Неточные совпадения
— Да, — начал Базаров, — странное
существо человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы», кажется: чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самым
разумным манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.
Нет-с, человек —
существо разумное, и, если он заслужил наказание, я сделаю все для того, чтоб он был достойно наказан.
— Друг мой, — вырвалось у него, между прочим, — я вдруг сознал, что мое служение идее вовсе не освобождает меня, как нравственно-разумное
существо, от обязанности сделать в продолжение моей жизни хоть одного человека счастливым практически.
Он написал листов тысячу, чтобы доказать: qu'il ne peut exister d'être intelligent Créateur et régulateur, [Что не может существовать
существа разумного, создателя и правителя (франц.).] мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души.
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть!..
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье — и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в
существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья!..
Всякий человек, прежде чем быть австрийцем, сербом, турком, китайцем, — человек, то есть
разумное, любящее
существо, призвание которого никак не в том, чтобы соблюдать или разрушать сербское, турецкое, китайское, русское государство, а только в одном: в исполнении своего человеческого назначения в тот короткий срок, который предназначено ему прожить в этом мире. А назначение это одно и очень определенное: любить всех людей.
Среди людей богатых, где дети представляются или помехою для наслаждения, или несчастной случайностью, или своего рода наслаждением, когда их рождается вперед определенное количество, дети эти воспитываются не в виду тех задач человеческой жизни, которые предстоят им, как
разумным и любящим
существам, а только в виду тех удовольствий, которые они могут доставить родителям.
Человеку, как животному, нужно бороться с другими
существами и плодиться, чтобы увеличить свою породу; но как
разумному, любящему
существу, ему нужно не бороться с другими
существами, а любить всех, и не плодиться, чтобы увеличить свою породу, а быть целомудренным. Из соединения этих двух противных стремлений: стремления к борьбе и к половой похоти и стремления к любви и целомудрию, и слагается жизнь человека такою, какою она должна быть.
Жизнь этих
существ более всего меня убеждает, что всё это нужно для какого-то дела,
разумного, доброго, но не доступного мне.
Самая большая радость, какую может узнать человек, это радость познания в себе свободного,
разумного, любящего и потому блаженного
существа, познание в себе бога.
Вам уже известно происшествие в Высоких Снежках, пока еще не оправдавшее надежд насчет здешнего варварски-тупого народа, в сравнении с которым волк, огрызающийся на разящую его руку, является
существом более свободолюбивым и более
разумным.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему
существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой
разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Братнина нищета и голод детей сломили в Чубалове самообольщенье духовной гордостью. Проклял он это исчадие ада, из ненавистника людей, из отреченника от мира преобразился в
существо разумное — стал человеком… Много вышло из того доброго для других, а всего больше для самого Герасима Силыча.
«И Наташа уходила в детскую кормить своего единственного мальчика Петю. Никто ничего не мог ей сказать столько успокоительного,
разумного, сколько это трехмесячное маленькое
существо, когда оно лежало у ее груди, и она чувствовала его движение и сопение носиком.
Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отомстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он»… И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда».
Личность есть
существо разумное, но она не определяется разумом, и её нельзя определить как носителя разума.
Личность есть не только
существо разумное, но и
существо свободное.
Слово persona получено через схоластику от Боэция, который уже определял личность, как
разумное, индивидуальное
существо.
Человек есть не только
существо греховное и искупающее свой грех, не только
существо разумное, не только
существо эволюционирующее, не только
существо социальное, не только
существо больное от конфликта сознания с бессознательным, но человек есть прежде всего
существо творческое.
Животное может жить только для своего тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает того, что оно есть личность; но
разумный человек не может жить только для своего тела. Он не может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие
существа — такие же личности, как и он, знает всё то, что должно происходить от отношений этих личностей.
Он не может не видеть и того, что, при допущении такого же понимания жизни и в других людях и
существах, жизнь всего мира, вместо прежде представлявшихся безумия и жестокости, становится тем высшим
разумным благом, которого только может желать человек, — вместо прежней бессмысленности и бесцельности, получает для него
разумный смысл: целью жизни мира представляется такому человеку бесконечное просветление и единение
существ мира, к которому идет жизнь и в котором сначала люди, а потом и все
существа, более и более подчиняясь закону разума, будут понимать (то, что дано понимать теперь одному человеку), что благо жизни достигается не стремлением каждого
существа к своему личному благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого
существа к благу всех других.
Отрешившись на время от знания самого себя как
разумного центра, стремящегося к благу, т. е. вневременного и внепространственного
существа, человек может на время условно допустить, что он есть часть видимого мира, проявляющаяся и в пространстве и во времени.
Разумный человек не может не видеть, что если допустить мысленно возможность замены стремления к своему благу стремлением к благу других
существ, то жизнь его, вместо прежнего неразумия ее и бедственности, становится
разумною и благою.
Жить для будущей жизни? говорит себе человек. Но если та жизнь, тот единственный образчик жизни, который я знаю, — моя теперешняя жизнь, — должна быть бессмысленной, то это не только не утверждает меня в возможности другой,
разумной жизни, но, напротив, убеждает меня в том, что жизнь по
существу своему бессмысленна, что никакой другой, кроме бессмысленной жизни, и быть не может.
Существа эти были бы совершенно непонятны для него, если бы он не имел знания о человеке вообще; но имея это знание и отвлекая от понятия человека его
разумное сознание, он получает и о животных некоторое представление, но представление это еще менее для него похоже на знание, чем его представление о людях вообще.
Если бы человек стремился только к благу своей личности, любил только себя, свою личность, то он не знал бы, что другие
существа любят также себя, как не знают этого животныя; но если человек знает, что он личность, стремящаяся к тому же, к чему стремятся и все окружающие его личности, он не может уж стремиться к тому благу, которое видно, как зло, его
разумному сознанию, и жизнь его не может уже быть в стремлении к благу личности.
Мы не можем видеть рождения этого нового
существа, нового отношения
разумного сознания к животному, так же как зерно не может видеть роста своего стебля.
Только если б были
существа высшие, подчиняющие наше
разумное сознание так же, как наше
разумное сознание подчиняет себе нашу животную личность, и как животная личность (организм) подчиняет себе вещество, — эти высшие
существа могли бы видеть нашу
разумную жизнь так, как мы видим свое животное существование и существование вещества.
Боль в животном и в ребенке есть очень определенная и небольшая величина, никогда не доходящая до той мучительности, до которой она доходит в
существе, одаренном
разумным сознанием.
Не видим же мы роста
разумного сознания и круговорота его потому, что мы сами совершаем его: наша жизнь есть не что иное, как это рождение того невидимого нам
существа, которое рождается в нас, и потому-то мы никак не можем видеть его.
Точно так же и в человеке с проснувшимся
разумным сознанием нет никакого противоречия, а есть только рождение нового
существа, нового отношения
разумного сознания к животному.
То же и с потребностями: стоит направить на одну из них
разумное сознание, и эта сознанная потребность занимает всю жизнь и заставляет страдать всё
существо человека.
Человек с проснувшимся (только проснувшимся), но не подчинившим еще себе животную личность
разумным сознанием, если он не убивает себя, то живет только для того, чтобы осуществить это невозможное благо: живет и действует человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже все
существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному было хорошо, чтобы ему было наслаждение, для него не было страданий и не было смерти.
Животная личность человека требует блага,
разумное сознание показывает человеку бедственность всех борющихся между собою
существ, показывает ему, что блага для его животной личности быть не может, показывает ему, что единственное благо, возможное ему, было бы такое, при котором не было бы ни борьбы с другими
существами, ни прекращения блага, пресыщения им, не было бы предвидения и ужаса смерти.
Четвертое то, что в нашем обществе, в котором дети представляются или помехой для наслаждения, или несчастной случайностью, или своего рода наслаждением, когда их рождается вперед определенное количество, эти дети воспитываются не в виду тех задач человеческой жизни, которые предстоят им как
разумным и любящим
существам, а только в виду тех удовольствий, которые они могут доставить родителям.
Эпиктет говорит: «Бог посеял семя свое не только в моего отца и деда, но и во все
существа, живущие на земле, в особенности в
разумные, потому что они одни входят в сношения с богом через разум, которым они соединены с ним».
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными
существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне
разумного и добродетельного человека.
Верил ли он тем
разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего
существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своею опущенностью и безнадежностью; — но он всею душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
Никто ничего не мог ей сказать столько успокоивающего,
разумного, сколько это трехмесячное маленькое
существо, когда оно лежало у ее груди, и она чувствовала его движение рта и сопенье носиком.
Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отмстить, ты боишься, а я вот он, а я вот он…» И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда.