Неточные совпадения
— «Как точка над i», — вспомнил Самгин стих Мюссе, — и тотчас совершенно отчетливо
представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая землю, а земля вертится, по спирали, вокруг
солнца, стремительно — и тоже по спирали — падающего в безмерное пространство; а на земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком городе, где воют собаки, на пустынной улице, в деревянной клетке, стоит и смотрит в мертвое лицо луны некто Клим Самгин.
— И среди бесчисленного скопления звезд, вкрапленных в непобедимую тьму, затеряна ничтожная земля наша, обитель печалей и страданий; нуте-ко,
представьте ее и ужас одиночества вашего на ней, ужас вашего ничтожества в черной пустоте, среди яростно пылающих
солнц, обреченных на угасание.
Каждый шаг выжженной
солнцем почвы омывается кровью; каждая гора, куст
представляют естественную преграду белым и служат защитой и убежищем черных.
Представьте себе над головой сплошную каменную стену гор, которая заслоняет небо,
солнце и которой не видать вершины.
Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы попасть к вам на землю, предстояло еще перелететь пространство… конечно, это один только миг, но ведь и луч света от
солнца идет целых восемь минут, а тут,
представь, во фраке и в открытом жилете.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не
представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее
солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж пройдет наконец этот невыносимый зной.
В дыму идти становилось все труднее и труднее. Начинало першить в горле. Стало ясно, что мы не успеем пройти буреломный лес, который, будучи высушен
солнцем и ветром,
представлял теперь огромный костер.
Обширное пространство, затопляемое обыкновенно водою,
представляло теперь голое, нечистое, неровное дно, состоящее из тины и грязи, истрескавшейся от
солнца, но еще не высохшей внутри; везде валялись жерди, сучья и коряги или торчали колья, воткнутые прошлого года для вятелей.
Подобные неясности в жизни встречаются довольно нередко. Я лично знаю довольно много тайных советников (в Петербурге они меня игнорируют, но за границей, по временам, еще узнают), которые в свое время были губернскими секретарями и в этом чине не отрицали, что подлинный источник света —
солнце, а не стеариновая свечка. И
представьте себе, ужасно они не любят, когда им про это губернское секретарство напоминают. И тоже трудно разобрать, почему.
— Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и
представлял лист — зеленый, яркий с жилками, и
солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча
представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило
солнце и играло на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная; на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей; на мраморной тумбе перед средним окном стояли дорогие бронзовые часы; на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
— Да, господа, много-таки я в своей жизни перипетий испытал! — начал он вновь. — В Березов сослан был, пробовал картошку там акклиматизировать — не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например, восход
солнца на берегах Ледовитого океана — это что же такое!
Представьте себе, в одно и то же время и восходит, и заходит — где это увидите? Оттого там никто и не спит. Зимой спят, а летом тюленей ловят!
В наши долгие, жестокие зимы очень приятно после снежной вьюги, свирепствовавшей иногда несколько дней, особенно иногда после оренбургского бурана, когда утихнет метель и взрытые ею снежные равнины
представят вид моря, внезапно оцепеневшего посреди волнения, — очень весело при блеске яркого
солнца пробраться по занесенной тропинке к занесенным также язам, которые иногда не вдруг найдешь под сугробами снега, разгресть их лопатами, разрубить лед пешнями и топорами, выкидать его плоским саком или лопатой и вытащить морду, иногда до половины набитую налимами.
С восходом
солнца весь этот луговой берег
представляет картину самого полного, веселого оживления.
Море было далеко — верст за восемьсот, или даже за целую тысячу отстояло море, — но буря ревела с такой силой, что не было никакой возможности
представить себе, чтобы находилось на земле хотя одно место, где бы светило
солнце и раскидывалось голубое, ясное небо.
Я могу
представить себе
солнце гораздо больше по величине, нежели каково оно в действительности; но ярче того, как оно являлось мне в действительности, я не могу его вообразить.
Шаховской
представлял из себя большую копну сена, на которой лежала голова, покрытая белой фуражкой с длинным козырьком от
солнца, из-под которого торчал длинный, птичий его нос, готовый, казалось, клюнуть подбородок; он не выпускал из рук удилища, но в маленьких и прищуренных его глазах можно было заметить, что он думает не об рыбе, а скорее о каком-нибудь действующем лице в своих «Игроках»…
Наука нынче
представляет то же зрелище: она достигла высшего призвания своего; она явилась
солнцем всеосвещающим, разумом факта и, следственно, оправданием его; но она не остановилась, не села отдыхать на троне своего величия; она перешла свою высшую точку и указывает путь из себя в жизнь практическую, сознаваясь, что в ней не весь дух человеческий исчерпан, хотя и весь понят.
Нельзя сказать, чтобы обе эти женщины, хотя и были освещены волшебным светом
солнца,
представляли живописные фигуры.
Я оглянулся. Закрывая собою заходившее
солнце, вздымалась огромная темно-синяя туча; видом своим она
представляла подобие огнедышащей горы; ее верх широким снопом раскидывался по небу; яркой каймой окружал ее зловещий багрянец и в одном месте, на самой середине, пробивал насквозь ее тяжелую громаду, как бы вырываясь из раскаленного жерла…
В этот миг, созданный сплетением стихий, в глухую ночь, не озаренную еще
солнцем сознания, раскрывается, как ночной цветок, обреченный к утру на гибель, то странное явление, которого мы уже не можем
представить себе: слово и дело становятся неразличимы и тожественны, субъект и объект, кудесник и природа испытывают сладость полного единства.
Вот и в настоящую минуту я
представляю себе: раннее утро —
солнце еще не взошло.
Прошла еще ночь. Утих буйный ветер, улеглись снега. Степи
представляли вид бурного моря, внезапно оледеневшего… Выкатилось
солнце на ясный небосклон; заиграли лучи его на волнистых снегах…
Скоро «Коршун» уже входил в бухту С.-Винцента, в глубине которой, на покатости, белел маленький невзрачный Порто-Гранде, весь обнаженный под палящим
солнцем, почти без зелени, среди песка, под громадами обветрившихся скал. Совсем неприветный городок, не то что симпатичный Фунчаль. Но зато бухта в Порто-Гранде
представляет собой отличную стоянку для судов и защищена от ветров.
Что-то величественно могучее и волшебное, не передаваемое даже в гениальных картинах,
представляет собой в действительности эта незабываемая картина пробуждения океана, эти снопы пламени, золота и волшебных цветов, предшествующие восходу
солнца.
Эта лагуна, окруженная со всех сторон,
представляет собой превосходную тихую гавань или рейд, в глубине которого, утопая весь в зелени и сверкая под лучами заходящего
солнца красно-золотистым блеском своих выглядывавших из-за могучей листвы белых хижин и красных зданий набережной, приютился маленький Гонолулу, главный город и столица Гавайского королевства на Сандвичевых островах.
Рядом с ним ловит солнышко и его помощник, младший штурманский офицер, и Володя, обязанный, как стоявший на вахте с 4 до 8 часов, сделать наблюдения и
представить капитану после полудня вычисленные по высотам
солнца широту и долготу, в которых будет находиться корвет в полдень.
Хуже этой комнаты трудно было себе
представить. Небольшая кровать под мустикеркой, кривой стол и два плетеных стула составляли всю меблировку. Жара в комнате была невыносимая, и на окне болталась одна жалкая сторка, не представлявшая защиты от палящего
солнца. Француз заметил полнейшее разочарование, выразившееся на лице молодого приезжего, и поспешил сказать...
Он как будто с большим только напряжением может
представить себе, что есть на свете радостный блеск
солнца, синее небо, манящие полусветы ночи.
Сверкала улыбка мальчика, сверкали задорно-веселые глаза львов. И широкою, горячею радостью сверкало
солнце над огромными, ласковыми эвкалиптами с серебряными стволами. В небе непрерывно звенело вольное верещание ястребов: их здесь очень много, здесь и
солнца нельзя себе
представить без реющих в его сверкании могучих ястребиных крыльев; и так здесь становится понятным, почему египтяне изображали
солнце в виде диска с ястребиными крыльями.
«Видали вы лист, с дерева лист? — спрашивает Кириллов. — Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и
представим лист зеленый, яркий, с жилками, и
солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал».
— Господа, помните прежние времена, как, бывало, все ужасались на жизнь студентов? Бедные студенты! Питаются только чаем и колбасой!
Представьте себе ясно: настоящий китайский чай, сахар, как снег под морозным
солнцем, французская булка румяная, розовые ломтики колбасы с белым шпиком… Бедные, бедные студенты!
Представь последний день природы,
Что пролилася звезд река,
На огнь пошли стеною воды,
Бугры взвилися в облака;
Что вихри тучи к тучам гнали,
Что мрак лишь молнии свещали,
Что гром потряс всемирну ось,
Что
солнце, мглою покровенно,
Ядро казалось раскалено:
Се вид, как вшел в Измаил Росс.
Вся беседка была освещена
солнцем и
представляла из себя изящное, манящее к покою и неге здание.
Нужно было
представить восходящую звезду этому заходящему
солнцу, более, впрочем, похожему на полную луну.
Оба они подошли к самой беседке, стоявшей на полянке, заросшей густой травой, до которой, видимо, никогда не касалось лезвие косы. Тень от густо разросшихся кругом деревьев падала на нижнюю половину беседки, но верхушка ее, с пронзенным стрелой сердцем на шпице, была вся озарена
солнцем и
представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.
Сердце Мани, как звали ее мать и брат и даже Василий Васильевич,
представляло нежный бутон, еще не начавший распускаться под
солнцем любви.
Природу я совсем не знала, потому что
представляла себе любовь к ней чем-то особенным, на что способны одни только сочинители, поэты. Теперь я вижу, что привязываться к природе вовсе не трудно. Нравится вам быть на вольном воздухе, не скучно вам в лесу, приятно поваляться на траве, следят ваши глаза за всяким новым предметом: облако ли то, пригорок, деревцо, отблеск
солнца… вот вы и любите природу. Поживите так несколько дней в дружбе с нею, и вам уже она нужна каждый день…
Голова его с обнаженною макушкою
представляет целый земной шар; с одной стороны к свечке, служащей
солнцем (как в свете нередко случается, что сальные огарки служат иным
солнцами), сияет лучезарный полдень, далее рассвет, ночь и сумрак.
Аристократическое общество Неаполя не
представляет ничего интересного. Всякий день перед закатом
солнца оно выезжает на набережную Киаи в причудливых экипажах и страшно расфранченное катается по набережной вдоль городского сада Villa Reale до сумерек.
Он поглядел на полосу берез с их неподвижною желтизной, зеленью и белою корой, блестящих на
солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы всё это было, а меня бы не было». Он живо
представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров, всё вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.