Неточные совпадения
Невозможно отделить философское
познание от совокупности духовного опыта человека, от его
религиозной веры, от его мистического созерцания, если оно есть у человека.
Религиозная философия предполагает соединение теоретического и практического разума, достижение целостности в
познании.
Это прежде всего
религиозное беспокойство и
религиозное искание, это — постоянный переход в философии за границы философского
познания, в поэзии — за границы искусства, в политике — за границы политики в направлении эсхатологической перспективы.
Религиозная философия принципиально свободна в путях
познания, хотя в основании ее лежит духовный опыт, вера.
Русская
религиозная философия особенно настаивает на том, что философское
познание есть
познание целостным духом, в котором разум соединяется с волей и чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
У Хомякова философия настолько зависит от
религиозного опыта как первичного, что он даже говорит о зависимости философского
познания от верования в Св.
[Нельзя отрицать заслуг теософии и оккультизма в постановке проблемы отношения религии к
познанию, в утверждении важности
религиозного посвящения для мудрого знания.
Вновь обрести утерянный Логос философия может лишь путем посвящения в тайны
религиозной жизни, лишь приобщением к жизни Логоса приобретается он как орган
познания.
Вот почему
религиозное восстановление духовной цельности в
познании есть не порабощение познающего разума, а его освобождение, раскрытие ему путей к истине, к бытию.
Само
познание есть лишь функция
религиозной жизни.
И радикальна сейчас не гносеологическая критика философии, ее задач и ее компетенции, а критика
религиозная, воистину предшествующая всякому философскому
познанию и воистину главенствующая над ним.
Как очень редко отдельный человек изменяет свою жизнь только по указаниям разума, а большей частью, несмотря на новый смысл и новые цели, указываемые разумом, продолжает жить прежнею жизнью и изменяет ее только тогда, когда жизнь его становится совсем противоречащей его сознанию и вследствие того мучительной, точно так же человечество, узнав через своих
религиозных руководителей новый смысл жизни, новые цели, к которым ему нужно стремиться, долго еще и после этого
познания продолжает в большинстве людей жить прежней жизнью и приводится к принятию нового жизнепонимания только сознанием невозможности продолжения прежней жизни.
Это положение есть не только аналитическое суждение, выведенное на основании рассмотрения понятия религии, но вместе с тем и
религиозное синтетическое суждение a priori [Синтетические суждения a priori — в системе Канта такие суждения, которые увеличивают данное
познание и при этом проистекают не из опыта, а из свойств человеческого мышления.].
В
религиозном своем существе язычество есть
познание невидимого чрез видимое, Бога через мир, откровение Божества в твари.
Мистическое самоуглубление, как и расширение научного или оккультного
познания, само в себе также не содержит ключа к
религиозному постижению мира, — и оно нуждается в
религиозных аксиомах откровения, лишь чрез них живым светом загораются его богатства.
Религиозная жизнь, по IIIлейермахеру, является третьей стороной жизни, существующей рядом с двумя другими,
познанием и действованием, и выражает собой область чувства, ибо «такова самобытная область, которую я хочу отвести религии, и притом всецело ей одной… ваше чувство… вот ваша религиозность… это не ваши
познания или предметы вашего
познания, а также не ваши дела и поступки или различные области вашего действования, а только ваши чувства…
Единственным же путем реального, жизненного
познания Бога остается
религиозный опыт.
Между тем, строго говоря, между
религиозной верой и «мистическим эмпиризмом» столь же мало общего, как и вообще между верой и
познанием, в составе коего интуиция есть, действительно, совершенно неустранимый элемент.
Опытное происхождение догмата, своего рода
религиозный эмпиризм, делая догмат неуязвимым для критики рассудочного
познания, в то же время ведет к тому, что его выражение в понятиях порождает противоречия и нелепицы с точки зрения рассудочного мышления.
Положительная же ориентация христианства в вопросах общественности исчерпывается началами этики, между тем одна только этика отнюдь не выражает собой
религиозного понимания вопроса (как геометрия, имеющая дело только с формою, не удовлетворяет потребности в целостном
познании тела).
На пути оккультного
познания, как и всякого
познания вообще, при постоянном и бесконечном углублении в область божественного, в мире нельзя, однако, встретить Бога, в этом
познании есть бесконечность — в
религиозном смысле дурная, т. е. уводящая от Бога, ибо к Нему не приближающая.
В этом смысле Гегель и Шеллинг отличаются от вольфианских предшественников Канта лишь большим философским вкусом и тонкостью — там, где последние довольствовались рассудочными построениями, здесь воздвигнуты величественные здания метафизической спекуляции, но и они проникнуты не в меньшей мере притязанием на адекватное
познание Божества, а потому, в известном смысле, и
религиозным самодовольством.
К нему нет пути методического восхождения (ибо путь
религиозного подвига не имеет в виду
познания, не руководится познавательным интересом), оно вне собственной досягаемости для человека, к нему можно стремиться и рваться, но нельзя планомерно, методически приходить.
Ибо если они должны иметь значение, то они принадлежат к
познанию, а что принадлежит к последнему, то уже лежит в иной, не
религиозной области жизни» («Речи о религии», перев. С. Л. Франка, стр.47).
Тут
познание менее зависит от духовного состояния и духовной общности людей, оно имеет одинаковые результаты для людей разных
религиозных верований, разных национальностей и разных классов.
Социальные влияния и внушения искажают
религиозные верования, нравственные оценки, самое
познание человека.
Самая высокая форма страха, страх вечных адских мук, страх
религиозный, очень неблагоприятна для
познания, для чистого предметного созерцания, для видения соотношения реальностей в мире.
Рабство это связано с тем, что
религиозная вера и научное знание становятся внешними повелевающими силами для философского
познания.
Человек то совершает жертву своим призванием в
познании или искусстве во имя ценностей
религиозных, во имя аскетического подвига и достижения большого личного совершенства, то жертвует своим личным совершенством во имя творчества поэта или философа.
Если философ верит в
религиозное откровение, то он не может в своем
познании не питаться им.
Религиозная вера и
религиозная жизнь познающего не могли не отражаться на его философии, он не мог их забыть в своем
познании.
В дальнейшем движение оторвалось от связи с разными формами марксизма и превратилось в борьбу за самостоятельность духовных ценностей в
познании, искусстве, моральной и
религиозной жизни.
Это есть сфера
религиозная по преимуществу, не имеющая отношения к философскому
познанию.
В
познании объективация вырабатывает понятия и рационализирует действительность, не зная индивидуального, в общении людей вырабатывает форму государства, права, семьи, несоизмеримые с внутренним существованием, с тайной личности, в моральной жизни вырабатывает нормы, бессильные просветлить и реально изменить жизнь людей, в жизни
религиозной догматы, каноны и институты, прикрывающие реальное отношение к Богу и к ближнему, и т. д. и т. д.
Соединение божественного и человеческого,
религиозного и философского в окончательном
познании единой Истины совершается не внешним авторитетом и подчинением, а внутренно-свободным творческим актом.
Мертвенно, коснореакционно то
религиозное сознание, которое не дерзает на творческий подвиг, на подвиг творчества
познания или творчества красоты, потому что считает этот подвиг лишь уделом святых, снимает с человека бремя свободного почина, бремя ответственности в раскрытии тайны творческой.
Творческая, активная природа философского
познания чувствовалась в полете гения, но придавлена была всеобщим послушанием необходимости, связанным, как будет видно, глубочайшими
религиозными причинами.
Но я не могу уже осуществлять целей
познания без обращения к
религиозному опыту, без
религиозного посвящения в тайны бытия.
Познание, мораль, искусства, государство, хозяйство должны стать
религиозными, но свободно и изнутри, а не принудительно и извне.
Но внутри
познания, внутри общественной жизни пробуждается
религиозная воля.