Неточные совпадения
Наконец и бричка была заложена, и два горячие калача, только что купленные, положены туда, и Селифан уже засунул кое-что для себя в карман, бывший
у кучерских козел, и сам герой наконец, при взмахивании картузом полового, стоявшего в том же демикотоновом сюртуке, при трактирных и чужих лакеях и кучерах, собравшихся позевать, как выезжает чужой барин, и при всяких других обстоятельствах, сопровождающих выезд,
сел в экипаж, — и бричка, в которой ездят холостяки, которая так долго застоялась в городе и так, может быть, надоела читателю, наконец выехала из
ворот гостиницы.
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему.
У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне
садиться с ним в кибитку.
Судаков
сел к столу против женщин, глаз
у него был большой, зеленоватый и недобрый, шея, оттененная черным
воротом наглухо застегнутой тужурки, была как-то слишком бела. Стакан чаю, подвинутый к нему Алиной, он взял левой рукой.
Солдатик, разинув рот, медленно съехал по
воротам на землю,
сел и, закрыв лицо рукавом шинели, тоже стал что-то шарить на животе
у себя. Николай пнул его ногой и пошел к баррикаде; из-за нее, навстречу ему, выскакивали люди, впереди мчался Лаврушка и кричал...
Когда она ушла, Захар как будто ожидал своей очереди говорить. Он
сел на чугунный столбик
у ворот и начал болтать ногами, угрюмо и рассеянно поглядывая на проходящих и проезжающих.
Встречали матушку всем домом
у ворот (при первом посещении хозяин стоял впереди с хлебом-солью); затем пропускали ее вперед и усаживали под образа. Но из хозяев никто, даже старики, не
садились, как ни настаивала матушка.
В обеденную пору Иван Федорович въехал в
село Хортыще и немного оробел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом этот был длинный и не под очеретяною, как
у многих окружных помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею;
ворота дубовые. Иван Федорович похож был на того франта, который, заехав на бал, видит всех, куда ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остановил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
Я останавливался на углах,
садился на скамейки, где они были
у ворот, машинально подымался и опять брел дальше, уткнувшись в книгу.
Пробираюсь немедленно в кухню, бужу Савелия-кучера, пятнадцать целковых ему, «подай лошадей в полчаса!» Чрез полчаса, разумеется, возок
у ворот;
у Анфисы Алексеевны, сказали мне, мигрень, жар и бред, —
сажусь и еду.
У ворот они расстались; Паншин разбудил своего кучера, толкнув его концом палки в шею,
сел на дрожки и покатил.
У ворот дожидалась его коляска. Мы
сели и поехали.
Только к центру, там, где находится и базарная площадь, город становится как будто люднее и принимает физиономию торгового
села. Тут уже попадаются изредка каменные дома местных купцов, лари, на которых симметрически расположены калачи и баранки, тут же снуют приказные, поспешающие в присутствие или обратно, и, меланхолически прислонясь где-нибудь
у ворот, тупо посматривают на базарную площадь туземные мещане, в нагольных тулупах, заложив одну руку за пазуху, а другую засунув в боковой карман.
Вечером, когда дед
сел читать на псалтырь, я с бабушкой вышел за
ворота, в поле; маленькая, в два окна, хибарка, в которой жил дед, стояла на окраине города, «на задах» Канатной улицы, где когда-то
у деда был свой дом.
Мы
сели и понеслись. Во всю дорогу до Никитских
ворот капитан говорил мне о своем житье, о службе, о бывающих
у него хорошеньких женщинах, о том, как он весело живет, и вдруг остановил кучера, указал мне на одни
ворота и сказал...
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он
сел на коня, как подлетел соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось
у Арбатских
ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми, встал потихоньку из-за стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят от
ворот, но зато
у самых дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять к столу,
сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
Параша. Подите вы прочь от меня! (Подходит к арестантской, заглядывает в окна, потом
садится на скамью
у ворот и запевает).
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов скорее упал, чем
сел на занесенную снегом лавочку
у ворот. В голове шумело, ноги коченели, руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться… Он понемногу замирал…
— А вот изволишь видеть: вчерась я шел от свата Савельича так около сумерек; глядь —
у самых Серпуховских
ворот стоит тройка почтовых, на телеге лежит раненый русской офицер, и слуга около него что-то больно суетится. Смотрю, лицо
у слуги как будто бы знакомое; я подошел, и лишь только взглянул на офицера, так сердце
у меня и замерло! Сердечный! в горячке, без памяти, и кто ж?.. Помнишь, Андрей Васьянович, месяца три тому назад мы догнали в
селе Завидове проезжего офицера?
Окна в том доме, где жил Кирилин, были темны, и
у ворот на лавочке сидел городовой и спал. Ачмианову, когда он посмотрел на окна и на городового, стало все ясно. Он решил идти домой и пошел, но очутился опять около квартиры Надежды Федоровны. Тут он
сел на лавочку и снял шляпу, чувствуя, что его голова горит от ревности и обиды.
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни
у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не
сядет на коня лихого!..
Около полуночи пришёл я в
село —
у ворот экономии Ольга с отцом стоят, ждут меня.
Когда она
садилась в сани, был седьмой час вечера. Окна во всех корпусах были ярко освещены, и оттого на громадном дворе казалось очень темно.
У ворот и далеко в глубине двора, около складов и рабочих бараков горели электрические фонари.
Акулина притаивала дыхание, и сердце ее стучало сильно-сильно, когда Кондратьевна, старая лекарка, подтверждала все это, уверяя даже, что Дрон, злобствовавший на нее еще при жизни, действительно являлся в
селе, бывал
у ней в избе, переходил из окна в окно, из
ворот в
ворота, шарил по всем углам и аккуратно выпивал
у ней каждую ночь в погребе сливки.
К величайшему неудовольствию Давыда, я не допустил его произвести эффект, проезжая по улице
села, а велел ехать задами и пошел сам пешком.
У церковных
ворот пересек мне дорогу маленький семинаристик, в длиннополом нанковом зеленом сюртучке.
Она плакала, закрывая лицо белыми руками, потом, с честью похоронив защитника, поставила над его могилою хороший дубовый крест и долго служила панихиды об упокоении раба божия Андрия, но тотчас же после похорон съездила куда-то, и
у ворот ее «раишка» крепко
сел новый сторож — длиннорукий, квадратный, молчаливый; он сразу внушил бесстрашным заречанам уважение к своей звериной силе, победив в единоборстве богатырей слободы Крыльцова, Бурмистрова и Зосиму Пушкарева.
Люди, не сопротивляясь, бежали от него, сами падали под ноги ему, но Вавило не чувствовал ни радости, ни удовольствия бить их. Его обняла тягостная усталость, он
сел на землю и вытянул ноги, оглянулся: сидел за собором,
у тротуарной тумбы, против чьих-то красных запертых
ворот.
Безрукой, гляжу, тоже коня седлает, а конек
у него послушный был, как собачонка. Одною рукой он его седлал.
Сел потом на него, сказал ему слово тихонько, конь и пошел со двора. Запрег я коренную, вышел за
ворота, гляжу: Безрукой рысцой уже в тайгу въезжает. Месяц-то хоть не взошел еще, а все же видно маленько. Скрылся он в тайгу, и
у меня на сердце-то полегчало.
Пока я гулял, мои сторожа должны были находиться тут же, во дворике. Таким образом, меня караулили двое. Сторож обыкновенно
садился на толстый обрубок, вроде того, на каком мясники разрубают мясо. Этот обрубок стоял недалеко от
ворот. Солдат стоял
у середины узкого пространства. Таким образом, гуляя от
ворот до швальни, я постоянно был
у них на виду.
Я тоже невольно засмеялся и вздохнул полной грудью, когда за мной щелкнули замки тяжелых
ворот.
У ворот стояла тройка бойких сибирских лошадей. Один жандарм устроился уже в сиденье, другой, по правилам, дожидался, пока я
сяду в середину. Ласковая, хотя и свежая августовская ночь приняла нас вскоре в свои владения.
Доктор и Ашанин решили прокатиться и
сели в одну из колясок, стоявших
у ворот гостиницы. Экипаж быстро поехал по аллеям, освещенным газовыми фонарями.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось, после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из церкви ни пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни глянет из
ворот,
у всякого что бельмы на глазах за речкой Орехово поле, под
селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
— Знаю. Не твое дело мне указывать. Вот, к примеру скажем, хоть меня взять. Какое мое занятие при моем старческом возрасте? Чем душу свою удовлетворить? Лучше нет, как книжка или ведомости. Сейчас вот пойду на часы. Просижу
у ворот часа три. И вы думаете, зевать буду или пустяки с бабами болтать? Не-ет, не таковский! Возьму с собой книжечку,
сяду и буду читать себе в полное удовольствие. Так-то.
Ляшкевский и Финкс
садятся у открытого окна и начинают партию в пикет. Обыватель в синих панталонах аппетитно потягивается, и со всего его тела сыплется на землю скорлупа подсолнухов. В это время из
ворот vis-a-vis показывается другой обыватель, в желто-серой помятой коломенке и с длинной бородой. Он ласково щурит глаза на синие панталоны и кричит...
Сидеть бы ему на завалинке около
села или жить
у ворот монастыря, — в хибарочке «старцем»; молиться, думать, говорить — не с «гостями», а с прохожими, со странниками, — и самому быть странником.
Из церкви в это время выходил народ. Обедня кончилась. Княжна поспешила назад за ограду, вышла в главные
ворота и,
сев в пролетку, приказала кучеру ехать в «Гранд Отель». Подъезжая, она заметила около гостиницы толпу народа. Она поняла, что там уже все открыто и задрожала. Пролетка остановилась
у подъезда гостиницы. Княжна вошла.
Кочевая по разным имениям жизнь, проводимая им до свадьбы, прекратилась, и молодые поселились в родовом гнезде фамилии Савиных, в
селе Серединском Боровского уезда Калужской губернии, проводя, впрочем, несколько зимних месяцев в Москве, где
у Герасима Сергеевича был дом
у Никитских
ворот.
«Не найдя дорогой могилы, старуха, бледная, с открытой головой, еле ступая и закрывая в изнеможении глаза, направилась к
воротам, чтобы ехать домой. Но прежде, чем
сесть в экипаж, ей пришлось пережить еще одну передрягу.
У кладбищенских
ворот она встретила тетку Винкеля».
Очень казаки удивились, что под такою суровою непогю без отдыха прошли сорок верст, и, взобравшись на горку
сели они
у монастыря, достали из сумочек
у кого что было съедобного и стали подкрепляться, а сами ждут, когда к утрене ударят и отопрут
ворота.
Князь Андрей остановился в деревне
у дома священника,
у которого стоял экипаж главнокомандующего, и
сел на лавочке
у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова.
«Как я
сяду поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Черным соболем отороченную, —
У ворот стоят
у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
Полосатой фатой закрывается...