людей, то есть сколько будет гребцов
на лодках.
А вот вы
едете от Охотского моря, как
ехал я, по таким местам, которые еще ждут имен в наших географиях, да и весь край этот не все у нас, в Европе, назовут по имени и не все знают его пределы и жителей,
реки, горы; а вы
едете по нем и видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется
на тысячу шагов.
Я не уехал ни
на другой, ни
на третий день. Дорогой
на болотах и
на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги.
На третий день по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой по Лене мне
ехать нельзя, что надо подождать, пока пройдет опухоль.
За месяц вперед А.И. Мерзляков был командирован в город Владивосток покупать мулов для экспедиции. Важно было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. А.И. Мерзлякову поручено было отправить мулов
на пароходе в залив Рында, где и оставить их под присмотром трех стрелков, а самому
ехать дальше и устроить
на побережье моря питательные базы. Таких баз намечено было пять: в заливе Джигит, в бухте Терней,
на реках Текаме, Амагу и Кумуху, у мыса Кузнецова.
Подкрепив свои силы
едой, мы с Дерсу отправились вперед, а лошади остались сзади. Теперь наша дорога стала подыматься куда-то в гору. Я думал, что Тютихе протекает здесь по ущелью и потому тропа обходит опасное место. Однако я заметил, что это была не та тропа, по которой мы шли раньше. Во-первых,
на ней не было конных следов, а во-вторых, она шла вверх по ручью, в чем я убедился, как только увидел воду. Тогда мы решили повернуть назад и идти напрямик к
реке в надежде, что где-нибудь пересечем свою дорогу.
И вот мы опять
едем тем же проселком; открывается знакомый бор и гора, покрытая орешником, а тут и брод через
реку, этот брод, приводивший меня двадцать лет тому назад в восторг, — вода брызжет, мелкие камни хрустят, кучера кричат, лошади упираются… ну вот и село, и дом священника, где он сиживал
на лавочке в буром подряснике, простодушный, добрый, рыжеватый, вечно в поту, всегда что-нибудь прикусывавший и постоянно одержимый икотой; вот и канцелярия, где земский Василий Епифанов, никогда не бывавший трезвым, писал свои отчеты, скорчившись над бумагой и держа перо у самого конца, круто подогнувши третий палец под него.
За ужином они угощают ее водкой, меня — арбузами, дыней; это делается скрытно:
на пароходе
едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в
реку. Он одет похоже
на будочника — с медными пуговицами — и всегда пьяный; люди прячутся от него.
Кучер не спрашивал, куда
ехать. Подтянув лошадей, он лихо прокатил мимо перемен, проехал по берегу Березайки и, повернув
на мыс, с шиком въехал в открытые ворота груздевского дома, глядевшего
на реку своими расписными ставнями, узорчатою вышкой и зеленым палисадником. Было еще рано, но хозяин выскочил
на крыльцо в шелковом халате с болтавшимися кистями, в каком всегда ходил дома и даже принимал гостей.
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех видел сегодня
на реке и потом там…
на том берегу… с этими милыми, славными девушками. Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе
на минутку, что все мы были в гостях у его сестер и прямо от них
поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
На все мои вопросы отцу и Евсеичу: «Когда же мы
поедем в Сергеевку?» — обыкновенно отвечали: «А вот как
река пройдет».
Я думал, что мы уж никогда не
поедем, как вдруг, о счастливый день! мать сказала мне, что мы
едем завтра. Я чуть не сошел с ума от радости. Милая моя сестрица разделяла ее со мной, радуясь, кажется, более моей радости. Плохо я спал ночь. Никто еще не вставал, когда я уже был готов совсем. Но вот проснулись в доме, начался шум, беготня, укладыванье, заложили лошадей, подали карету, и, наконец, часов в десять утра мы спустились
на перевоз через
реку Белую. Вдобавок ко всему Сурка был с нами.
Выйдя из дому, они взяли извозчика и
поехали на конец города, к
реке. Там,
на одной стороне плотины, стояла еврейская турбинная мукомольня — огромное красное здание, а
на другой — были расположены купальни, и там же отдавались напрокат лодки. Ромашов сел
на весла, а Назанский полулег
на корме, прикрывшись шинелью.
Маленький городок, куда
ехали мои путники, стоял
на судоходной
реке и имел довольно красивые окрестности: по
реке его тихо шли небольшие барки; в стороне виднелись сосновый бор и чье-то зеленеющее озимое поле.
— Я к нему в работники нанялся; как в Перму приедем, слезу с парохода, прощай, ероха-воха! По железной дороге
ехать, потом — по
реке да
на лошадях еще; пять недель будто
ехать надо, вона, куда человек забился…
Так и
поехали втроем в дальнюю дорогу… Не стоит описывать, как они переехали через границу и проехали через немецкую землю; все это не так уж трудно. К тому же, в Пруссии немало встречалось и своих людей, которые могли указать, как и что надо делать дорогой. Довольно будет сказать, что приехали они в Гамбург и, взявши свои пожитки, отправились, не долго думая, к
реке,
на пристань, чтобы там узнать, когда следует
ехать дальше.
Пугачев и
поехал, но пред его возвращением зять его, Прусак, бывший Зимовейской станицы казак, а ныне состоящий в Таганрогском казацком полку, явился у нас и
на станичном сборе показал, что он с женою и Василий Кусачкин, да еще третий, по уговору Пугачева, бежали за Кубань
на Куму-реку, где он (Прусак), побыв малое время, оставил их и возвратился
на Дон.
— Не понимаете? — с усмешкой посмотрев
на Тараса, спросил Фома. — Ну… скажем так:
едет человек в лодке по
реке… Лодка, может быть, хорошая, а под ней все-таки глубина… Лодка — крепкая… но ежели человек глубину эту темную под собой почувствует… никакая лодка его не спасет…
Боркин. Уф, утомился… Кажется, со всеми здоровался. Ну, что новенького, господа? Нет ли чего-нибудь такого особенного, в нос шибающего? (Живо Зинаиде Саввишне.) Ах, послушайте, мамаша…
Еду сейчас к вам… (Гавриле.) Дай-ка мне, Гаврюша, чаю, только без кружовенного варенья! (Зинаиде Саввишне.)
Еду сейчас к вам, а
на реке у вас мужики с лозняка кору дерут. Отчего вы лозняк
на откуп не отдадите?
Сборской отправился
на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел
на лошадь и в провожании уланского вахмистра
поехал через город к Тверской заставе. Выезжая
на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
Мелькнул справа пролет
на Банную гору и скрытую под горой
реку, потом долго
ехали по Московской улице, и
на тротуарах было оживление, шаркали ногами, мелькали белые женские платья и летние фуражки: шли
на музыку в городской сад.
— Это у Синицына? У разбойника?!. Ну нет, шалишь: Лука Карнаухов к Синицыну не
поедет, хоть проведи он от Паньшина до Майны
реку из шампанского…
На лодке по шампанскому вези — и то не
поеду! Понял? Синицын — вор… Ты чего это моргаешь?
В августе, вскоре после успеньева дня,
поехали мы с ним
на Любушин омут сомят ловить, а был Ларион малость выпивши, да и с собой тоже вино имел. Глотает из бутылки понемножку, крякает и поёт
на всю
реку.
Но чаще всего он вылезал под видом красного петуха
на свою черную растрепанную крышу и кричал оттуда «кука-реку!» Все знали, что его, разумеется, занимало не пение «ку-ка-реку», а он высматривал, не
едет ли кто-нибудь такой, против кого стоило бы подучить лешего и кикимору поднять хорошую бурю и затормошить его до смерти.
Бальзаминов (берет стул и садится подле матери). Вот, вдруг я вижу, будто я
еду в хорошей коляске и одет будто я очень хорошо, со вкусом: жилетка будто
на мне, маменька, черная, с мелкими золотыми полосками; лошади будто серые, а
еду я подле
реки…
Наделавшая шуму речка Причинка была притоком Большого Сулата в том месте, где он делал широкую петлю
на север, а потом круто поворачивал к юго-востоку;
на стрелке, где сливались эти
реки, стояла деревушка Причина, куда мы теперь
ехали.
— Послушайте, может быть, вы все-таки доскажете, что было дальше? — спросил я через некоторое время, видя, что мой спутник задумался и как будто забыл о своем рассказе, глядя прямо перед собой
на освещенные солнцем горы нашего берега.
Реки с ледоходом теперь не было видно. Мы
ехали лугом, впереди плелись мои спутники, о чем-то весело балагуря с своим ямщиком.
Мы
ехали берегом Лены
на юг, а зима догоняла нас с севера. Однако могло показаться, что она идет нам навстречу, спускаясь сверху, по течению
реки.
Затем, когда у настоящего злотаря риза будет готова, ее привезут к нам за
реку, а Яков Яковлевич
поедет опять в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет в алтарь, и станет в шинели в темном алтаре у жертвенника, где наша икона
на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары, велит ее вынесть.
В эту же ночь — как теперь все помню! — у отца барки
на реке бурей разбило, и он, хоть и немочь ломала его,
поехал на место, как только прибежали к нам
на завод рыбаки.
Уже несколько дней мы
ехали «разнопряжкой». Это значило, что
на каждого человека (нас было трое) давали лошадь и узенькие дровнишки. Ямщик, иногда два
ехали на таких же дровнях, отдельно. Составлялся караван, который, порой стуча и визжа полозьями по острым камням, медленно тянулся по берегу
реки под скалами.
Ему не хотелось
ехать через мост и селом, он направил лошадь вдоль
реки — там, версты
на четыре ниже плотины, был брод, а ещё дальше — другой, новый мост.
— Не знаю, но я здесь не останусь: климат не здоров для художника. А? Подумай-ка, да и
поедем на наш старый театр, с его декорациями, в которых мудрено отличить тенистую аллею от
реки, в которых море спокойно, а стены волнуются. Поедем-ка!
— Н-но! — крикнул стражник, широко разинув рот, толкнул лошадь прикладом в шею и
поехал вдоль
реки, косясь
на неё.
Началось это весной. Вскоре после Пасхи, которая была в том году поздней, мы
поехали с ним однажды
на острова. Был ясный, задумчивый, ласковый вечер. Тихие воды
рек и каналов мирно дремали в своих берегах, отражая розовый и лиловый свет погасавшего неба. Молодая, сероватая зелень прибрежных ив и черных столетних лип так наивно и так радостно смотрелась в воду. Мы долго молчали. Наконец под обаянием этого прелестного вечера я сказал медленно...
— В городе станем жить, в большом каменном доме, — говорила ей Марья Гавриловна, принимаясь за укладыванье. — Весело будет нам, Таня, народу там много, будем кататься в коляске
на хороших лошадях, по
реке на пароходе
поедем кататься… Видала ль ты пароходы-то?.. Да нет, где тебе видать!.. Вот увидишь, Таня, у меня теперь свой пароход и свой дом будет. Весело будем жить, Танюшка, весело.
Ехали они долго с горы
на гору, переехали вброд
реку, выехали
на дорогу и
поехали лощиной.
Рано утром веселая и оживленная компания моряков с «Коршуна», одетых в штатское платье, была в Гревзенде. В Лондон решено было
ехать по железной дороге, а оттуда
на пароходе, чтобы увидать
реку у самого Лондона. Торопливо взяли билеты… Примчался поезд… Остановка одна минута… и наши моряки, бросившись в вагон, помчались в Лондон со скоростью восьмидесяти верст в час.
Когда рыбный караван приходит к Макарью, ставят его вверх по
реке,
на Гребновской пристани, подальше ото всего, чтоб не веяло
на ярманку и
на другие караваны душком «коренной». Баржи расставляются в три либо в четыре ряда, глядя по тому, сколь велик привоз.
На караван ездят только те, кому дело до рыбы есть. Поглядеть
на вонючие рыбные склады в несколько миллионов пудов из одного любопытства никто не
поедет — это не чай, что горами навален вдоль Сибирской пристани.
Едет белый царь по Волге
реке, плывет государь по Во́ложке
на камешке.
В Дубровине мне дают лошадей, и я
еду дальше. Но в 45 верстах от Томска мне опять говорят, что
ехать нельзя, что
река Томь затопила луга и дороги. Опять надо плыть
на лодке. И тут та же история, что в Красном Яру: лодка уплыла
на ту сторону, но не может вернуться, так как дует сильный ветер и по
реке ходят высокие валы… Будем ждать!
Они
едут в имение старика Болконского, переезжают
на пароме
реку. Пьер восторженно говорит о необходимости любви, веры, о вечной жизни.
Удэхейцы сказали мне, что они живут по другую сторону Туманного мыса,
на реке Самарге, и сюда пришли только
на охоту. Пока варился чай для гостей, наши проводники успели объяснить удэхейцам, кто мы, куда
едем и какая от них требуется помощь.
Впоследствии я узнал, что не только наводнение являлось причиной нашей задержки, но были и другие обстоятельства. Дело в том, что гольды боятся Анюя и выше фанзы Тахсале никогда не заходят. Им было известно, что удэхейцы собирались спускаться
на ботах вниз по
реке, и они решили здесь ждать их в Тахсале, чтобы передать нас, а самим
ехать домой. Они не ошиблись в расчетах. Действительно, 9 июля сверху пришли удэхейцы
на двух лодках.
На другой день утром я написал письма в концессию с просьбой отправить их во Владивосток с ближайшей оказией и затем
поехал с орочами
на реку Хади. Как и надо было ожидать, при устье
река разбивается
на несколько мелководных рукавов, разделенных наносными островами недавнего образования и еще не успевших покрыться растительностью.
Миону был
на ногах. Жена его готовила завтрак, сам он чистил ружье, а ребятишки играли костями рыси. Во время
еды он сказал, что проводит нас только до того места, где обыкновенно держатся тигры, а затем вернется и, не дожидаясь нашего возвращения, пойдет
на реку Хор. Я знал, что отговаривать его было напрасным трудом, и потому сказал ему, что хорошо помню свое обещание не задерживать его дольше полдня.