Неточные совпадения
Катерина Ивановна, которая действительно была расстроена и очень устала и которой уже совсем надоели поминки, тотчас же «отрезала» Амалии Ивановне, что та «мелет вздор» и ничего не
понимает; что заботы об ди веше дело кастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что касается до чтения
романов, так уж это просто даже неприличности, и что она просит ее замолчать.
— Да-с, — говорил он, — пошли в дело пистолеты. Слышали вы о тройном самоубийстве в Ямбурге? Студент, курсистка и офицер. Офицер, — повторил он, подчеркнув. —
Понимаю это не как
роман, а как романтизм. И — за ними — еще студент в Симферополе тоже пулю в голову себе. На двух концах России…
Вспоминать о Лидии он запрещал себе, воспоминания о ней раздражали его. Как-то, в ласковый час, он почувствовал желание подробно рассказать Варваре свой
роман; он испугался,
поняв, что этот рассказ может унизить его в ее глазах, затем рассердился на себя и заодно на Варвару.
Покачиваясь в кресле, Клим чувствовал себя взболтанным и неспособным придумать ничего, что объяснило бы ему тревогу, вызванную приездом Лидии. Затем он вдруг
понял, что боится, как бы Лидия не узнала о его
романе с Маргаритой от горничной Фени.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда.
Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь
романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
Самгин чувствовал себя человеком, который случайно попал за кулисы театра, в среду третьестепенных актеров, которые не заняты в драме, разыгрываемой на сцене, и не
понимают ее значения. Глядя на свое отражение в зеркале, на сухую фигурку, сероватое, угнетенное лицо, он вспомнил фразу из какого-то французского
романа...
— Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но — мы против «вспышкопускательства», — по слову одного товарища, — и против дуэлей с министрами. Герои на час приятны в
романах, а жизнь требует мужественных работников, которые
понимали бы, что великое дело рабочего класса — их кровное, историческое дело…
Каждый раз после свидания с Ритой Климу хотелось уличить Дронова во лжи, но сделать это значило бы открыть связь со швейкой, а Клим
понимал, что он не может гордиться своим первым
романом. К тому же случилось нечто, глубоко поразившее его: однажды вечером Дронов бесцеремонно вошел в его комнату, устало сел и заговорил угрюмо...
— Очень хорошо, — ты ошибаешься, — строговато возразила Марина. — Трогательный
роман, и без виноватых. Никто не виноват, кроме вашей молодости, — это она хорошо
понимает.
Как раньше, Любаша начала устраивать вечеринки, лотереи в пользу ссыльных, шила им белье, вязала носки, шарфы; жила она переводами на русский язык каких-то
романов, пыталась
понять стихи декадентов, но говорила, вздыхая...
— Ее нет — вот моя болезнь! Я не болен, я умер: и настоящее мое, и будущее — все умерло, потому что ее нет! Поди, вороти ее, приведи сюда — и я воскресну!.. А он спрашивает, принял ли бы я ее! Как же ты
роман пишешь, а не умеешь
понять такого простого дела!..
— Послушай, Райский, сколько я тут
понимаю, надо тебе бросить прежде не живопись, а Софью, и не делать
романов, если хочешь писать их… Лучше пиши по утрам
роман, а вечером играй в карты: по маленькой, в коммерческую… это не раздражает…
[
Понимаешь? (франц.)]) и в высшей степени уменье говорить дело, и говорить превосходно, то есть без глупого ихнего дворового глубокомыслия, которого я, признаюсь тебе, несмотря на весь мой демократизм, терпеть не могу, и без всех этих напряженных русизмов, которыми говорят у нас в
романах и на сцене «настоящие русские люди».
— О да, всё… то есть… почему же вы думаете, что я бы не
понял? Там, конечно, много сальностей… Я, конечно, в состоянии
понять, что это
роман философский и написан, чтобы провести идею… — запутался уже совсем Коля. — Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, — вдруг оборвал он ни с того ни с сего.
Но только какой он был скромный, Вера Павловна; ведь уж я после могла
понимать, ведь я стала читать, узнала, как в
романах любовь описывают, могла судить.
Понял ли ты теперь, проницательный читатель, что хотя много страниц употреблено на прямое описание того, какой человек был Рахметов, но что, в сущности, еще гораздо больше страниц посвящено все исключительно тому же, чтобы познакомить тебя все с тем же лицом, которое вовсе не действующее лицо в
романе?
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда; есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я
понимаю, к чему идет дело; в жизни Веры Павловны начинается новый
роман; в нем будет играть роль Кирсанов; и
понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать у Лопуховых.
Я забыл сказать, что «Вертер» меня занимал почти столько же, как «Свадьба Фигаро»; половины
романа я не
понимал и пропускал, торопясь скорее до страшной развязки, тут я плакал как сумасшедший. В 1839 году «Вертер» попался мне случайно под руки, это было во Владимире; я рассказал моей жене, как я мальчиком плакал, и стал ей читать последние письма… и когда дошел до того же места, слезы полились из глаз, и я должен был остановиться.
Его чтение ограничивалось
романами и стихами; он их
понимал, ценил, иногда очень верно, но серьезные книги его утомляли, он медленно и плохо считал, дурно и нечетко писал.
— Ну, иди. Я знаю: ты читаешь на улицах, и евреи называют тебя уже мешигинер. Притом же тебе еще рано читать
романы. Ну, да этот, если
поймешь, можно. Только все-таки смотри не ходи долго. Через полчаса быть здесь! Смотри, я записываю время…
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не
понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё
понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два
романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
Полно,
понимаешь ли ты вполне это бедное сердце?…» Квазимодо и Эсмеральда — герои
романа В. Гюго «Собор Парижской богоматери».]
Другой раз, вспомнив вдруг, что смерть ожидает меня каждый час, каждую минуту, я решил, не
понимая, как не
поняли того до сих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя о будущем, — и я дня три, под влиянием этой мысли, бросил уроки и занимался только тем, что, лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь
романа и едою пряников с кроновским медом, которые я покупал на последние деньги.
Он обедает, однако, регулярно дома и после обеда по-прежнему усаживается в диванной и о чем-то вечно таинственно беседует с Катенькой; но сколько я могу слышать — как не принимающий участия в их разговорах, — они толкуют только о героях и героинях прочитанных
романов, о ревности, о любви; и я никак не могу
понять, что они могут находить занимательного в таких разговорах и почему они так тонко улыбаются и горячо спорят.
Вихров
понять никак не мог:
роман ли его был очень плох, или уж слушательницы его были весьма плохие в том судьи.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух
роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы
понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что вы прочли.
Он не без некоторого стыда
понимал теперь, что многое в этом очаровании было почерпнуто из чтения французских плохих
романов, в которых неизменно описывается, как Густав и Арман, приехав на бал в русское посольство, проходили через вестибюль.
Они наполняют у него все рубрики журнала, производя каждого из среды себя, посредством взаимного курения, в гении; из этого ты можешь
понять, что пускать им новых людей не для чего; кто бы ни был, посылая свою статью, смело может быть уверен, что ее не прочтут, и она проваляется с старым хламом, как случилось и с твоим
романом».
Полина
поняла его очень хорошо и тотчас же написала к Петру Михайлычу записку, в которой очень любезно приглашала его с его милой дочерью посетить их вечером, поясняя, что их общий знакомый, m-r Калинович, обещался у них читать свой прекрасный
роман, и потому они, вероятно, не откажутся разделить с ними удовольствие слышать его чтение.
Вообще, когда Катенька бывала одна дома, ничто, кроме
романов, ее не занимало, и она большей частью скучала; когда же бывали посторонние мужчины, то она становилась очень жива и любезна и делала глазами то, что уже я
понять никак не мог, что она этим хотела выразить.
Тут с окончательной ясностью
понял несчастный юнкер, что его скороспешному любовному
роману пришел печальный конец. Он даже не обиделся на прозрачный намек на розги. Поймав случайный взгляд Юленьки, он издали серьезно и покорно склонил голову в знак послушания. А когда гости стали расходиться, он в передней улучил минутку, чтобы подойти к Юленьке и тихо сказать ей...
И одно уже то, что христианство не
поняло женщину, — что так великолепно развила Жорж Занд в одном из своих гениальных
романов.
— Я не про Шигалева сказал, что вздор, — промямлил Верховенский. — Видите, господа, — приподнял он капельку глаза, — по-моему, все эти книги, Фурье, Кабеты, все эти «права на работу», шигалевщина — всё это вроде
романов, которых можно написать сто тысяч. Эстетическое препровождение времени. Я
понимаю, что вам здесь в городишке скучно, вы и бросаетесь на писаную бумагу.
— Я? надую? Да спроси Порфирыча, сколько он от меня хлеба едал… Я-то надую?.. Ах ты, братец ты мой, полковничек… Потом еще мне нужно поправить два сонника и «Тайны натуры».
Понимаешь? Работы всем хватит, а ты: надуешь. Я о вас же хлопочу, отцы… Название-то есть для
романа?
Кто пробовал писать
роман, тот
поймет, насколько последняя причина была уважительна.
— У вас есть враг… Он передал Ивану Иванычу, что вы где-то говорили, что получаете с него по десяти рублей за каждого убитого человека. Он обиделся, и я его
понимаю… Но вы не унывайте, мы устроим ваш
роман где-нибудь в другом месте. Свет не клином сошелся.
— Пепко, мой
роман печатается… Да, печатается!
Понимаешь?..
Басов (подходя к ней). Да. И кажется, очень пополнил свой запас красивых слов… Варюша, если бы ты знала! Сижу я с Сусловым, играю, вдруг Марья Львовна и Влас…
понимаешь — у них
роман! (Смеется.) Вот ты говорила, это не то. То самое, самое оно! Факт!
— Вы, мой милый Эдуард, — отвечал он, — вероятно не знаете, что существует довольно распространенное мнение, по которому полагают, что даже уголовные преступления —
поймите вы, уголовные! — не должны быть вменяемы в вину, а уж в деле любви всякий французский
роман вам докажет, что человек ничего с собой не поделает.
— О том, что ты меня не
понимаешь. Ты говоришь, что я ребенок… Да разве б я не хотела быть твоею Анной Денман… но, боже мой! когда я знаю, что я когда-нибудь переживу твою любовь, и чтоб тогда, когда ты перестанешь любить меня, чтоб я связала тебя долгом? чтоб ты против желания всякого обязан был работать мне на хлеб, на башмаки, детям на одеяла? Чтоб ты меня возненавидел после? Нет,
Роман! Нет! я не так тебя люблю: я за тебя хочу страдать, но не хочу твоих страданий.
Узнав от Коврина, что не только
роман наладился, но что даже будет свадьба, Егор Семеныч долго ходил из угла в угол, стараясь скрыть волнение. Руки у него стали трястись, шея надулась и побагровела, он велел заложить беговые дрожки и уехал куда-то. Таня, видевшая, как он хлестнул по лошади и как глубоко, почти на уши, надвинул фуражку,
поняла его настроение, заперлась у себя и проплакала весь день.
В настоящее время она очень любила читать
романы и весьма ясно
понимала любовь; еще года два тому назад она была влюблена в учителя истории, которого, впрочем, обожал весь класс, но Мари исключительно.
Право, я почувствовал желание швырнуть в него что попало или треснуть его стаканом по лбу, — так он был мне в эту минуту досадителен и даже противен своею безнадежною бестолковостью и беспомощностью… И только тут я
понял всю глубину и серьезность так называемого «петровского разрыва»… Этот «Попэнджой» воочию убеждал, как люди друг друга не
понимают, но спорить и рассуждать о
романе было некогда, потому что появился комиссионер и возвестил, что время идти в вагон.
Ирина. Я не испытала жизни, но я читала много
романов, и я
понимаю все, все.
В основе
романа лежит серьезная и глубокая мысль, которую мы не хотели
понять и оценить по человеческой гордости и тщеславию; а может быть, тогда еще рано было оценить ее.
Чувство народности, согревающее весь
роман, невольно пробуждает то же чувство, живущее в душе каждого русского человека, даже забитого европейским образованием; и это-то чувство народности
понимают и ценят высоко самые иностранцы; и вот почему можно назвать Загоскина народным писателем.
Я никогда, впрочем, не мог
понять, в чем суть его неудачного
романа.
Елизавета. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском — воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий… настоящий, для зверского
романа! Убить может! Когда я его вижу — у меня ноги дрожат… Нет, ты — вялая, холодная, ты не можешь
понять… Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он — муж! Должен!
Евгения Николаевна. Нельзя же молчать, когда взводят такие клеветы!.. Я какой-то злодейкой, героиней французского
романа являюсь в ваших словах!.. Кто мог, с какого повода и для чего навыдумывать на меня пред вами столько —
понять не могу! (Отворачивается и старается не смотреть на Бургмейера.)
— Николай Ермолаич! Ну, будьте так добры! Назовите меня подлецом, негодяем, если я заблуждаюсь относительно этой женщины! Дело ведь какое! Дело-то!
Роман, а не дело! На всю Россию слава пойдет! Следователем по особо важным делам вас сделают!
Поймите вы, неразумный старик!