Неточные совпадения
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело:
на лучших скакунов моего отца
смотрел я с презрением, стыдно было мне
на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я
на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся
вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он
смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и
вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин
смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как
на поверхности зеркала.
У ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и
смотрел в небо, как бы нюхая воздух.
Ворон и галок в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем
на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
Их, как малолетних, усадили было в укромный уголок, и они, с юными и глупыми физиономиями,
смотрели полуразиня рот
на всех, как молодые желтоносые
воронята, которые, сидя в гнезде, беспрестанно раскрывают рты, в ожидании корма.
Но и хозяин коровы не промах: он поутру
смотрит не под ноги, не
на следы, а вверх: замечает, куда слетаются
вороны, и часто нападает
на покражу, узнавая по шкуре зарезанной коровы свою собственность.
Золото человек, я ему сейчас двадцать тысяч вручу без расписки
на сохранение, а
смотреть ничего не умеет, как бы и не человек вовсе,
ворона обманет.
— Не надо, не надо стрелять, — остановил его Дерсу. — Его мешай нету.
Ворона тоже хочу кушай. Его пришел
посмотреть, люди есть или нет. Нельзя — его улетит. Наша ходи, его тогда
на землю прыгай, чего-чего остался — кушай.
Высоко надо мной, тяжело и резко рассекая воздух крылами, пролетел осторожный
ворон, повернул голову,
посмотрел на меня сбоку, взмыл и, отрывисто каркая, скрылся за лесом; большое стадо голубей резво пронеслось с гумна и, внезапно закружившись столбом, хлопотливо расселось по полю — признак осени!
Калитка отворяется, и во двор въезжает верхом
на вороной высокой лошади молодой человек в черкеске, папахе и с серебряным большим кинжалом
на поясе. Великолепная
вороная лошадь-степняк, покачиваясь
на тонких сухих ногах, грациозно подходит
на середину двора и останавливается. Молодой человек с опухшим красным лицом и мутными глазами сонно
смотрит на старика в халате.
Прижимаясь к теплому боку нахлебника, я
смотрел вместе с ним сквозь черные сучья яблонь
на красное небо, следил за полетами хлопотливых чечеток, видел, как щеглята треплют маковки сухого репья, добывая его терпкие зерна, как с поля тянутся мохнатые сизые облака с багряными краями, а под облаками тяжело летят
вороны ко гнездам,
на кладбище. Всё было хорошо и как-то особенно — не по-всегдашнему — понятно и близко.
Стан высокий, стройный и роскошный, античная грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные как
вороново крыло, и кроткие, умные голубые глаза, которые так и
смотрели в душу, так и западали в сердце, говоря, что мы
на все
смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они в нас не вспыхнут пожаром.
— Тьфу, что я! — отплюнулась она. — Сокол с места, а
ворона на место! — Затем она замолчала и начала грустно-насмешливо
смотреть на Вихрова.
Все поднялись. Сусанна Николаевна и Муза Николаевна сели
на заднюю скамейку огромной четвероместной кареты, а горничные их —
на переднюю.
Вороные кони Егора Егорыча, запряженные уже шестериком с отчаянным молодым форейтором
на выносе, быстро помчали отъезжающих; несмотря
на то, долго еще видно было, что Сусанна Николаевна все выглядывала из кареты и
смотрела по направлению к Кузьмищеву, в ответ
на что gnadige Frau махала ей белым платком своим. Сверстову, наконец, наскучило такое сентиментальничание барынь.
Скачет злодей Малюта во дремучем лесу,
смотрят на него пташки, вытянув шейки, летят над ним черные
вороны — уже близко Поганая Лужа!
Я долго, чуть не со слезами,
смотрел на эти непоправимые чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии: нарисовал по фасаду дома
на всех карнизах и
на гребне крыши
ворон, голубей, воробьев, а
на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и отнес работу учителю.
Сдвинувшись ближе, они беседуют шёпотом, осенённые пёстрою гривою осенней листвы, поднявшейся над забором. С крыши скучно
смотрит на них одним глазом толстая
ворона; в пыли дорожной хозяйственно возятся куры; переваливаясь с боку
на бок, лениво ходят жирные голуби и поглядывают в подворотни — не притаилась ли там кошка? Чувствуя, что речь идёт о нём, Матвей Кожемякин невольно ускоряет шаги и, дойдя до конца улицы, всё ещё видит женщин, покачивая головами, они
смотрят вслед ему.
Однажды поп застал у него Машеньку с Никоном, поздоровался с ними ласково, как со знакомыми, и, расхаживая по комнате, стал, радостно усмехаясь, присматриваться к ним, а они
на него
смотрели, как
вороны на петуха.
Уже дважды падал мокрый весенний снег — «внук за дедом приходил»; дома и деревья украсились ледяными подвесками, бледное, но тёплое солнце марта радугой играло в сосульках льда, а заспанные окна домов
смотрели в голубое небо, как прозревшие слепцы. Галки и
вороны чинили гнёзда; в поле, над проталинами, пели жаворонки, и Маркуша с Борисом в ясные дни ходили ловить их
на зеркало.
— Ну то-то же,
смотри не позарься
на вороного аргамака, с белой
на лбу отметиной.
— А может быть, еще не хватились, может, и смена не приходила, — вскрикнул
Воронов и выбежал
на опушку кладбища,
на вал и, раздвинув кусты,
посмотрел вперед. Далеко перед ним раскинулся горизонт. Налево, весь утопающий в зелени садов, город с сияющими
на солнце крестами церквей, веселый, радостный, не такая темная масса, какой он казался ночью… направо мелкий лесок, левей его дерновая, зеленая горка, а рядом с ней выкрашенная в казенный цвет, белыми и черными угольниками, будка, подле порохового погреба.
Воронов с такими же, как он, ребятишками
смотрел из огорода
на казнь. Это было лет десять назад, очень рано утром. Утро было такое же солнечное, ясное, как и теперь.
Воронов вздрогнул, и голова его опустилась так же бессильно
на грудь, как у расстрелянного солдатика.
Воронов посмотрел на город,
на поляну, где расстреливали солдатика, перекрестился и ползком, между кустарниками, дрожа от страха, добрался до лесу…
— Митька, лошадей! — крикнул он как-то грозно своему лакею, и, когда кони его (пара старых саврасых вяток) были поданы, он гордо сел в свою пролетку, гордо
смотрел, проезжая всю Сретенку и Мещанскую, и, выехав в поле, где взору его открылся весь небосклон, он, прищурившись, конечно, но взглянул даже гордо
на солнце и, подъезжая к самому Останкину, так громко кашлянул, что сидевшие
на деревьях в ближайшей роще
вороны при этом громоподобном звуке вспорхнули целой стаей и от страха улетели вдаль.
В этот день я
смотрел из окна чертежной
на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что в глубине аллеи я вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски
вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Ворона посмотрела на желтенькую птичку: действительно, вся желтая, — мотнула головой и проговорила...
Зажила опять Канарейка в
вороньем гнезде и больше не жаловалась ни
на холод, ни
на голод. Раз
Ворона улетела
на добычу, заночевала в поле, а вернулась домой, — лежит Канарейка в гнезде ножками вверх. Сделала
Ворона голову набок,
посмотрела и сказала...
Лошади сильные, крепкие как львы,
вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего
на их потную шерсть, стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся
на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи
на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает, луна бросает
на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна
смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая
на лошадей, а третья —
на тех, кто
на нее
смотрит.
Силою любви своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё больше унылой,
смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как
ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё
на том же месте стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
Хмурое небо молча
смотрело на грязный двор и
на чистенького человека с острой седой бородкой, ходившего по земле, что-то измеряя своими шагами и острыми глазками.
На крыше старого дома сидела
ворона и торжественно каркала, вытягивая шею и покачиваясь.
Потом пошел
на бульвар. Солнце взошло. Сыро
на дорожках. Гимназистки идут в гимназию — маленькие болтушки, личики свеженькие, только что вымытые… Сел я
на скамейку и задремал. Вдруг вижу, идет городовик и этак сызбоку
на меня
посматривает, точно
ворона на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозревает»… Подошел он ко мне. «Сидеть, господин,
на бульваре каждому дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а чтобы спать — нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
Посмотрев еще раз кругом
на оставшуюся сзади только что пройденную дорогу,
на темнеющий лес,
на огоньки деревушки,
на стаю
ворон, кружившихся и каркавших над болотом, и проводив в ворота последнюю телегу,
на которой сидел Хомяк, староста сам вошел во двор этапа, где уже слышались шум голосов и суета располагавшейся
на ночевку партии.
На ветле против них сидела поджарая
ворона, чистила крылья и
смотрела избочась, поблёскивая вороватым глазом. Николай свистнул, она встряхнулась, расправила крылья, подождала и снова стала чистить перья, покачиваясь.
Вороны сидели
на высокой сосне и
смотрели сверху
на их борьбу, и очень беспокоились.
Над одной степной балкой, недалеко от станицы, стали кружиться стаи
ворон, и когда пошли
посмотреть туда, нашли мальчика, который лежал, раскинув руки и лицом вниз, в жидкой грязи, оставшейся после дождя
на дне балки.
К тротуару подкатила щегольская коляска; хозяин вскочил в нее. Василий Петрович стоял
на тротуаре и в недоумении
смотрел на экипаж,
вороных коней и толстого кучера.
— Эх,
ворон, как
посмотрю на тебя, — по твоему росту да красоте только бы тебе царем быть! И, верно, был бы царем, если бы у тебя голос был.
Арно гонялась за
вороной, мы за Арно, невероятно шумя и толкаясь, а батюшка, потеряв нить рассказа о трогательных страданиях благочестивого Иова,
смотрел с печальной улыбкой
на всю эту суматоху.
Нежно и ласково я погладил Жучку по голове. Она прижалась мордой к моему колену, и я любовно гладил ее, как ребенка. Все кругом незаметно сливалось во что-то целое. Я
смотрел раскрывающимися, новыми глазами. Это деревья, галки и
вороны на голых ветвях, в сереющем небе… В них тоже есть это? Это — не сознаваемое, не выразимое ни словом, ни мыслью? И главное — общее, единое?
Не с такою жадностью слетаются
вороны на добычу, приготовленную чужим трупом, как стеклись сюда люди
посмотреть на унижение людей; не так тесно колышутся маковицы
на полосе, куда земледелец положил в рост обильные семена, как теснятся головы человеческие
на этой площади.
Пришел солдатик,
смотреть не
на что: из себя михрютка, голенища болтаются, фуражка
вороньим гнездом, — даром что сам мастер. Однако бесстрашный: в тряпочку высморкался, во фронт стал, глаза, как у кролика, — ан
смотрит весело, не сморгнет.
Князь Андрей, в плаще, верхом
на вороной лошади стоял за толпой и
смотрел на Алпатыча.