Неточные совпадения
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив
рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду за границу, буду писать мемуары или —
роман».
Она говорила о студентах, влюбленных в актрис, о безумствах богатых кутил в «Стрельне» и у «Яра», о новых шансонетных певицах в капище Шарля Омона, о несчастных
романах, запутанных драмах. Самгин находил, что говорит она не цветисто, неумело, содержание ее
рассказов всегда было интереснее формы, а попытки философствовать — плоски. Вздыхая, она произносила стертые фразы...
Вспоминать о Лидии он запрещал себе, воспоминания о ней раздражали его. Как-то, в ласковый час, он почувствовал желание подробно рассказать Варваре свой
роман; он испугался, поняв, что этот
рассказ может унизить его в ее глазах, затем рассердился на себя и заодно на Варвару.
Ее
рассказы почти всегда раздражали Лидию, но изредка смешили и ее. Смеялась Лидия осторожно, неуверенно и резкими звуками, а посмеявшись немного, оглядывалась, нахмурясь, точно виноватая в неуместном поступке. Сомова приносила
романы, давала их читать Лидии, но, прочитав «Мадам Бовари», Лидия сказала сердито...
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах, цветах и страусовых перьях, полулежа на подушках причудливых экипажей, смотрят на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал суровые
романы Золя, пряные
рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
Из этого видно, что у всех, кто не бывал на море, были еще в памяти старые
романы Купера или
рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях.
Впрочем, я даже рад тому, что
роман мой разбился сам собою на два
рассказа «при существенном единстве целого»: познакомившись с первым
рассказом, читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за второй?
Здесь не место начинать об этой новой страсти Ивана Федоровича, отразившейся потом на всей его жизни: это все могло бы послужить канвой уже иного
рассказа, другого
романа, который и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
Вот про этого-то Алексея мне всего труднее говорить теперешним моим предисловным
рассказом, прежде чем вывести его на сцену в
романе.
Так вот перед такими-то все-таки сердцу легче: несмотря на всю их аккуратность и добросовестность, все-таки даю им самый законный предлог бросить
рассказ на первом эпизоде
романа.
Рахметов просидит вечер, поговорит с Верою Павловною; я не утаю от тебя ни слова из их разговора, и ты скоро увидишь, что если бы я не хотел передать тебе этого разговора, то очень легко было бы и не передавать его, и ход событий в моем
рассказе нисколько не изменился бы от этого умолчания, и вперед тебе говорю, что когда Рахметов, поговорив с Верою Павловною, уйдет, то уже и совсем он уйдет из этого
рассказа, и что не будет он ни главным, ни неглавным, вовсе никаким действующим лицом в моем
романе.
«А не знаете ли вы чего-нибудь поподробнее о жизни самой г-жи Бичер-Стоу,
роман которой мы все знаем по вашим
рассказам?», — говорит одна из взрослых собеседниц; нет, Кирсанов теперь не знает, но узнает, это ему самому любопытно, а теперь он может пока рассказать кое-что о Говарде, который был почти такой же человек, как г-жа Бичер-Стоу.
Если бы я хотел заботиться о том, что называется у нас художественностью, я скрыл бы отношения Марьи Алексевны к Лопухову,
рассказ о которых придает этой части
романа водевильный характер.
Я слышал
рассказ человека, который часто видел Гюисманса в церкви молящимся: он необыкновенно молился, этот декадент, автор ультраупадочнического
романа «A rebours» и сатанистского
романа «La bas».
По
рассказу г. Б., в Тарайке на дорожных работах он жил в большой палатке, с комфортом, имел при себе повара и на досуге читал французские
романы.
Еще и прежде того, как мы знаем, искусившись в писании повестей и прочитав потом целые сотни исторических
романов, он изобразил пребывание Поссевина в России в форме
рассказа: описал тут и царя Иоанна, и иезуитов с их одеждою, обычаями, и придумал даже полячку, привезенную ими с собой.
Романы рисовали Генриха IV добрым человеком, близким своему народу; ясный, как солнце, он внушал мне убеждение, что Франция — прекраснейшая страна всей земли, страна рыцарей, одинаково благородных в мантии короля и одежде крестьянина: Анис Питу такой же рыцарь, как и д’Артаньян. Когда Генриха убили, я угрюмо заплакал и заскрипел зубами от ненависти к Равальяку. Этот король почти всегда являлся главным героем моих
рассказов кочегару, и мне казалось, что Яков тоже полюбил Францию и «Хенрика».
Ей нравились
романы Марриета, Вернера, — мне они казались скучными. Не радовал и Шпильгаген, но очень понравились
рассказы Ауэрбаха. Сю и Гюго тоже не очень увлекали меня, я предпочитал им Вальтер Скотта. Мне хотелось книг, которые волновали бы и радовали, как чудесный Бальзак. Фарфоровая женщина тоже все меньше нравилась мне.
…Меня особенно сводило с ума отношение к женщине; начитавшись
романов, я смотрел на женщину, как на самое лучшее и значительное в жизни. В этом утверждали меня бабушка, ее
рассказы о Богородице и Василисе Премудрой, несчастная прачка Наталья и те сотни, тысячи замеченных мною взглядов, улыбок, которыми женщины, матери жизни, украшают ее, эту жизнь, бедную радостями, бедную любовью.
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего
рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один
роман, и это даже предписано правилами.
— Да-с, а теперь я напишу другой
рассказ… — заговорил старик, пряча свой номер в карман. — Опишу молодого человека, который, сидя вот в такой конурке, думал о далекой родине, о своих надеждах и прочее и прочее. Молодому человеку частенько нечем платить за квартиру, и он по ночам пишет, пишет, пишет. Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняется нужда и догоняется слава… Поэма в стихах? трагедия?
роман?
Так же, как в детстве, ему нравились только те
рассказы и
романы, в которых описывалась жизнь неизвестная ему, не та, которой он жил;
рассказы о действительной жизни, о быте простонародья он находил скучными и неверными.
Гораздо больше бывает «самостоятельно изобретенного» или «придуманного» — решаемся заменить этими терминами обыкновенный, слишком гордый термин: «созданного» — в событиях, изображаемых поэтом, в интриге, завязке и развязке ее и т. д., хотя очень легко доказать, что сюжетами
романов, повестей и т. д. обыкновенно служат поэту действительно совершившиеся события или анекдоты, разного рода
рассказы и пр. (укажем в пример на все прозаические повести Пушкина: «Капитанская дочка» — анекдот; «Дубровский»: — анекдот; «Пиковая дама» — анекдот, «Выстрел» — анекдот и т. д.).
Романы Купера более, нежели этнографические
рассказы и рассуждения о важности изучения быта дикарей, познакомили общество с их жизнью.
Мне приходится говорить о
романе дяди Петра Неофитовича,
романе, о котором я никогда не смел спросить кого-либо из членов семейства, а тем менее самого дядю, и хотя он известен мне из
рассказов слуг, вроде Ильи Афанасьевича, тем не менее несомненные факты были налицо.
Существует на свете довольно старинное и вместе с тем весьма справедливое мнение, — мнение, доказанное многими
романами, что для любви нет ни запоров, ни препятствий, ни даже враждебных стихий; все она поборает и над всем торжествует. Это старинное мнение подтвердилось еще раз и в настоящем моем
рассказе.
Загоскин написал и напечатал 29 томов
романов, повестей и
рассказов, 17 комедий и 1 водевиль. В бумагах его найдено немного: прекрасный
рассказ «Канцелярист» и несколько мелких статей, которые вместе с ненапечатанной комедией «Заштатный город» составят, как я слышал, пятый и последний выход «Москвы и москвичей». [К сожалению, это ожидание доселе не исполнилось.]
Нет, милостивые государи: так нельзя объяснить огромный, повсеместный успех «Юрия Милославского» и собственное ваше сочувствие; не в одной живости и веселости
рассказа, не в легкости языка надобно искать причины его, а в том, что весь
роман проникнут русским духом, народностью.
Эти
романы уже несколько выше русских сказок по искусству
рассказа; но все еще в них очень много сказочного.
В
рассказах о нечистоте местных нравов много неправды, он презирал их и знал, что такие
рассказы в большинстве сочиняются людьми, которые сами бы охотно грешили, если б умели; но когда дама села за соседний стол в трех шагах от него, ему вспомнились эти
рассказы о легких победах, о поездках в горы, и соблазнительная мысль о скорой, мимолетной связи, о
романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им.
Из всех униженных и оскорбленных в
романе — он унижен и оскорблен едва ли не более всех; представить, как в его душе отражались эти оскорбления, что он выстрадал, смотря на погибающую любовь свою, с какими мыслями и чувствами принимался он помогать мальчишке-обольстителю своей невесты, какие бесконечные вариации любви, ревности, гордости, сострадания, отвращения, ненависти разыгрывались в его сердце, что чувствовал он, когда видел приближение разрыва между своей невестой и ее любовником, — представить все это в живом подлинном
рассказе самого оскорбленного человека, — эта задача смелая, требующая огромного таланта для ее удовлетворительного исполнения.
В конце
романа Достоевский сообщает, что в Раскольникове произошел какой-то переворот, что он возродился к добру. «Это могло бы составить тему нового
рассказа, но теперешний
рассказ наш окончен».
И так почти в каждом
рассказе… Большие
романы, с героями, наиболее близкими душе Достоевского. «Замечательно, что Раскольников, быв в университете, почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело. Впрочем, и от него скоро все отвернулись… Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу». «Я — человек мрачный, скучный, — говорит Свидригайлов. — Сижу в углу. Иной раз три дня не разговорят».
Романы, сюжеты которых заимствованы из времен Петра Великого, Бирона, Анны Ивановны, Елисаветы и даже императора Александра Первого, далеко не безупречные в отношении мастерства
рассказа, отнюдь не страдают «бедностью содержания», которая становится уделом русского повествования в то время, когда, по чьему-то характерному выражению, в
романе и повести у нас варьировались только два положения: «влюбился да женился, или влюбился да застрелился».
Я лежал в постели, пользуясь безотходным вниманием матери и Христи, которые поочередно не оставляли меня ни на минуту, — и в это-то время, освобожденный от всяких сторонних дум и забот, я имел полную возможность анализировать взаимные отношения этих двух женщин и уяснить себе Христин
роман, на который натолкнулся в первое время моего приезда и о котором позабыл в жару
рассказа о своих ученых успехах.
Один из этих
рассказов до сих пор остается у меня в памяти — "Кружевница", вместе с содержанием и главными лицами его
романа"Перелетные птицы".
О М.Л.Михайлове я должен забежать вперед, еще к годам моего отрочества в Нижнем. Он жил там одно время у своего дяди, начальника соляного правления, и уже печатался; но я, гимназистом, видел его только издали, привлеченный его необычайно некрасивой наружностью. Кажется, я еще и не смотрел на него тогда как на настоящего писателя, и его беллетристические вещи (начиная с
рассказа"Кружевница"и продолжая
романом"Перелетные птицы") читал уже в студенческие годы.
Начиная с
романа"Полжизни", написанного в Италии летом и осенью 1873 года, все
романы, повести и даже
рассказы были написаны собственной рукой, стало быть за период времени в 37 лет.
Вы, быть может, полагаете, что эта цензура требовала к себе статьи по военному делу, все, что говорилось о нашей армии, распоряжениях начальства, каких-нибудь проектах и узаконениях? Все это, конечно, шло прямо туда, но, кроме того, малейший намек на военный быт и всякая повесть,
рассказ или глава
романа, где есть офицеры, шло туда же.
Конечно, если б Некрасов познакомился предварительно со всем содержанием
романа, вряд ли бы он попросил Салтыкова поехать к Писемскому позондировать почву; но это прямо показывает, что тогда и для «Современника» автор «Тысячи душ», «Горькой судьбины»,
рассказов из крестьянского быта не был еще реакционером, которого нельзя держать в сотрудниках. К нему заслали, и заслали кого? Самого Михаила Евграфовича, тогда уже временно — между двумя вице-губернаторствами — состоявшего в редакции «Современника».
— Вот сейчас Михайлов спрашивает меня:"Алексей Феофилактович, куда у меня литературный талант девался? А ведь я писал и
рассказы и
романы". А я ему в ответ...
Тогда вообще в журналах не боялись больших
романов, и мелкими
рассказами трудно было составить себе имя.
Мне захотелось по пути повидаться с этой милой"подружкой", которая позднее послужила мне моделью в
романе"Дельцы"(а после ее самоубийства уже взрослой девушкой я посвятил ее памяти
рассказ"По-русски", в виде исповеди матери).
Стало, были опыты и по публицистике; но опять-таки ни одного цельного
рассказа, ни плана повести и еще менее —
романа!
Этим
рассказом я воспользовался впоследствии в
романе"Жертва вечерняя", где у меня является некий Балдевич, очень смахивающий на Марковича.
Роман"Китай-город"с самого начала задумывался как роман-исследование, как своего рода"летописный документ", если воспользоваться здесь удачным выражением А. В. Луначарского, и Боборыкин все силы направил на то, чтобы достичь максимальной объемности и объективности, почти научной точности в
рассказе о жизни Москвы и москвичей последней трети XIX столетия.
В первый год юристу посылались книги преимущественно легкого содержания:
романы с сложной любовной интригой, уголовные и фантастические
рассказы, комедии и т. п.
Миссия исторического романиста выбрать из них самые блестящие, самые занимательные события, которые вяжутся с главным лицом его
рассказа, и совокупить их в один поэтический момент своего
романа.
Дочь генерал-аншефа графа
Романа Ларионовича Воронцова, она родилась в 1743 году, следовательно, в момент нашего
рассказа ей было под сорок лет.
Князь Владимир пришел в восторг при получении им еще из Москвы известия о предстоящем переезде на постоянное жительство в Петербург его прежнего учителя, поверенного и друга Гиршфельда, он встретил его на вокзале, засыпал вопросами, а более всего
рассказами о своем житье-бытье в Петербурге, о своем
романе и о его героине.