Неточные совпадения
— Вишь, козявки
ползут! — сказал он, указывая
на них, и из-под
руки поглядел
на солнце.
Самгин стоял, защищая
рукой в перчатке лицо от снега, ожидая какого-то молодого человека, ему казалось, что время
ползет необыкновенно медленно и даже не
ползет, а как бы кружится
на одном месте.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в
руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали
на землю и корчились,
ползли, а многие ложились
на снег в позах безнадежно неподвижных.
Встречу непонятно, неестественно
ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные
руки; растопыривая пальцы, эти
руки хватались за лед
на краю, лед обламывался и хрустел.
Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами
на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные
руки. Клим слышал хриплый вой...
Я зачерпнул из ведра чашкой, она, с трудом приподняв голову, отхлебнула немножко и отвела
руку мою холодной
рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в угол
на иконы, перевела глаза
на меня, пошевелила губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила
на глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а
руки, слабо шевеля пальцами,
ползли на грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания не было слышно.
— Не чеши
рук, —
ползет ко мне его сухой шепот. — Ты служишь в первоклассном магазине
на главной улице города, это надо помнить! Мальчик должен стоять при двери, как статуй…
Тихими ночами мне больше нравилось ходить по городу, из улицы в улицу, забираясь в самые глухие углы. Бывало, идешь — точно
на крыльях несешься; один, как луна в небе; перед тобою
ползет твоя тень, гасит искры света
на снегу, смешно тычется в тумбы, в заборы. Посредине улицы шагает ночной сторож, с трещоткой в
руках, в тяжелом тулупе, рядом с ним — трясется собака.
…Потом случилось что-то непонятное, страшное и смешное: разбудил Кожемякина тихий визг отворенной двери и скрип половицы, он всмотрелся во тьму, ослабел, облившись холодным потом, хотел вскрикнуть и не мог, подавленный страхом, —
на полу бесшумно извивалась длинная серая фигура; вытянув вперёд тонкую
руку, она
ползла к постели медленными движениями раздавленной лягушки.
А утром в «Эрмитаже»
на площадке перед театром можно видеть то ползающую по песку, то вскакивающую, то размахивающую
руками и снова ползущую вереницу хористов и статистов… И впереди
ползет и вскакивает в белой поддевке сам Лентовский… Он репетирует какую-то народную сцену в оперетке и учит статистов.
Возьмешь два шеста, просунешь по пути следования по болоту один шест, а потом параллельно ему,
на аршин расстояния — другой, станешь
на четвереньки — ногами
на одном шесте, а
руками на другом — и
ползешь боком вперед, передвигаешь ноги по одному шесту и
руки, иногда по локоть в воде, по другому. Дойдешь до конца шестов —
на одном стоишь, а другой вперед двигаешь. И это был единственный путь в раскольничьи скиты, где уж очень хорошими пряниками горячими с сотовым медом угощала меня мать Манефа.
Но сам не успевает пробраться к лестнице и, вижу, проваливается. Я вижу его каску наравне с полураскрытой крышей… Невдалеке от него вырывается пламя… Он отчаянно кричит… Еще громче кричит в ужасе публика внизу… Старик держится за железную решетку, которой обнесена крыша, сквозь дым сверкает его каска и кисти
рук на решетке… Он висит над пылающим чердаком… Я с другой стороны крыши, по желобу, по ту сторону решетки
ползу к нему, крича вниз народу.
Снова в лавке стало тихо. Илья вздрогнул от неприятного ощущения: ему показалось, что по лицу его что-то
ползёт. Он провёл
рукой по щеке, отёр слёзы и увидал, что из-за конторки
на него смотрит хозяин царапающим взглядом. Тогда он встал и пошёл нетвёрдым шагом к двери,
на своё место.
A утром я вижу в «Эрмитаже»
на площадке перед театром то ползающую по песку, то вскакивающую, то размахивающую
руками и снова ползущую вереницу хористов и статистов, впереди которой
ползет и вскакивает в белой поддевке сам Лентовский. Он репетирует какую-то народную сцену в оперетке и учит статистов.
Ничего ему в
руки не давалось — все так и
ползло от него прочь, подальше; а он еще помешан был
на том, чтобы все легкое делать трудным.
Истомин сидел, закрывши глаза и сложив
на груди
руки; Бер молча правил лошадьми и заставлял себя спокойно следить за тем, что там
ползло по небу снурочком.
Никита
полз к окну, хватаясь
руками за плечи брата, спинку кровати, стульев; ряса висела
на нём, как парус
на сломанной мачте; садясь у окна, он, открыв рот, смотрел вниз, в сад и в даль,
на тёмную, сердитую щетину леса.
Майская чудная ночь смотрела в окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по
рукам и ногам чудовище, — все эти неясные отрывистые звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и
ползли в нашу комнату вместе с холодной струей ночного воздуха, веявшего
на нас со стороны пруда.
Петрович. Вот и видно, что у тебя совесть-то нечиста! За сучок зацепил, да и испугался, и милости просишь. Рук-то марать не хочется (бросает дубину), потому что ты, что гад ползущий, — все одно. Что, прикусил язык-то! Ишь ты, и шинелишка-то вся
ползет, развалится скоро
на тебе. А еще чиновник! Чином своим похваляешься! Сшей себе новую хоть
на мои сиротские деньги, да уж и саван себе кстати
на них же купи. (Уходит в лавку).
Сумасшедшие не спят. Они страдают, и в голове у них все мутится. Да. Мутится и падает… И им хочется выть, царапать себя
руками. Им хочется стать вот так,
на четвереньки, и
ползти тихо-тихо, и потом разом вскочить и закричать...
Он
руку протянул, — его
рукаПопала в стену; протянул другую, —
Ощупал тихо кончик башмачка.
Схватил потом и ножку, но какую?!..
Так миньятюрна, так нежна, мягка
Казалась эта ножка, что невольно
Подумал он, не сделал ли ей больно.
Меж тем
рука всё далее
ползет,
Вот круглая коленочка… и вот,
Вот — для чего смеетесь вы заране? —
Вот очутилась
на двойном кургане…
Чужая
рука расстегивала единственную пуговицу, портки спадали, и мужицкая тощая задница бесстыдно выходила
на свет. Пороли легко, единственно для острастки, и настроение было смешливое. Уходя, солдаты затянули лихую песню, и те, что ближе были к телегам с арестованными мужиками, подмаргивали им. Было это осенью, и тучи низко
ползли над черным жнивьем. И все они ушли в город, к свету, а деревня осталась все там же, под низким небом, среди темных, размытых, глинистых полей с коротким и редким жнивьем.
Но этого было мало: покойник не только вздохнул, а действительно гнался за оскорбившим его шалуном или придерживал его за
руку: за К-диным
ползла целая волна гробовой кисеи, от которой он не мог отбиться, — и, страшно вскрикнув, он упал
на пол… Эта ползущая волна кисеи в самом деле представлялась явлением совершенно необъяснимым и, разумеется, страшным, тем более что закрытый ею мертвец теперь совсем открывался с его сложенными
руками на впалой груди.
Действительно, некоторые из товарищей довольно долго не могли привыкнуть к виду анатомического театра, наполненного ободранными трупами с мутными глазами, оскаленными зубами и скрюченными пальцами; одному товарищу пришлось даже перейти из-за этого
на другой факультет: он стал страдать галлюцинациями, и ему казалось по ночам, что из всех углов комнаты к нему
ползут окровавленные
руки, ноги и головы.
Перекрестился Жилин, подхватил
рукой замок
на колодке, чтобы не бренчал, пошел по дороге, — ногу волочит, а сам все
на зарево поглядывает, где месяц встает. Дорогу он узнал. Прямиком идти верст восемь. Только бы до лесу дойти прежде, чем месяц совсем выйдет. Перешел он речку, — побелел уже свет за горой. Пошел лощиной, идет, сам поглядывает: не видать еще месяца. Уж зарево посветлело и с одной стороны лощины все светлее, светлее становится.
Ползет под гору тень, все к нему приближается.
Вдруг
на голову ему глина посыпалась; глянул кверху — шест длинный в тот край ямы тыкается. Потыкался, спускаться стал,
ползет в яму. Обрадовался Жилин, схватил
рукой, спустил — шест здоровый. Он еще прежде этот шест
на хозяйской крыше видел.
Сусанна Ивановна томилась по своему Малгоржану и все порывалась лететь к нему и за ним хоть
на край света; дети забыты, заброшены, занеряшены и неумыты; хозяйство
ползет врознь, всякое дело из
рук валится; за столом в горло кусок нейдет, вся домашняя прислуга с толку сбилась и в барских комнатах ходит как одурелая…
Этот восьмиверстный переезд
на возу, который чуть волокла управляемая бабой крестьянская кляча, показался Форову за большой путь. С седой головы майора обильно катились
на его загорелое лицо капли пота и, смешиваясь с пылью,
ползли по его щекам грязными потоками. Толстое, коренастое тело Форова давило
на его согнутые колена, и ноги его ныли,
руки отекали, а поясницу ломило и гнуло. Но всего труднее было переносить пожилому майору то, что совершалось в его голове.
По окну
ползет большая оса. Ей хочется вылететь
на воздух, но не пускает стекло. Ее движения полны скуки, тоски… Хромой пятится к двери, становится у косяка и, опустив
руки по швам, задумывается…
Иоле прислушивается еще несколько минут, потом, быстро и ловко лавируя между спящей орудийной прислугой,
ползет по доскам палубы туда, где находятся грозные источники смерти. Его
руки сами натыкаются
на холодные остовы неприятельских пушек. Слава Господу и его святым, он, Иоле, y цели сейчас!
Вдруг вижу: через две скамейки спереди, по партам, вытаращив глаза,
ползет на четвереньках Шенрок. Протянул длинную
руку, схватил меня за волосы, больно дернул в одну сторону, в другую и воротился к себе. Вошел учитель.
А они так и порхали, как цветы из шляпы фокусника: они
ползли по ножкам стола, появлялись
на скатерти,
на тарелках и, наконец,
на спине Гуго — и в заключение одна из них пребольно ужалила в
руку молодую хозяйку.
Княжна полулежала, облокотивши голову
на левую
руку, а перед ней,
на низкой скамейке, сидела ее любимица, знакомая уже нам чернобровая и круглолицая Таня. Тот же, как и днем, кумачный сарафан стягивал ее роскошные формы, длинная черная коса была небрежно закинута
на правое плечо и змеей
ползла по высокой груди.
Август Матвеич заметил это и тихо пожал под столом мою
руку. Я посмотрел
на его солидное и красивое лицо, и опять, по какой-то странной ассоциации идей, мне пришли
на память никогда себе не изменяющие английские часы в длинном футляре с грагамовским ходом. Каждая стрелка
ползет по своему назначению и отмечает часы, дни, минуты и секунды, лунное течение и «звездные зодии», а все тот же холодный и безучастный «фрон»: указать они могут всё, отметят всё — и останутся сами собою.
Внутри тела мелко и часто трепетала невидная снаружи дрожь, воздух выходил из ноздрей прерывистою струею. И Резцов глубже засовывал
руки в мех рукавов.
Ползли предательские шорохи, их осторожно душила живая, подстерегающая тишина. Вот сейчас эта тишина вздрогнет, разверзнется, и с ярым воплем из нее ринутся
на люнет темные толпы. Что тогда делать?
Чуть только отец Туберозов сел у своего окна и взял в
руки всегда помещавшуюся
на столике старую морскую трубу, он увидел, что Пизонский тихо
ползет по межам с восточного берега своего острова к юго-западному, приходившемуся как раз против течения.