Читатель! Я знаю, что «Вы, очи, очи голубые» — не Пушкин, а песня, а может быть, и романс, но тогда я этого не знала и сейчас внутри себя, где всё — ещё всё, этого не знаю, потому что «
разрывая сердце мое» и «сердечная тоска», молодая бесовка и девица-душа, дорога и дорога, разлука и разлука, любовь и любовь — одно. Все это называется Россия и мое младенчество, и если вы меня взрежете, вы, кроме бесов, мчащихся тучами, и туч, мчащихся бесами, обнаружите во мне еще и те голубых два глаза. Вошли в состав.
Неточные совпадения
И, не в силах будучи удерживать порыва вновь подступившей к
сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу стен острога и глухо отозвавшимся в отдаленье, сорвал с себя атласный галстук и, схвативши рукою около воротника,
разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.
И так мне в глаза и заглядывает, с наслаждением с каким-то; мамаше он, наверно, то же сказал, единственно из удовольствия
сердце ей
разорвать.
Очень может быть, что это был не такой уже злой «мальчишка», каким его очерчивал Ганя, говоря с сестрой, а злой какого-нибудь другого сорта; да и Нине Александровне вряд ли он сообщил какое-нибудь свое наблюдение, единственно для того только, чтобы «
разорвать ей
сердце».
Он один наш идол, и в жертву ему приносится все дорогое, хотя бы для этого пришлось оторвать самую близкую часть нашего
сердца,
разорвать главную его артерию и кровью изойти, но только близенько, на подножии нашего золотого тельца!
«И вдруг он
разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое
сердце и высоко поднял его над головой.
Осенью, когда я с дачи вернулся в гостеприимные недра «Федосьиных покровов», на мое имя было получено толстое письмо с заграничным штемпелем. Это было первое заграничное письмо для меня, и я сейчас же узнал руку Пепки. Мое
сердце невольно забилось, когда я
разрывал конверт. Как хотите, а в молодые годы узы дружбы составляют все. Мелким почерком Пепки было написано целых пять листов.
Я неопределенно бормочу что-то в ответ. Мне, собственно говоря, хочется сказать вот что: все ли там цело у матери, не повредил ли я ей во время операции… Это-то смутно терзает мое
сердце. Но мои знания в акушерстве так неясны, так книжно отрывочны!
Разрыв? А в чем он должен выразиться? И когда он даст знать о себе — сейчас же или, быть может, позже?.. Нет, уж лучше не заговаривать на эту тему.
Анисья. Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется,
разорвала б его. А увижу его, — нет, не поднимается на него
сердце.
Неистощимая насмешка
разорвала на части его
сердце.
— Что я с моим характером поделаю? Обижаю я тебя, — это верно. Знаю, что ты у меня одна душа… ну, не всегда я это помню. Понимаешь, Мотря, иной раз глаза бы мои на тебя не смотрели! Вроде как бы объелся я тобой. И подступит мне в ту пору под
сердце этакое зло —
разорвал бы я тебя, да и себя заодно. И чем ты предо мной правее, тем мне больше бить тебя хочется…
Из всех униженных и оскорбленных в романе — он унижен и оскорблен едва ли не более всех; представить, как в его душе отражались эти оскорбления, что он выстрадал, смотря на погибающую любовь свою, с какими мыслями и чувствами принимался он помогать мальчишке-обольстителю своей невесты, какие бесконечные вариации любви, ревности, гордости, сострадания, отвращения, ненависти разыгрывались в его
сердце, что чувствовал он, когда видел приближение
разрыва между своей невестой и ее любовником, — представить все это в живом подлинном рассказе самого оскорбленного человека, — эта задача смелая, требующая огромного таланта для ее удовлетворительного исполнения.
Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она
разорвет тебе
сердце.
Лучше возьми он мое
сердце да
разорви его на части, размечи по чисту полю, чем такое злодейство сделать надо мною.
— Не
разрывай ты
сердца моего, матушка!.. — едва слышно промолвила Фленушка.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела,
сердце разрывая…
Вот что, оказывается, главным образом удерживает Анну от
разрыва с мужем! «Положение в свете», а не сын!.. С другой стороны, и для Вронского
разрыв этот оказывается вовсе не таким уже желанным. «Он был взят врасплох и в первую минуту, когда она объявила о своем положении (беременности),
сердце ее подсказало ему требование оставить мужа. Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись без этого, и вместе с тем, говоря это себе, боялся, не дурно ли это».
— Нет, скрыл, и это скверно, знаю! Но тогда-то я догадался, что
сердцем моим она уже не владеет, не трогает меня, нет в ней чего-то особенного, — он чуть было не обмолвился: «того, что в вас есть». — Если б не ее ревность и не наш
разрыв, я бы жил с ней, даже и в законном браке, без высшей душевной связи, и всякому моему хищничеству она стала бы поблажать. Вас она всегда ненавидела, а здесь впервые почуяла, что ей нельзя с вами тягаться.
Она все смеялась и шла и все выше закидывала руки; потом упала лицом вниз и, хохоча и плача, стала грызть себе пальцы, вырывать космы волос,
разрывать одежды на груди — новенькую блузочку, сегодня впервые надетую. А Елена Дмитриевна беспомощно стояла над нею и, тоже зачем-то подняв обе руки, беззвучно рыдала в себя, в глубину груди, где тяжко ворочалось, не справляясь с работой, старое ожиревшее
сердце.
Между тем у бедного Фридриха Адольфовича
сердце ныло от страха за своего пернатого питомца. Выпущенный на свободу попка мог свободно уйти и заблудиться где-нибудь за хутором; наконец, его могла заклевать домашняя птица,
разорвать собака и мало ли еще какие ужасы грозили попугаю, выпущенному впервые в сад из клетки.
Они оба поняли, что они соединены на веки, и никакие житейские бури и грозы, никакие происки «злых людей» не будут в силах
разорвать этот истинный союз
сердец.
Если так, не хочу
разрывать союза двух любящих
сердец.
Он уехал в Петербург разыскивать человека, который когда-то был его лучшим другом, а теперь в его
сердце не находилось для него даже сочувствия, так как Федор Дмитриевич был из тех людей, которые никогда не возобновляют прерванные отношения, так как
разрыв у них всегда имеет серьезные причины.
— Стараемся, а дело все не выигрывается, хоть на канате вверх тащи! Хоть ты караул кричи! Резина в пузырях, а то вдруг щепа в ней, рожица никуда не годится.
Сердца разрыв чуть не получаем, вот до чего убиваемся! А контрольные комиссии у нас над каждыми концами… На ком вину эту сорвать, не знаю, но надо бы кого-то под расстрел!
Его плач и стоны
разрывали ей
сердце. Она продолжала идти вперед, окрыляемая уже чувством самосохранения.
Когда Владислав, прошедшею осенью, простившись с Лизой, выехал из Москвы, разнородные чувства
разрывали его
сердце на части.
Бедная мать при ней оплакивала смерть своей бедной девочки еще до рождения, недоумевала, как это могло случиться, и положительно
разрывала на части
сердце Дарьи Васильевны.
Когда посещение дома графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос был поставлен ребром, когда отказ от посещения был равносилен окончательному
разрыву с другом, и дом последнего делался для него потерянным навсегда,
сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...