Неточные совпадения
—
Я раз, по подозрению
В острог попавши, чудного
Там видел мужика.
Пророк за предсказание
попал, как следует,
в острог, но тем не менее дело свое сделал и смутил совершенно купцов.
Далее Соня сообщала, что помещение его
в остроге общее со всеми, внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он
спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить.
В пути от
острога к вокзалу
упало и умерло от удара, кроме тех двух человек, которых видел Нехлюдов, еще три человека: один был свезен, так же как первые два,
в ближайшую часть, и два
упали уже здесь, на вокзале.
И только всего. Полуянов совершенно растерялся и сразу
упал духом. Сколько тысяч людей он заключал
в скверный запольский
острог, а теперь вот приходится самому. Когда он остался один
в камере, — ему предоставили льготу занять отдельную камеру, — то не выдержал и заплакал.
— Это действительно довольно приятная охота, — принялся объяснять ей Вихров. — Едут по озеру
в лодке, у которой на носу горит смола и освещает таким образом внутренность воды,
в которой и видно, где стоит рыба
в ней и
спит; ее и бьют
острогой.
И
в трубу вылетит, и
в острог попадет — это верно.
Прокофий, как говорили все, после
острога опустился, стал лениться работать, стал пить и скоро попался
в воровстве одежи у мещанки и
попал опять
в острог.
Двор держал толстый владимирский мещанин. Он знал Степана. И знал, что
попал он
в острог по несчастью. И оставил Степана у себя ночевать.
Чуть я за него
в острог не
попал.
Я им пикнуть не даю; как
попал, так и
в острог; морю там сколько возможно.
Этого уж Лябьев не выдержал и пошатнулся, готовый
упасть, но тот же палач с явным уважением поддержал его и бережно свел потом под руку с эшафота на землю, где осужденный был принят полицейскими чинами и повезен обратно
в острог,
в сопровождении, конечно, конвоя,
в смоленой фуре,
в которой отвозили наказываемых кнутом, а потому она была очень перепачкана кровью.
— Как ничего! — воскликнул
в свою очередь Калмык. — Я сам чуть не угодил вместе с ним
в острог попасть.
Представьте себе большой двор, шагов
в двести длины и шагов
в полтораста ширины, весь обнесенный кругом,
в виде неправильного шестиугольника, высоким тыном, то есть забором из высоких столбов (
паль), врытых стойком глубоко
в землю, крепко прислоненных друг к другу ребрами, скрепленных поперечными планками и сверху заостренных: вот наружная ограда
острога.
В остроге носились об нем странные слухи: знали, что он был из военных; но арестанты толковали меж собой, не знаю, правда ли, что он беглый из Нерчинска;
в Сибирь сослан был уже не раз, бегал не раз, переменял имя и наконец-то
попал в наш
острог,
в особое отделение.
Жила себе собака,
спала на дворе, ела кухонные выброски и никакого особенного интереса ни
в ком не возбуждала, однако всех знала и всех
в остроге считала своими хозяевами.
Накануне самого последнего дня,
в сумерки, я обошел
в последний раз около
паль весь наш
острог.
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные
пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя
в клетке, — он может достать вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь
в прах и доказать ему, что он все это может, что все это
в «наших руках», то есть уверить себя
в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Никогда еще я не был до сих пор так оскорблен
в остроге, и
в этот раз мне было очень тяжело. Но я
попал в такую минуту.
В сенях
в кухне мне встретился Т-вский, из дворян, твердый и великодушный молодой человек, без большого образования и любивший ужасно Б. Его из всех других различали каторжные и даже отчасти любили. Он был храбр, мужествен и силен, и это как-то выказывалось
в каждом жесте его.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия
в острог, я лежал на нарах и думал о чем-то очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый,
в этот раз ничем не был занят, хотя еще было рано
спать. Но у них
в это время был свой мусульманский праздник, и они не работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже о чем-то думал. Вдруг он спросил меня...
Невоздержный, злой, он врывался
в острог даже иногда по ночам, а если замечал, что арестант
спит на левом боку или навзничь, то наутро его наказывал: «
Спи, дескать, на правом боку, как я приказал».
Каждая
паля означала у него день; каждый день он отсчитывал по одной
пале и таким образом, по оставшемуся числу несосчитанных
паль, мог наглядно видеть, сколько дней еще остается ему пробыть
в остроге до срока работы. […считать
пали… до срока работы — автобиографический эпизод.
С первого взгляда можно было заметить некоторую резкую общность во всем этом странном семействе; даже самые резкие, самые оригинальные личности, царившие над другими невольно, и те старались
попасть в общий тон всего
острога.
— Да и оба хороши! Один за фунт хлеба
в острог пришел, а другой — крыночная блудница, […крыночная блудница… — Прозвище тех, кто
попал в Сибирь за пустяковую вину.] у бабы простокишу поел, […простокишу поел… — Бежал из
острога и тут же был пойман.] за то и кнута хватил.
Всякий бегун имеет
в виду не то что освободиться совсем, — он знает, что это почти невозможно, — но или
попасть в другое заведение, или угодить на поселение, или судиться вновь, по новому преступлению, совершенному уже по бродяжеству, — одним словом, куда угодно, только бы не на старое, надоевшее ему место, не
в прежний
острог.
Когда на него насмотрелись и стали расходиться, он отковылял, хромая, прискакивая на одной ноге и помахивая здоровым крылом,
в самый дальний конец
острога, где забился
в углу, плотно прижавшись к
палям.
— По иным дорогам и
в острог попадают…
Но и обман бывал: были пятаки,
в Саратове,
в остроге их один арестант работал, с пружиною внутри: как бы ни хлопнулся, обязательно перевернется, орлом кверху
упадет. Об этом слух уже был, и редкий метчик решится под Лысой горой таким пятаком метать. А пользуются им у незнающих пришлых мужиков, а если здесь заметят — разорвут на части тут же, что и бывало.
— Рождеством я заболел, — рассказывал Улан, — отправили меня с завода
в больницу, а там конвойный солдат признал меня, и
попал я
в острог как бродяга. Так до сего времени и провалялся
в тюремной больнице, да и убежал оттуда из сада, где больные арестанты гуляют… Простое дело — подлез под забор и драла… Пролежал
в саду до потемок, да
в Будилов, там за халат эту сменку добил. Потом на завод узнать о Репке — сказали, что
в больнице лежит. Сторож Фокыч шапчонку да штаны мне дал… Я
в больницу вчера.
Счастливцев. Думает здесь попользоваться чем-нибудь от тетушки. Уж просил бы прямо на бедность; так, видишь, стыдно. Давеча оплошал, не удалось зажать деньги-то; вот теперь на меня за это бесится. Самой низкой души человек!
В карты давеча играл с гимназистом, заманивал его. Уж я ушел от них; обыграет его, думаю, отнимет деньги да еще прибьет. Да так и будет; ему это не впервой! Он убьет кого-нибудь, с ним
в острог попадешь. Вся ухватка-то разбойничья — Пугачев живой.
— Вот как, — проворно подхватил Глеб, который окончательно уже повеселел и расходился, — ты, Петрушка, становись со мною на носу с
острогою… ладно! Смотри только, не зевай… Гришка и Ванюшка, садись
в греблю… живо за весла; да грести у меня тогда только, когда скажу; рыбка
спит; тревожить ее незачем до времени… Крепко ли привязан к корме челнок?
Заняв во всех банках (вся Россия
в то время была, как тенетами, покрыта банками, так что ни одному зайцу не было надежды проскочить, не
попав головой
в одну из петель) более миллиона рублей, он бежал за границу, но
в Гамбурге был поймай
в ту самую минуту, как садился на отправлявшийся
в Америку пароход, и теперь томится
в остроге (присяжные заседатели видели
в этом происшествии перст божий).
Такой удар лишает возможности крупную рыбу сильно биться и возиться на
остроге, что непременно случится, если
острога попадет близко к хвосту или к концу рыла;
в обоих этих случаях большая рыба легко может сорваться и, несмотря на жестокие раны, от которых впоследствии уснет, может уйти и лишить охотника богатой добычи.
Попасть в рыбу
острогою, кажется, дело нехитрое, но не всякий к нему способен: кроме верного глаза и верной, сильной руки, надобно иметь много сметки и ловкости.
Мигачева. Вот она сажа-то! Шути с ней! Все квартальный виноват! За сажу да
в острог попал. Оговорили по злобе.
— Это перед тем, как отца
в острог увели; лето было тогда, а я еще — маленький.
Сплю под поветью,
в телеге, на сене, — хорошо это! И проснулся, а он с крыльца по ступенькам — прыг-прыг! Маненький, с кулак ростом, и мохнатый, будто варежка, серый весь и зеленый. Безглазый. Ка-ак я закричу! Мамка сейчас бить меня, — это я зря кричал, его нельзя пугать, а то он осердится и навек уйдет из дома, — это уж беда! У кого домовичок не живет, тому и бог не радеет: домовой-то, он — знаешь кто?
— Верно! Признал. Только — нужно, чтобы я дал тебе дорогу, а я могу не дать… Хотя я — все вижу, все знаю! Гараська у меня — вор. Ну, он тоже умный и, ежели не оступится,
в острог не
попадет, — быть ему хозяином! Живодер будет людям! Тут — все воры и хуже скота… просто —
падаль! А ты к ним ластишься… Это даже понять нельзя, такая это глупость у тебя.
Попасть в ожиговский дом и днем было труднее, чем
в острог, потому что никто не мог войти
в него или выйти без ведома самого хозяина.
— Тюрьма еще полнее. Недавно прислали партию спиртоносов из отряда Никифорова. Эти молодцы
в Олекминской тайге дали правильное сражение приисковым казакам. Это поважнее якутских амбаров. А
в остроге яблоку
упасть некуда… Эх, господа, господа!.. Надо судить по человечеству… Мы тут так опутаны… Приезжай сейчас какой-нибудь ревизор из того же Иркутска: мы тут
в «нарушениях», как
в паутине… А если бы разобрать хорошенько, по человечеству…
Мы, делать нечего, согласились, те тоже. Стали старики судить, Иван с ними. Те говорят: «Мы с ними
в партии шли. На майдане купили, деньги отдали, из тюрьмы вызволяли». Мы опять свое: «Верно, господа, так. А зачем вы их потеряли? Мы с ними, может, тысячу верст прошли не на казенных хлебах, как вы. По полсутки под окнами клянчили. Себя не жалели. Два раза чуть
в острог не
попали, а уж им-то без нас верно, что не миновать бы каторги».
— Ухорез, что и говорить. За удальство и сюда-те
попал. С каторги выбежал, шестеро бурят
напали — сам-друг от них отбился, вот он какой. Воин. Пашня ли ему, братец, на уме? Ему бы с Абрашкой с Ахметзяновым стакаться — они бы делов наделали, нашумели бы до моря, до кияну… Или бы на прииска… На приисках, говорит, я
в один день человеком стану, все ваше добро продам и выкуплю… И верно, — давно бы ему на приисках либо
в остроге быть, кабы не Марья.
— Ночь теперь если тихая… — начал он с заметным удовольствием, — вода не колыхнется, как зеркало… Смола на носу лодки горит… огромным таким кажется пламенем… Воду всю освещает до самого дна: как на тарелке все рассмотреть можно, каждый камышек… и рыба теперь попадется…
спит… щука всегда против воды… ударишь ее
острогой… встрепенется… кровь из нее брызнет
в воду — розовая такая…
А тут слышим, что по таким делам пошел, что, пожалуй, и
в острог попадет.
— Ах, матушка, забыла я сказать вам, — спохватилась Марья Гавриловна, — Патап-то Максимыч сказывал, что тот епископ чуть ли
в острог не
попал… Красноярский скит знаете?
— Да ведь его задаром посадили! Покеда до суда он, почитай, год
в остроге сидел, а теперь, спрашивается, за что сидит? Добро бы, убивал, скажем, или коней крал, а то так
попал, здорово живешь.
Немедленно маленькие «лоцмана» обследовали солонину, и вслед затем акула перевернулась, открыла свою ужасную
пасть, чтобы взять приманку, как
в ту же минуту ловко пущенная
острога глубоко вонзилась
в бок морской хищницы.
— Неужто же ты, Лара, будешь смотреть спокойно, как меня, твоего брата, повезут
в острог? Пожалей же меня наконец, — приставал он, — не губи меня вдосталь: ведь я и так всю мою жизнь провел бог знает как, то
в тюрьме, то
в ссылке за политику, а потом очутился
в таких жестоких комбинациях, что от женского вопроса у меня весь мозг высох и уже сердце перестает биться. Еще одна какая-нибудь
напасть, и я лишусь рассудка и, может быть, стану такое что-нибудь делать, что тебе будет совестно и страшно.
Воздух этих комнат, пропитанный запахом канцелярской пыли, сургуча и сапожной кожи, хватал его за горло. Он много видал видов, но редко
попадал в такие места, как полицейские участки, съезжие дома, «кутузки».
В настоящей тюрьме или
остроге и совсем не бывал, даже
в качестве посетителя.
Теперь поняла. Предводителя Зверева посадили
в острог. Его обвиняют
в поджоге завода для получения страховой премии."Вася", — она про себя так зовет Теркина, — уже знал об этом и сказал ей перед второй своей поездкой:"Петьке Звереву я его пакости никогда не прощу: мало того что сам себе красного петуха пустил, да и весь заказник мог нам
спалить".
В острог попадал он
в первый раз
в жизни. Все тут было тесно, с грязцой, довольно шумно, — начался обед арестантов, и отовсюду доносился гул мужских голосов.