Неточные совпадения
— Поди, поди к Mariette, — сказала она Сереже, вышедшему было за ней, и стала
ходить по соломенному
ковру террасы. «Неужели они не простят меня, не поймут, как это всё не могло быть иначе?» сказала она себе.
Пройдя небольшую столовую с темными деревянными стенами, Степан Аркадьич с Левиным
по мягкому
ковру вошли в полутемный кабинет, освещенный одною с большим темным абажуром лампой.
Он не раздеваясь
ходил своим ровным шагом взад и вперед
по звучному паркету освещенной одною лампой столовой,
по ковру темной гостиной, в которой свет отражался только на большом, недавно сделанном портрете его, висевшем над диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые, давно близко знакомые ему безделушки ее письменного стола. Чрез ее комнату он доходил до двери спальни и опять поворачивался.
Я спускался с лестницы. Лестница была парадная, вся открытая, и сверху меня можно было видеть всего, пока я спускался
по красному
ковру. Все три лакея вышли и стали наверху над перилами. Я, конечно, решился молчать: браниться с лакеями было невозможно. Я
сошел всю лестницу, не прибавляя шагу и даже, кажется, замедлив шаг.
Хиония Алексеевна
прошла по мягкому персидскому
ковру и опустилась на низенький диванчик, перед которым стоял стол красного дерева с львиными лапами вместо ножек.
Не пугайтесь — ни в чем вас стеснять не буду, буду ваша мебель, буду тот
ковер,
по которому вы
ходите…
Погляди на белые ноги мои: они много
ходили; не
по коврам только,
по песку горячему,
по земле сырой,
по колючему терновнику они
ходили; а на очи мои, посмотри на очи: они не глядят от слез…
На Катрю Анфиса Егоровна не обратила никакого внимания и точно не замечала ее. В зале она велела переставить мебель, в столовой накрыли стол по-новому, в Нюрочкиной комнате постлали
ковер — одним словом, произведена была маленькая революция, а гостья все
ходила из комнаты в комнату своими неслышными шагами и находила новые беспорядки. Когда вернулся с фабрики Петр Елисеич, он заметно смутился.
Им предстояло
проходить по устланной
ковром лестнице, уставленной цветами и статуями.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское,
прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным
ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку.
По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
В богатом халате, в кованных золотом туфлях и с каким-то мертвенным выражением в лице
прошел молодой
по шелковистому
ковру в спальню жены — и затем все смолкло.
Выпив чашку горячего, как кипяток, кофе (он несколько раз, слезливо-раздраженным голосом, напомнил кельнеру, что накануне ему подали кофе — холодный, холодный, как лед!) и прикусив гаванскую сигару своими желтыми, кривыми зубами, он,
по обычаю своему, задремал, к великой радости Санина, который начал
ходить взад и вперед, неслышными шагами,
по мягкому
ковру, и мечтал о том, как он будет жить с Джеммой и с каким известием вернется к ней.
Маленький господин, выскочив из пошевней и почти пробежав наружное с двумя гипсовыми львами крыльцо, стал затем проворно взбираться
по широкой лестнице, устланной красным
ковром и убранной цветами,
пройдя которую он гордо вошел в битком набитую ливрейными лакеями переднюю.
Я
сошел внутрь и вздрогнул, потому что маленькая змея, единственно оживляя салон, явила мне свою причудливую и красиво-зловещую жизнь, скользнув
по ковру за угол коридора.
Она жила в самых дальних комнатах, кровать и туалет ее были заставлены ширмами и дверцы в книжном шкапу задернуты изнутри зеленою занавеской, и
ходила она у себя
по коврам, так что совсем не было слышно ее шагов, — и из этого он заключил, что у нее скрытный характер и любит она тихую, покойную, замкнутую жизнь.
Изредка, глухо выступая
по мягкому
ковру,
проходят ливрейные лакеи; громадные их икры, облеченные в тесные шелковые чулки, безмолвно вздрагивают при каждом шаге; почтительное трепетание дюжих мышц только усугубляет общее впечатление благолепия, благонамеренности, благоговения… Это храм! это храм!
Детские комнаты в доме графа Листомирова располагались на южную сторону и выходили в сад. Чудное было помещение! Каждый раз, как солнце было на небе, лучи его с утра до заката
проходили в окна; в нижней только части окна завешивались голубыми тафтяными занавесками для предохранения детского зрения от излишнего света. С тою же целью
по всем комнатам разостлан был
ковер также голубого цвета и стены оклеены были не слишком светлыми обоями.
И только когда в большой гостиной наверху зажгли лампу, и Буркин и Иван Иваныч, одетые в шелковые халаты и теплые туфли, сидели в креслах, а сам Алехин, умытый, причесанный, в новом сюртуке,
ходил по гостиной, видимо с наслаждением ощущая тепло, чистоту, сухое платье, легкую обувь, и когда красивая Пелагея, бесшумно ступая
по ковру и мягко улыбаясь, подавала на подносе чай с вареньем, только тогда Иван Иваныч приступил к рассказу, и казалось, что его слушали не одни только Буркин и Алехин, но также старые и молодые дамы и военные, спокойно и строго глядевшие из золотых рам.
Я спустился вниз и
по коврам, не торопясь,
прошел переднюю и залу.
Пройдя раза два
по главной аллее, я сел рядом на скамейку с одним господином из Ярославля, тоже дачным жителем, который был мне несколько знаком и которого прозвали в Сокольниках воздушным, не потому, чтобы в наружности его было что-нибудь воздушное, — нисколько: он был мужчина плотный и коренастый, а потому, что он, какая бы ни была погода, целые дни был на воздухе: часов в пять утра он пил уж чай в беседке, до обеда переходил со скамейки на скамейку, развлекая себя или чтением «Северной пчелы» [«Северная пчела» — газета, с 1825 года издававшаяся реакционными писателями Ф.Булгариным и Н.Гречем.], к которой чувствовал особенную симпатию, или просто оставался в созерцательном положении, обедал тоже на воздухе, а после обеда ложился где-нибудь в тени на
ковре, а часов в семь опять усаживался на скамейку и наблюдал гуляющих.
Раз триста уже водил Иона экскурсантов в спальню Тугай-Бегов и каждый раз испытывал боль, обиду и стеснение сердца, когда
проходила вереница чужих ног
по коврам, когда чужие глаза равнодушно шарили
по постели.
Яков Иванович мелкими и неуверенными шагами
ходил по комнате, стараясь не глядеть на покойника и не
сходить с
ковра на натертый паркет, где высокие каблуки его издавали дробный и резкий стук.
Хоша и
ковры везде, и серебряной посуды вдосталь, и дорогих халатов, и шуб, и камней самоцветных довольно, а
по будням
ходит, так срам поглядеть — халатишко старенький, измасленный, ичеги в дырах — а ему нипочем.
— Садитесь, Генрих, — сказала она, выпуская его руку и
проходя далее
по ковру своею развалистою походкой. — Что нового у нас?
Ягич
ходил в соседней комнате
по ковру, мягко звеня шпорами, и о чем-то думал. Софье Львовне пришла мысль, что этот человек близок и дорог ей только в одном: его тоже зовут Владимиром. Она села на постель и позвала нежно...
По выходе лакея, Глафира Петровна встала и начала медленно
ходить по мягкому
ковру обширной комнаты, то и дело взглядывая на часы, стоявшие на тумбе розового дерева с инкрустациями из черепах, перламутра и отделанной бронзой. Часы были массивные, в футляре из карельской березы, отделанном серебром. Каждый час они играли заунывные песни, а каждые четверть часа пронзительно вызванивали число четвертей.
Николай Леопольдович поднялся
по широкой, устланной
коврами лестнице,
прошел в сопровождении выбежавшего на звонок швейцара, лакея длинный коридор и очутился к роскошно убранной приемной.
Бывая с матерью, князь Василий то задумчиво
ходил из угла в угол
по мягкому
ковру ее гостиной, то сидел, смотря куда-то вдаль, в видимую ему одному только точку, и нередко совершенно невпопад отвечал на вопросы княгини.
Он не знал, что уже коса, в виде княжны, нашла на камень, который изображал на ее дороге «беглый Никита», и легко сбросила его с этой дороги. Граф нервными шагами стал
ходить по мягкому, пушистому
ковру, которым был устлан пол гостиной, отделанной в восточном вкусе. Проходившие минуты казались ему вечностью.
По мягкому
ковру комнаты нервной походкой
ходил граф Виктор Александрович Шидловский.
— Неужели я мог в ней так ошибиться! — произнес, спустя несколько минут, Зарудин, встал, снял сюртук и начал медленно
ходить по мягкому, пушистому
ковру, покрывавшему пол небольшой комнаты, служившей ему спальней.
Она не торопилась выходить и стала медленно
ходить по пушистому
ковру будуара.
Пройдя следующую комнату и неслышно ступая
по ковру, он остановился у дверей будуара за полуопущенной портьерой.
Так волновался и отплевывался знакомый нам Сигизмунд Нарцисович Кржижановский, нервно
ходя по устланному мягким персидским
ковром кабинету-будуару.
Все это он вспоминал теперь и
ходил,
ходил взад и вперед
по ковру комнаты, вспоминая и прежнюю свою любовь к ней, гордость за нее, и ужасаясь на это непонятное для него падение и ненавидя ее за ту боль, которую она ему сделала. Он вспоминал то, что говорила ему невестка, и старался представить себе, как бы он мог простить ее, но стоило ему только вспомнить «его», и ужас, отвращение, оскорбленная гордость наполняли его сердце. И он вскрикивал: «Ох, ох», — и старался думать о другом.
Это все опять ему ненадлежаще вспомнилось, когда он с изящною ночною лампочкой в руке
проходил по мягкому
ковру той комнаты, где стоял Пик, держась рукою за сердце и выслушивая из собственных уст жены сознание в ее поступке и в ее чертовской опытности и органической любви к обману.
Долго после нее
ходил Михаил Иванович
по ковру комнаты, превращенной для него в спальню, и морщился, и вздрагивал, и вскрикивал: «Ох, ох!» и, услыхав себя, пугался и замолкал.
Пьер
прошел в дверь, ступая
по мягкому
ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто-то из прислуги — все
прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Разожгло ее наскрозь, — в восемнадцать, братцы мои, лет печаль-горе, как майский дождь, недолго держится. Раскрыла она свои белые плечики, смуглые губки бесу подставляет, — и в тую же минуту, — хлоп! С ног долой, брякнулась на
ковер, аж келья задрожала. Разрыв сердца
по всей форме, — будто огненное жало скрозь грудь
прошло.