Неточные совпадения
Через час Самгин шагал рядом с ним по панели, а среди
улицы за гробом шла Алина под руку с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий
на военного в отставке, небритый, точно в плюшевой маске
на сизых щеках, с толстой палкой в руке, очень потертый; рядом с ним шагал, сунув руки в карманы
рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
Целый день полуголодный, босой или в
рваных опорках зимой, видит малый
на улицах вольных ребятишек и пристает к ним…
—
На кой черт, господа, мы затащили в свою компанию этого фрукта с
улицы? Очень нужно связываться со всякой
рванью. Черт его знает, кто он такой, — может быть, даже шпик? Кто может ручаться? И всегда ты так, Лихонин.
— Да, конечно, можно, — отвечала Анна Михайловна. Проводив Долинского до дверей, она вернулась и стала у окна. Через минуту
на улице показался Долинский. Он вышел
на середину мостовой, сделал шаг и остановился в раздумье; потом перешагнул еще раз и опять остановился и вынул из кармана платок. Ветер
рванул у него из рук этот платок и покатил его по
улице. Долинский как бы не заметил этого и тихо побрел далее. Анна Михайловна еще часа два ходила по своей комнате и говорила себе...
Писать мыслете — идти нетвердым шагом.] по самой середине
улицы, сдвинув свою
рваную шляпенку
на одно ухо.
Но Панкрат никого уже не мог выгнать. Панкрат, с разбитой головой, истоптанный и
рваный в клочья, лежал недвижимо в вестибюле, и новые и новые толпы рвались мимо него, не обращая внимания
на стрельбу милиции с
улицы.
И наконец замолчала совсем и молча, с дикой покорностью совалась из угла в угол, перенося с места
на место одну и ту же вещь, ставя ее, снова беря — бессильная и в начавшемся бреду оторваться от печки. Дети были
на огороде, пускали змея, и, когда мальчишка Петька пришел домой за куском хлеба, мать его, молчаливая и дикая, засовывала в потухшую печь разные вещи: башмаки, ватную
рваную кофту, Петькин картуз. Сперва мальчик засмеялся, а потом увидел лицо матери и с криком побежал
на улицу.
Несмотря
на то, что всегда он сидел до пяти, в описываемый нами день он нахлобучил, бывший когда-то плюшевым, а теперь ставший совершенно неизвестной материи, картуз, который относил зиму и лето, надел с помощью полового старое замасленное и
рваное пальто, взял свою палку с крючком, вышел из низка
на улицу и пошел по направлению к Владимирской, видимо, не домой.