Неточные совпадения
Никто никогда не объяснил, как реальность
бытия может переходить в идеальность
познания.
Это утверждение примата
познания над
бытием последовательно проводит Коген.
Пространство, время, все категории
познания, все законы логики суть свойства самого
бытия, а не субъекта, не мышления, как думает большая часть гносеологических направлений.
Познание не есть рационализирование
бытия и жизни, а есть их внутреннее просветление, их творческое развитие.
Бытие ни в каком смысле не зависит от мышления и
познания, оно предшествует самому первоначальному познавательному акту, оно скрыто за самим этим познавательным актом.
Гносеологический гамлетизм с самого начала предполагает
познание отсеченным от цельной жизни духа, субъект оторванным от объекта и ему противоположным, мышление выделенным из
бытия и где-то вне его помещенным.
Откуда же та иррациональность, греховность
бытия, которая рождает все ограничивающий и сковывающие категории и делает наше
познание мира болезненным и неудовлетворяющим?
Безумие — рассматривать
бытие как результат объективирования и рационализирования познающего субъекта, ставить
бытие в зависимость от категорий
познания, от суждения.
Грехи
познания могут быть объяснены лишь из грехов самого
бытия.
Идеалистическому визионизму кажется, что в опосредственном
познании рационализированного сознания
бытие конструируется познающим субъектом и от него зависит.
Но ведь безумие думать, что
бытие может зависеть от
познания, что оно дано лишь в науках, что вне суждения не может быть и речи о
бытии.
Но отсюда никак не следует, что теория
познания не предполагает психического и метафизического, т. е. не знаний, не дисциплин, а самих сил
бытия.
Различие между общим и индивидуальным лежит в самой действительности, в самом
бытии, а не в субъекте, не в механизме
познания — вот ценный вывод Лосского.
Этим нисколько, конечно, не отрицается, что в самой действительности, в
бытии мышление,
познание играет большую роль, возможно даже, что основа
бытия есть Разум, Логос.
Открещиваясь от онтологии и утверждая чисто языческий гносеологический оптимизм, Лосский не приводит проблему
познания в связь с Логосом, лежащим в основе
бытия, и с иррациональным отпадением
бытия от Логоса.
Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в
познании есть, как мы видели, результат того же заболевания
бытия, которое превратило его во временное, пространственное, материальное и логическое.
Мышление есть
бытие, оно в
бытии пребывает,
познание есть жизнь, оно в жизни совершается.
Пытались разгадать тайну
познания гносеологическим анализом субъекта и его элементов, тщательным отделением субъекта от
бытия, выделением «мышления» в замкнутую и самостоятельную область, живущую по своему закону.
Это привело к формализму, который не имеет отношения к
бытию и к содержанию
познания и ни от каких скептических опасностей не охраняет.
Нет, кантианство ставит роковые дилеммы для самой жизни, для самого
бытия, а не только для
познания, для науки.
Но в Логосе субъект и объект тождественны; в мировой жизни Логоса акт
познания есть акт самой жизни, знание есть
бытие (знание есть непременно
бытие, но
бытие не есть непременно знание, как думал Гегель).
Реалистическая теория
познания должна признать примат
бытия над мышлением.
Творческая воля должна вновь дать место онтологии, исследованию тайн
бытия без этой вечной оглядки, раздвоения, рефлексии, без вечного сомнения в возможности
познания и в реальности
бытия.
Не есть ли тайна
познания и тайна
бытия одна и та же тайна?
Познание есть непосредственная жизнь самого
бытия — вот что утверждает Лосский.
В действительности, рационалистическое сознание и опосредственное
познание есть лишь болезненное состояние самого
бытия, в нем совершившийся разрыв.
В церковном сознании всякое
познание есть самопознание универсального
бытия, переход его к светлому космосу.
Познание истины есть посвящение в тайны
бытия.
Лосский признает только имманентность
бытия знанию, для него действительность непосредственно присутствует в акте
познания, но он нисколько не отрицает
бытия трансцендентного, само
бытие у него вне субъекта и до субъекта.
Не учение о
бытии, а само
бытие предшествует учению о
познании.
Способ лечения может быть лишь один: отказ от притязаний отвлеченной философии, возврат к мистическому реализму, т. е. к истокам
бытия, к живому питанию, к
познанию как функции целостного процесса жизни.
Должен быть восстановлен и на незыблемых основаниях утвержден реалистический тезис относительно
бытия, реалистический критерий истины и реалистическое понимание процесса
познания.
Но сам же Лосский помогает нам перенести вопрос о дефектах
познания на почву онтологическую, увидеть корень зла в самом
бытии, в самой живой действительности, а не в том, что субъект конструирует объект и тем умерщвляет в нем жизнь.
Церковное сознание, церковный разум есть неосознанная предпосылка всякой гносеологии, для которой
познание есть брак познающего с космосом, познающий имеет отношение к
бытию и в
бытии что-то совершает.
Сама проблема Канта: как возможен опыт, который дает материал
познания, как устраивается он субъектом, сама эта проблема предполагает разрыв между субъектом и объектом, между мышлением и живым опытом
бытия.
Логос не есть отвлеченное рациональное начало, Логос — органичен, в нем процесс
познания есть функция живого целого, в нем мышление есть само
бытие.
Но странным образом этот всевластный опыт нисколько не сближает
познания с
бытием, субъект остается оторванным от объекта, действительность продолжает отсутствовать в
познании, самой жизни нет в опыте.
Жизнь духа, само
бытие, во всех смыслах предшествует всякой науке, всякому
познанию, всякому мышлению, всякой категории, всякому суждению, всякому гносеологическому субъекту.
Эмпирический феноменализм старательно изгоняет живое
бытие из
познания, действительность сводит к явлениям в сознании, слишком многое относится на счет абстрагирующего процесса того самого мышления, силу которого отвергают эмпирики во имя опыта.
Вот почему религиозное восстановление духовной цельности в
познании есть не порабощение познающего разума, а его освобождение, раскрытие ему путей к истине, к
бытию.
Критическая гносеология радикально уже отрицает изначальную цель
познания — соединение познающего с
бытием, конструирует
познание вне реального, живого, внутреннего отношения познающего субъекта к познаваемому объекту.
Он признает наличность
бытия в
познании, непосредственность восприятия мира и этим порывает с традициями рационалистов, эмпириков и критицистов.
Не скрыта ли в первоначально данном универсальном
бытии разгадка дефектов нашего
познания, погрешностей рационализма?
Трансцендентность
познания есть абсурд, но трансцендентность
бытия вполне допустима.
Критическая гносеология начала проверять компетенцию
познания и пришла к тому заключению, что
познание не компетентно связать познающего с объектом
познания, с
бытием.
Правда, эта демоническая роль
познания разыгрывается только в книгах по гносеологии, только в книгах этих
бытие упраздняется, подчиняется суждению.
Лосский как бы не чувствует драмы
познания, оторванности субъекта от
бытия.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что
познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что
познание есть функция жизни, что возможность брачного
познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной жизни в
бытии, что и в познающем.
Познание наше болезненно не потому, что субъект конструирует объект, опосредствывает, что опыт есть лишь наше субъективное состояние или что знание есть лишь копия, отражение действительности, причем наш познавательный механизм оказывается кривым зеркалом, а потому, что все
бытие наше болезненно, что мир греховен, что все в мире разорвано.
В акте
познания с самим
бытием, с самой реальной действительностью происходит нечто такое, в силу чего
бытие творчески совершенствуется, развивается, осуществляет ценность.