Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по
отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о
Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Сережи и там, обливая слезами щеки испуганного мальчика, сказала ему, что
отец его
святой и что мать его умерла.
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу воссылаем,
Отцу, и Сыну, и
Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.
— Господи Иисусе Христе! Мати пресвятая богородица!
Отцу и сыну и
святому духу… — вдыхая в себя воздух, твердил он с различными интонациями и сокращениями, свойственными только тем, которые часто повторяют эти слова.
— Начни, сестра София, во имя
отца и сына и
святого духа, — говорит Лидия, свертывая бумагу трубкой.
— Не попал, господа! Острамился, простите Христа ради! Ошибся маленько, в головизу метил ему, а — мимо! Понимаете вещь? Ах,
отцы святые, а?
Таилось ли это «или» в ее
святом, стыдливом неведении, в послушании проповеди
отца Василья или, наконец, в лимфатическом темпераменте — все же оно было в ней, а не в нем…
И вот этому я бы и научил и моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет
святая кровь русских князей, но не стыдись того, что
отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
— За помешанного? Оттуда? Кто бы это такой и откуда? Все равно, довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть
святого, разговор этот и все, что я слышал, останется между нами… Чем я виноват, что узнал ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим
отцом завтра же, так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
Меня
отец его, на смертном одре, уже
святого причастья вкусив, проклинал; это у него отцовский характер“.
— Слышите ли, слышите ли вы, монахи, отцеубийцу, — набросился Федор Павлович на
отца Иосифа. — Вот ответ на ваше «стыдно»! Что стыдно? Эта «тварь», эта «скверного поведения женщина», может быть,
святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она «возлюбила много», а возлюбившую много и Христос простил…
— Поган есмь, а не свят. В кресла не сяду и не восхощу себе аки идолу поклонения! — загремел
отец Ферапонт. — Ныне людие веру
святую губят. Покойник, святой-то ваш, — обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, — чертей отвергал. Пурганцу от чертей давал. Вот они и развелись у вас, как пауки по углам. А днесь и сам провонял. В сем указание Господне великое видим.
Отцы святые, я вами возмущен.
Сейчас беги, вызови его на дуэль…» Так я ее тогда в монастырь для смирения возил,
отцы святые ее отчитывали.
Но хоть обольстительница эта и жила, так сказать, в гражданском браке с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех, все равно что жена законная, ибо добродетельна, — да-с!
отцы святые, она добродетельна!
— Ничего подобного во всех Четьих-Минеях не существует. Про какого это
святого, вы говорите, так написано? — спросил иеромонах,
отец библиотекарь.
— Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия начал
отец Паисий, — что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах
святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего.
Но чуть лишь сочинитель этих основ осмеливается объявлять, что основы, которые предлагает он теперь и часть которых перечислил сейчас
отец Иосиф, суть основы незыблемые, стихийные и вековечные, то уже прямо идет против церкви и
святого, вековечного и незыблемого предназначения ее.
— «
Отец святой, это не утешение! — восклицает отчаянный, — я был бы, напротив, в восторге всю жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!» — «Сын мой, — вздыхает патер, — всех благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили сейчас, что с радостью готовы бы всю жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все же как бы остались с носом…»
Так вот вам,
святые люди, этот человек, этот упрекающий развратного сына
отец!
Ведь вы,
отцы святые, народ сосете!
Не ради моего клиента привожу теперь эти
святые слова, я для всех
отцов вспоминаю их.
— Значит, все же лазеечка к барыням-то из скита проведена. Не подумайте,
отец святой, что я что-нибудь, я только так. Знаете, на Афоне, это вы слышали ль, не только посещения женщин не полагается, но и совсем не полагается женщин и никаких даже существ женского рода, курочек, индюшечек, телушечек…
Весьма выслушивал сие и обдорский гость, монашек от
святого Сильвестра, глубоко воздыхая и покивая главою: «Нет, видно, отец-то Ферапонт справедливо вчера судил», — подумывал он про себя, а тут как раз и показался
отец Ферапонт; как бы именно чтоб усугубить потрясение вышел.
Вот что спрошу: справедливо ли,
отец великий, то, что в Четьи-Минеи повествуется где-то о каком-то
святом чудотворце, которого мучили за веру, и когда отрубили ему под конец голову, то он встал, поднял свою голову и «любезно ее лобызаше», и долго шел, неся ее в руках, и «любезно ее лобызаше».
Что же тут удивительного, если на призыв
отца Иоанна дух
святой, как в песне Беранже, не сойдет —
— Что откладывать, — сказал иеромонах, — я доложу преосвященнейшему; повенчайте,
отец Иоанн, повенчайте — во имя
отца и сына и
святого духа — аминь!
Каждый год
отец мой приказывал мне говеть. Я побаивался исповеди, и вообще церковная mise en scene [постановка (фр.).] поражала меня и пугала; с истинным страхом подходил я к причастию; но религиозным чувством я этого не назову, это был тот страх, который наводит все непонятное, таинственное, особенно когда ему придают серьезную торжественность; так действует ворожба, заговаривание. Разговевшись после заутрени на
святой неделе и объевшись красных яиц, пасхи и кулича, я целый год больше не думал о религии.
Для пояснения супа с мадерой необходимо сказать, что за год или больше до знаменитого пира четырех именинников мы на
святой неделе отправлялись с Огаревым гулять, и, чтоб отделаться от обеда дома, я сказал, что меня пригласил обедать
отец Огарева.
Но, кроме того, ежели верить в новоявленные фантазии, то придется веру в
Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а они сумели же угодить Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы
отцов на поруганье отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
Преимущественно шли расспросы о том, сколько у
отца Василия в приходе душ, деревень, как последние называются, сколько он получает за требы, за славление в Рождество Христово, на
святой и в престольные праздники, часто ли служит сорокоусты, как делятся доходы между священником, дьяконом и причетниками, и т. п.
И даром, что
отец Афанасий ходил по всему селу со
святою водою и гонял черта кропилом по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в крышу и царапается по стене.
«Свете тихий,
святые славы бессмертного
отца небесного…»
После одной такой спевки настроение перелилось через край, и за вечерней хор пропел «
отцу и сыну и
святому духу» с кощунственным изменением («брюху»).
Наши товарищи католики, признававшие, что дух исходит от
отца и сына, и крестившиеся всей ладонью; лютеранин,
отец Кроля, не признававший икон и
святых и не крестившийся вовсе; миллионы людей, никогда и не знавших о существовании символа веры…
— Пошел вон! — сказал
отец. Крыжановский поцеловал у матери руку, сказал: «
святая женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется на службе. Действительно, на следующей день он опять, как ни в чем не бывало, работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил на двор до поздней ночи.
— Может, за то бил, что была она лучше его, а ему завидно. Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спроси-ка бабушку, как они
отца твоего со света сживали. Она всё скажет — она неправду не любит, не понимает. Она вроде
святой, хоть и вино пьет, табак нюхает. Блаженная, как бы. Ты держись за нее крепко…
Ну, вот и пришли они, мать с
отцом, во
святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что пришел я к тебе по приданое, нет, пришел я
отцу жены моей честь воздать».
Нет Божества, кроме Бога Единого и Троичного, Бога
Отца, Бога Сына и Бога Духа
Святого.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а в Риме
святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я твой
отец, — это рrimо.
Нет! что однажды решено —
Исполню до конца!
Мне вам рассказывать смешно,
Как я люблю
отца,
Как любит он. Но долг другой,
И выше и
святей,
Меня зовет. Мучитель мой!
Давайте лошадей!
Нюрочка слушала, затаив дыхание, чтобы не проронить ни одного
святого слова, и не чувствовала, как у ней по лицу катились слезы; ей делалось и страшно и хорошо от этих разговоров, но дома она по какому-то инстинкту ничего не говорила
отцу.
— Это уж, видно,
отец Спиридоний посмеялся над выкрестом, — говорила она. — В
святое место да с поганою рожей пришел…
— Ну, они на
Святом озере и есть, Крестовые-то… Три старца на них спасались: Пахомий-постник, да другой старец Пафнутий-болящий, да третий старец Порфирий-страстотерпец, во узилище от никониан раны и напрасную смерть приявший. Вот к ним на могилку народ и ходит. Под Петров день к
отцу Спиридону на могилку идут, а в успенье — на Крестовые. А тут вот, подадимся малым делом, выступит гора Нудиха, а в ней пещера схимника Паисия. Тоже угодное место…
Старшею феею, по званию, состоянию и общественному положению, была маркиза де Бараль. У нее был соединенный герб. В одной стороне щита были изображены колчан со стрелами и накрест татарская нагайка, а в другой вертел. Первая половина щита свидетельствовала о какой-то услуге, оказанной предком маркизы, казанским татарином Маймуловым,
отцу Ивана IV, а вторая должна была символически напоминать, что какой-то предок маркизиного мужа накормил сбившегося с дороги короля Людовика
Святого.
Дивуясь и охая и приговаривая: «Матери мои, господи,
отцы наши
святые!» — они перенесли ее в ее комнату.
Вышел старичок седенький, худенький, оглянул всех: «Во имя
отца и сына и
святого духа», и начал.
Припомнил я это старухе — так куда? и святых-то всех помянула, и
отца перетревожила: такая уж их бабья природа.
— Да поселиться бы здеся желательно,
отец святой. Подати добре одолели, да вот и парнишку ноне в некрута тащат, а идти ему неохота, да и грех.
Соберемся мы, бывало, в кружок, поставит нам жена браги, и пошел разговор, старцы эти были народ хошь не больно грамотный, однако из этих цветников да азбуков понабрались кой-чего; сидит себе, знай пьет, да кажный глоток изречением из
святого писания будто закусывает, особливо один —
отцом Никитой прозывался.