Неточные совпадения
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с
кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь
в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите,
возите к себе этих шарлатанов.
— Вот он вас
проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил
в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.)
в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище
провожает автора до Рая.] и
провел их
в комнату присутствия, где стояли одни только широкие
кресла и
в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Все уже разошлись; одна свеча горит
в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на
кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой
провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос...
Тагильский пошевелился
в кресле, но не встал, а Дронов, взяв хозяина под руку,
отвел его
в столовую, где лампа над столом освещала сердито кипевший, ярко начищенный самовар, золотистое вино
в двух бутылках, стекло и фарфор посуды.
— Знал. Знаю. Студентом был
в его кружке, потом он
свел меня с рабочими. Отлично преподавал Маркса, а сам — фантаст. Впрочем, это не мешает ему быть с людями примитивным, как топор. Вообще же парень для драки. — Пробормотав эту характеристику торопливо и как бы устало, Попов высунулся из
кресла, точно его что-то ударило по затылку, и спросил...
Попов
проводил ее до двери, вернулся, неловко втиснул себя
в кресло, вынул кожаный кисет, трубку и, набивая ее табаком, не глядя на Самгина, спросил небрежно...
С Саброски был полный, высокий ондер-баниос, но с таким неяпонским лицом, что хоть сейчас
в надворные советники, лишь только юбку долой, а юбка штофная, голубая: славно бы
кресло обить! Когда я стал
заводить ящик с
— Нет, это пустяки. Я совсем не умею играть… Вот садитесь сюда, — указала она
кресло рядом с своим. — Рассказывайте, как
проводите время. Ах да, я третьего дня, кажется, встретила вас на улице, а вы сделали вид, что не узнали меня, и даже отвернулись
в другую сторону. Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
Бедная девочка не могла ходить уже с полгода, и ее
возили в длинном покойном
кресле на колесах.
Войдя к Лизе, он застал ее полулежащею
в ее прежнем
кресле,
в котором ее
возили, когда она еще не могла ходить. Она не тронулась к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился
в него. Взгляд был несколько воспаленный, лицо бледно-желтое. Алеша изумился тому, как она изменилась
в три дня, даже похудела. Она не протянула ему руки. Он сам притронулся к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
— Я вас сам буду
в кресле возить, но я уверен, что вы к тому сроку выздоровеете.
Он говорил о хозяйстве, об урожае, покосе, о войне, уездных сплетнях и близких выборах, говорил без принужденья, даже с участьем, но вдруг вздыхал и опускался
в кресла, как человек, утомленный тяжкой работой,
проводил рукой по лицу.
Верочку
в галлерее или
в последних рядах
кресел, конечно, не замечали; но когда она явилась
в ложе 2–го яруса, на нее было наведено очень много биноклей; а сколько похвал ей слышал Сторешников, когда,
проводив ее, отправился
в фойэ! а Серж?
Прошло несколько дней, унылых, однообразных, Бурмакин
сводил жену
в театр. Давали «Гамлета». Милочку прежде всего удивило, что муж ведет ее не
в ложу, а куда-то
в места за
креслами. Затем Мочалов ей не понравился, и знаменитое «башмаков еще не износила», приведшее ее мужа
в трепет (он даже толкнул ее локтем, когда трагик произносил эти слова), пропало совсем даром.
Ночь всю до бела света она
провела одетая
в своем
кресле и, когда Ступина утром осторожно постучалась
в ее дверь, привскочила с выражением страшного страдания.
Катенька, Любочка и Володя посмотрели на меня
в то время, как Jérôme за руку
проводил меня через залу, точно с тем же выражением, с которым мы обыкновенно смотрели на колодников, проводимых по понедельникам мимо наших окон. Когда же я подошел к
креслу бабушки, с намерением поцеловать ее руку, она отвернулась от меня и спрятала руку под мантилью.
Чудинова все любят. Доктор от времени до времени навещает его и не берет гонорара;
в нумерах поселился студент медицинской академии и тоже следит за ним. Девушка-курсистка сменяет около него Анну Ивановну, когда последней недосужно. Комнату ему
отвели уютную,
в стороне, поставили туда покойное
кресло и стараются поблизости не шуметь.
Вот он сидит
в вольтеровских
креслах. Перед ним лист бумаги, на котором набросано несколько стихов. Он то наклонится над листом и сделает какую-нибудь поправку или прибавит два-три стиха, то опрокинется на спинку
кресел и задумается. На губах блуждает улыбка; видно, что он только лишь
отвел их от полной чаши счастия. Глаза у него закроются томно, как у дремлющего кота, или вдруг сверкнут огнем внутреннего волнения.
«Вот дурак, — думал я про него, — мог бы
провести приятно вечер с милыми родными, — нет, сидит с этим скотом; а теперь время проходит, будет уже поздно идти
в гостиную», — и я взглядывал из-за края
кресла на своего друга.
Не только
провести, но даже и перенести его по лестнице
в квартиру сына не было никакой возможности, и старика только
в креслах подкатили к двери передней
в ту минуту, когда сверху мимо него пронесли гроб с дорогим ему прахом.
Весь следующий день Егор Егорыч
провел, запершись
в своей комнате, и только к вечеру спросил чаю с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день
провел в умном делании, потому что сидел неподвижно на своем
кресле и, держа свою руку под ложечкой, потом все более и более стал поднимать глаза к небу и, видимо, одушевлялся.
По всем этим основаниям я отверг действие и возвратился к себе, где
провел остаток дня среди книг. Я читал невнимательно, испытывая смуту, нахлынувшую с силой сквозного ветра. Наступила ночь, когда, усталый, я задремал
в кресле.
Он ездил из дома
в дом, поигрывал
в карты, обедал
в клубе, являлся
в первом ряду
кресел в театре, являлся на балах,
завел себе две четверки прекрасных лошадей, холил их, учил денно и нощно словами и руками кучера, сам преподавал тайну конной езды форейтору…
Он уходит. Соня идет за ним со свечой, чтобы
проводить его; Марина садится
в свое
кресло.
Он уселся
в среднее
кресло,
провёл обеими руками по волосам, взъерошил их и поправил воротник, густо шитый золотом.
Под этой ступенькой подписано: «Домашний труд»; на следующей — человек нянчит своего внука; ниже — его «
водят», ибо ему уже восемьдесят лет, а на последней ступеньке — девяноста пяти лет от роду — он сидит
в кресле, поставив ноги
в гроб, и за
креслом его стоит смерть с косой
в руках…
— Ермолова здесь. Я
отвел ей
кресло, все хотят П. А. Никитина послушать. Собственно, я для нее больше и постарался пригласить Павлика. Он не любит выступать
в Москве… Для нее только он и читает.
В десять часов прямо из Кружка на поезд, только для нее и остался, уж я упросил.
Вечер, посвященный Акакию Церетели. Группа студентов при входе
в зал подносит букет из роз своему товарищу, студентке, переводчице поэта, и два депутата,
в красных черкесках,
провожают ее до
кресла.
Первые ряды
кресел занимали знаменитости сцены и литературы, постоянные посетители Кружка, а по среднему проходу клубочком катился, торопясь на свое место, приземистый Иван Федорович Горбунов, улыбался своим лунообразным, чисто выбритым лицом. Когда он приезжал из Петербурга, из Александринки, всегда
проводил вечера
в Кружке, а теперь обрадовался увидеть своего друга, с которым они не раз срывали лавры успеха
в больших городах провинции — один как чтец, другой как рассказчик и автор сцен из народного быта.
Тарас
отвел от него глаза и уселся
в кресло поглубже. С минуту продолжалось неловкое молчание, и оно было приятно Фоме.
В противоположность ему, Жуквич вел себя
в высшей степени скромно и прилично; поместившись на одном из
кресел, он первоначально довольно односложно отвечал на расспросы Анны Юрьевны, с которыми она относилась к нему, а потом, разговорившись,
завел, между прочим, речь об Ирландии, рассказал всю печальную зависимость этой страны от Англии [Зависимость… от Англии.
Отчего она сегодня так долго не идет? Вот уже три месяца, как я пришел
в себя после того дня. Первое лицо, которое я увидел, было лицо Сони. И с тех пор она
проводит со мной каждый вечер. Это сделалось для нее какой-то службой. Она сидит у моей постели или у большого
кресла, когда я
в силах сидеть, разговаривает со мною, читает вслух газеты и книги. Ее очень огорчает, что я равнодушен к выбору чтения и предоставляю его ей.
— Простите, простите меня… — сказал я,
сводя ее с возвышении, на котором она стояла, и усаживая
в кресло. — Я совсем измучил вас.
Исправник только вздохнул и,
проведя потом мучительные четверть часа, отправился, наконец,
в кабинет, где увидел, что граф стоит, выпрямившись и опершись одною рукою на спинку
кресел, и
в этой позе он опять как будто был другой человек, как будто сделался выше ростом; приподнятый подбородок, кажется, еще выше поднялся, ласковое выражение лица переменилось на такое строгое, что как будто лицо это никогда даже не улыбалось.
Забежав немного вперед, батюшка с предупредительностью отворил мне дверь
в небольшую темную переднюю, а оттуда
провел в светлый уютный кабинет, убранный мягкою мебелью; у окна стоял хорошенький письменный столик, заваленный книгами и бумагами, несколько мягких
кресел, мягкий ковер на полу, — все было мило, прилично и совсем не по-поповски, за исключением неизбежных премий из «Нивы», которые висели на стене, да еще нескольких архиереев, сумрачно глядевших из золотых рам.
День ротмистр всегда
проводил у двери
в ночлежку, сидя
в некотором подобии
кресла, собственноручно сложенного им из кирпичей, или же
в харчевне Егора Вавилова, находившейся наискось от дома Петунникова; там ротмистр обедал и пил водку.
— А я вчера очень приятно время
провел, — начал я, садясь
в кресла, — я обедал у одного приятеля; там был Константин Александрыч… (Я посмотрел на Софью, у ней даже бровь не поморщилась.) И, надобно сознаться, — продолжал я, — мы таки покутили; вчетвером бутылок восемь выпили.
Я положил фуражку; он
провел меня
в гостиную.
В больших
креслах сидела высокая худощавая дама лет сорока пяти, рядом с нею помещался, должно быть, какой-нибудь помещик, маленький, толстенький, совсем белокурый, с жиденькими, сильно нафабренными усами, закрученными вверх, с лицом одутловатым и подозрительно красным. Лидия разливала чай, около нее сидели чопорно на высоких детских
креслах две маленькие девочки.
Сотский(
отводя в сторону Лизавету и заглядывая
в дверь). Кликните, ребята, Никона. (Сажает Лизавету на
кресло.) Ну, садись вот тут… не хочешь ли водицы испить?
Дмитревский едва мог подняться с
кресел: Степан вместе со слугой Дмитревского повели его под руки; Шушерин, забыв свою мнимую болезнь и холодную погоду, схватил свечу и
в одном фланелевом шлафроке побежал
проводить знаменитого гостя и сам усадил его
в карету.
В кабинете мы застали и г-на Менделя. Он
проводил ладонями по своей шелковистой бороде, и на лбу его виднелась глубокая морщина. Дядя имел тоже озабоченный вид. Когда мы вошли
в кабинет, он запер за нами дверь и спустил гардину. Потом уселся
в кресло и некоторое время задумчиво играл ножом для разрезывания книг. Потом, взглянув на нас, он сказал, обращаясь к Менделю-отцу...
Севши после этих слов, по приглашению нашей госпожи,
в кресла,
заводит разговор о сыне своем.
Его
провели в особую комнату какой-то особой канцелярии или экспедиции, где некоторый весьма благонамеренно-внушительной наружности чиновник с либеральными бакенбардами очень любезно предложил ему занять
кресло у заваленного бумагами стола, за которым сам занимался. Кроме этого чиновника здесь никого больше не было.
После обеда,
в котором денщик Голембик показывал свое кулинарное искусство, пан грабя Слопчицький, развалясь
в кресле и ковыряя
в зубах с таким сибаритским видом, как будто он только что встал из-за Лукуллового пиршества, снова
завел с поручиком разговор насчет прелестной вдовушки.
Не
сводя глаз с матушкиного лица, я созерцал ее
в безмолвном благоговении, стоя перед нею на коленях и держа
в своих руках ее руки. Матушка сидела
в кресле и также молча смотрела то на меня, то на небольшой акварельный портрет, который стоял возле нее на крышке ее открытой рабочей шкатулки.
Тогда, сорок лет назад, даже
в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку
в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли
провести целый день, до поздних часов ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед стоил тогда всего один гульден, а
кресло в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
О том, о другом поднималась еще беседа, — Толстой упорно
сводил всякую на необходимость нравственного усовершенствования и любви к людям.
В креслах, вытянув ноги и медленно играя пальцами, сидел сын Толстого, Лев Львович. Рыжий, с очень маленькой головкой. На скучающем лице его было написано: «Вам это внове, а мне все это уж так надоело! Так надоело!..»
Проводив своего пациента, генеральша минуту глазами, полными слез, глядит на отца Аристарха, потом ласкающим, благоговеющим взором обводит аптечку, лечебники, счета,
кресло,
в котором только что сидел спасенный ею от смерти человек, и взор ее падает на оброненную пациентом бумажку. Генеральша поднимает бумажку, разворачивает ее и видит
в ней три крупинки, те самые крупинки, которые она дала
в прошлый вторник Замухришину.
Эти уже не ходили на Пасху
в приходский храм, а приезжали
в «свою министерскую церковь», где их с предупредительностию
провожал дежурный чиновник и подавал унесенное из канцелярии мужнино
кресло; дьякон подкаждал им грациозным движением щегольски рокочущего кадила с стираксой, а батюшка говорил: «цветите и благоухайте!»
Федор Дмитриевич
провел графиню
в свой кабинет и, усадив
в покойное
кресло, сам остался стоять.