Неточные совпадения
Двери растворили, отворили окно, открыли трубу, Митя
притащил из сеней ведро
с водой, сперва намочил голову
себе, а затем, найдя какую-то тряпку, окунул ее в воду и приложил к голове Лягавого.
Люди принялись разводить огонь: один принес сухую жердь от околицы, изрубил ее на поленья, настрогал стружек и наколол лучины для подтопки, другой
притащил целый ворох хворосту
с речки, а третий, именно повар Макей, достал кремень и огниво, вырубил огня на большой кусок труту, завернул его в сухую куделю (ее возили нарочно
с собой для таких случаев), взял в руку и начал проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока куделя вспыхнула; тогда подложили огонь под готовый костер дров со стружками и лучиной — и пламя запылало.
— Не просите-с, — сказал он твердо, — ибо я для того собственно
с вами и знакомство свел, дабы казенный интерес соблюсти! Какой он смотритель-с! Он сейчас же первым делом всю провизию
с базара к
себе притащит-с! Последствием же сего явятся недоимщики-с. Станут говорить: оттого мы податей не платим, что помпадуршин отец имение наше грабит. В каком я тогда положении буду? Недоимщиков сечь — неправильно-с; родителя вашего казнить — приятно ли для вас будет?
Однажды Перфишку вызвали в полицию. Он ушёл встревоженный, а воротился весёлый и привёл
с собой Пашку Грачёва, крепко держа его за руку. Пашка был такой же остроглазый, только страшно похудел, пожелтел, и лицо у него стало менее задорным. Сапожник
притащил его в трактир и там рассказывал, судорожно подмигивая глазом...
Вот тоже Тихон; жестоко обиделся Пётр Артамонов, увидав, что брат взял дворника к
себе после того, как Тихон пропадал где-то больше года и вдруг снова явился,
притащив неприятную весть: брат Никита скрылся из монастыря неизвестно куда. Пётр был уверен, что старик знает, где Никита, и не говорит об этом лишь потому, что любит делать неприятное. Из-за этого человека Артамонов старший крепко поссорился
с братом, хотя Алексей и убедительно защищал
себя...
— И я, как разумеется, отправился, хотя ночь была темная и дождливая, — сказал Печорин, — мне велено было отобрать у пана оружие, если найдется, а его самого отправить в главную квартиру… Я только что был произведен в корнеты, и это была первая моя откомандировка. К рассвету мы увидали перед
собою деревню
с каменным господским домом, у околицы мои гусары поймали мужика и
притащили ко мне. Показания его об имени пана и о числе жителей были согласны
с моею инструкциею.
Потом велит
себя к остальным товарищам вести. Взяло нас тут маленько раздумье, да что станешь делать? Пешком по морю не пойдешь! Привели. Возроптали на нас товарищи: «Это вы, мол, зачем гиляка сюда-то
притащили? Казать ему нас, что ли?..» — «Молчите, говорим, мы
с ним дело делаем». А гиляк ничего, ходит меж нас, ничего не опасается; знай
себе халаты пощупывает.
Искусно после того поворотил Василий Борисыч рассуждения матерей на то, еретики ли беспоповцы, или токмо в душепагубном мудровании пребывают… Пошел спор по всей келарне. Забыли про Антония, забыли и про московское послание. Больше часа проспорили, во всех книгах справлялись, книг
с десяток еще из кладовой
притащили, но никак не могли решить, еретики ли нет беспоповцы. А Василий Борисыч сидит
себе да помалкивает и чуть-чуть ухмыляется, сам про
себя думая: «Вот какую косточку бросил я им».
Иная купчиха, желая знать, кого она родит — сынка или дочку, пудовую свечу, бывало,
с собой привезет; а невеста, что за судьбой приехала, и пять таких свечей
притащит Софронушке.
Привез
с того берега перевозный пароход толпу народа,
притащил за
собой и паром
с возами. Только что сошел
с них народ, Петр Степаныч туда чуть не бегом. Тройку
с тарантасом, что взял он на вольной почте, первую на паром поставили. Когда смеркаться стало, он уже ехал в лесах.
Начали они это
с того, что, по приказанию своего воеводы, «отняли каторгу (судно), со всеми животы» (т. е. имуществом), а также отняли у них и сорок человек турок, которых освободившиеся русские сами содержали теперь у
себя в плену и надеялись
притащить их взаперти к
себе «ко дворам» или продать где-нибудь в неволю, а при опасности, конечно, не затруднились бы сбросить и за борт.
Резонов никаких не принимают, волоком волокут, упирайся не упирайся, — здоровенные бабы были, чистые медведицы.
Притащили их к парадной избе, сидит на крыльце строгая девушка — бровь шнурком, грудь ананасом, глаза — лед бирюзовый. Вроде как ихняя царица. Обсказала ей старшая взводная баба, в чем суть. «Заявились людишки, пол мужеский,
собой слабосильные. Бают, будто
с дороги сбились, а как скрозь топь прошли, и сами не знают».