Неточные совпадения
— А вы изволили слышать
о Прячникове? —
сказал Туровцын, оживленный выпитым шампанским и давно ждавший случая прервать тяготившее его молчание. — Вася Прячников, —
сказал он с своею доброю улыбкой влажных и румяных губ, обращаясь преимущественно к
главному гостю, Алексею Александровичу, — мне нынче рассказывали, он дрался на дуэли в Твери с Квытским и убил его.
— Ты не поверишь, как мне опостылели эти комнаты, —
сказала она, садясь подле него к своему кофею. — Ничего нет ужаснее этих chambres garnies. [меблированных комнат.] Нет выражения лица в них, нет души. Эти часы, гардины,
главное, обои — кошмар. Я думаю
о Воздвиженском, как об обетованной земле. Ты не отсылаешь еще лошадей?
— Eh, ma bonne amie, [Э, мой добрый друг (фр.).] —
сказал князь с упреком, — я вижу, вы нисколько не стали благоразумнее — вечно сокрушаетесь и плачете
о воображаемом горе. Ну, как вам не совестно? Я его давно знаю, и знаю за внимательного, доброго и прекрасного мужа и
главное — за благороднейшего человека, un parfait honnête homme. [вполне порядочного человека (фр.).]
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством
о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но
главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже
сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в последнее время».
Но какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше
сказать, забывал
о главном и прилеплялся к мелочам.
Она снова, торопясь и бессвязно, продолжала рассказывать
о каком-то веселом товарище слесаря,
о революционере, который увез куда-то раненого слесаря, — Самгин слушал насторожась, ожидая нового взрыва; было совершенно ясно, что она, говоря все быстрей, торопится дойти до чего-то
главного, что хочет
сказать. От напряжения у Самгина даже пот выступил на висках.
И
главное, все это делалось покойно: не было у него ни опухоли у сердца, ни разу он не волновался тревогой
о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что
сказать ей, как отвечать на ее вопрос, как она взглянет, — ничего, ничего.
В ее суетливой заботливости
о его столе, белье и комнатах он видел только проявление
главной черты ее характера, замеченной им еще в первое посещение, когда Акулина внесла внезапно в комнату трепещущего петуха и когда хозяйка, несмотря на то, что смущена была неуместною ревностью кухарки, успела, однако,
сказать ей, чтоб она отдала лавочнику не этого, а серого петуха.
Здесь опускаю одно обстоятельство,
о котором лучше будет
сказать впоследствии и в своем месте, но упомяну лишь
о том, что обстоятельство это наиглавнейше утвердило Ламберта в убеждении
о действительном существовании и,
главное,
о ценности документа.
Однако и теперь затруднился бы
сказать о нем что-нибудь точное и определяющее, потому что в этих людях
главное — именно их незаконченность, раскидчивость и неопределенность.
—
Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? — спросил он вдруг, как бы вспомнив
о главном. — Мое приглашение и мое все письмо — нелепость… Постойте, я еще могу угадать, каким образом вышло, что вы согласились прийти, но — зачем вы пришли — вот вопрос? Неужто вы из одного только страху пришли?
—
Главное дело в том, что прислуга не могла знать
о деньгах, если бы Маслова не была с ними согласна, —
сказал приказчик еврейского типа.
С замиранием сердца и ужасом перед мыслью
о том, в каком состоянии он нынче найдет Маслову, и той тайной, которая была для него и в ней и в том соединении людей, которое было в остроге, позвонил Нехлюдов у
главного входа и у вышедшего к нему надзирателя спросил про Маслову. Надзиратель справился и
сказал, что она в больнице. Нехлюдов пошел в больницу, Добродушный старичок, больничный сторож, тотчас же впустил его и, узнав, кого ему нужно было видеть, направил в детское отделение.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие
о виновности и не
сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это вот
главное.
— Тоже мерзавки эти девчонки, —
сказал приказчик и в подтверждение мнения
о том, что
главная виновница Маслова, рассказал, как одна такая украла на бульваре часы у его товарища.
— Ты это про что? — как-то неопределенно глянул на него Митя, — ах, ты про суд! Ну, черт! Мы до сих пор все с тобой
о пустяках говорили, вот все про этот суд, а я об самом
главном с тобою молчал. Да, завтра суд, только я не про суд
сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало. Что ты на меня с такою критикой в лице смотришь?
Но
главный эффект в пользу Мити произведен был показанием Катерины Ивановны,
о котором сейчас
скажу.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается,
главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать
о том, что теперь
о нем
скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не
сказал. Что болтать прежде времени? Он шел опять по Хлебной улице и думал
о том, как здесь все переменится через несколько лет и что
главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Во-вторых, в охотах,
о которых я сейчас говорил, охотник не
главное действующее лицо, успех зависит от резвости и жадности собак или хищных птиц; в ружейной охоте успех зависит от искусства и неутомимости стрелка, а всякий знает, как приятно быть обязанным самому себе, как это увеличивает удовольствие охоты; без уменья стрелять — и с хорошим ружьем ничего не убьешь; даже
сказать, что чем лучше, кучнее бьет ружье, тем хуже, тем больше будет промахов.
Если бы князь мог быть в эту минуту внимательнее, то он, может быть, догадался бы, что Ивану Федоровичу хочется между прочим что-то и от него выведать, или, лучше
сказать, прямо и открыто
о чем-то спросить его, но все не удается дотронуться до самой
главной точки.
— Отчего же ты мне прямо не
сказал, что у вас Мосей смутьянит? — накинулся Петр Елисеич и даже покраснел. — Толкуешь-толкуешь тут, а
о главном молчишь… Удивительные, право, люди: все с подходцем нужно сделать, выведать, перехитрить. И совершенно напрасно… Что вам говорил Мосей про волю?
У нее было множество причин;
главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что лекарей близко нет; что все соседи и родные ей не нравятся, что все это люди грубые и необразованные, с которыми ни
о чем ни слова
сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые,
сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый
о господском и
о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у
главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
— И Алеша мог поместить Наталью Николаевну в такой квартире! —
сказал он, покачивая головою. — Вот эти-то так называемые мелочии обозначают человека. Я боюсь за него. Он добр, у него благородное сердце, но вот вам пример: любит без памяти, а помещает ту, которую любит, в такой конуре. Я даже слышал, что иногда хлеба не было, — прибавил он шепотом, отыскивая ручку колокольчика. — У меня голова трещит, когда подумаю
о его будущности, а
главное,
о будущности АнныНиколаевны, когда она будет его женой…
Наконец, когда я
сказал, что мне необходимо сейчас же к Наташе и что я опоздал к ней, она встрепенулась и объявила, что и забыла
о главном.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы не
сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только
о том, что будет зависеть от нас. Во-первых,
скажите Майзелю относительно охоты… Это
главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
Отчего — ну отчего целых три года я и
О — жили так дружески — и вдруг теперь одно только слово
о той, об… Неужели все это сумасшествие — любовь, ревность — не только в идиотских древних книжках? И
главное — я! Уравнения, формулы, цифры — и… это — ничего не понимаю! Ничего… Завтра же пойду к R и
скажу, что —
Несмотря на то, что, спустив купон, Евгений Михайлович перестал думать
о нем, жена его Мария Васильевна не могла простить ни себе, что поддалась обману, ни мужу за жестокие слова, которые он
сказал ей, ни,
главное, тем двум мальчишкам-негодяям, которые так ловко обманули ее.
— Поздравляю тебя, давно бы ты
сказал: из тебя можно многое сделать. Давеча насказал мне про политическую экономию, философию, археологию, бог знает про что еще, а
о главном ни слова — скромность некстати. Я тебе тотчас найду и литературное занятие.
Егор Егорыч вскоре начал чувствовать легкий озноб от наступивших сумерек. Он
сказал о том Сусанне Николаевне, и они немедля же отправились в гостиницу свою, но на
главной улице Гейдельберга их остановило шествие студентов с факелами в руках и с музыкой впереди. Извозчик их поспешно повернул экипаж несколько в сторону и не без гордости проговорил...
— Но
скажите, по крайней мере, — не отставал от него предводитель, — не привезли ли вы каких-нибудь известий
о нашем
главном деле?
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью
о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать
о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот
главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь
о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е.
сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый
главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
— В мыслях ваших самое
главное то, что вы соизволили
сказать о сословии. Совершенно правильно, что надо нам укрепиться, опираясь друг на друга. Однако — сначала — по единому…
— Вы приехали повеселиться, посмотреть, как тут гуляют? —
сказала хозяйка, причем ее сморщенное лицо извинялось за беспокойство и шум города. — Мы теперь не выходим, нет. Теперь все не так. И карнавал плох. В мое время один Бреденер запрягал двенадцать лошадей. Карльсон выпустил «Океанию»: замечательный павильон на колесах, и я была там
главной Венерой. У Лакотта в саду фонтан бил вином…
О, как мы танцевали!
Это был июнь 1871 года. Холера уже началась. Когда я пришел пешком из Вологды в Ярославль, там участились холерные случаи, которые
главным образом проявлялись среди прибрежного рабочего народа, среди зимогоров-грузчиков. Холера помогла мне выполнить заветное желание попасть именно в бурлаки, да еще в лямочники, в те самые,
о которых Некрасов
сказал: «То бурлаки идут бичевой…»
Помню, как, уже будучи женихом, я показал ей свой дневник, из которого она могла узнать хотя немного мое прошедшее,
главное — про последнюю связь, которая была у меня и
о которой она могла узнать от других и про которую я потому-то и чувствовал необходимость
сказать ей.
— Да, да, и они правы, —
сказал он. — Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не поощрять, как у нас. Слова Евангелия
о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а именно — и
главное — к своей жене.
— И таким образом, —
сказал он с грустной усмешкой, — Таганка и Якиманка [Таганка и Якиманка — безапелляционные судьи. — Имеется в виду купечество, жившее в старой Москве,
главным образом в Замоскворечье — в «Таганках и Якиманках».] — безапелляционные судьи актера, музыканта, поэта;
о печальные времена!
— Тут,
главное, то досадно, — продолжал Тюменев, — что у этого кухонного генерала половина чиновников хуже графа, а он еще ломается, благородничает!.. Впрочем, будем говорить
о чем-нибудь более приятном…
Скажи, madame Мерову ты хорошо знаешь? — заключил он.
С приходом Молли общий разговор перешел,
главным образом, на меня, и я опять рассказал
о себе, затем осведомился, где Поп и Эстамп. Молли без всякого стеснения говорила мне «ты», как будто я все еще был прежним Санди, да и я, присмотревшись теперь к ней, нашел, что хотя она стала вполне развившейся женщиной, но сохранила в лице и движениях три четверти прежней Молли. Итак, она
сказала...
Сосипатра. Вот видите ли! Я бы должна была молчать из чувства местного, так
сказать, губернского патриотизма; потому что то,
о чем мы разговаривали, нисколько не сделает нам чести, то есть
главным образом нашей молодежи.
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я
главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь
о себе.
Скажи мне твое имя?
Не вдаваясь в описание домашней половины дома,
скажем несколько слов
о главных комнатах.
Не могу
сказать, из каких причин, только Антонский заботился и хлопотал
о составлении публичных чтений с неутомимою ревностью; Мерзляков и Каченовский были
главными его помощниками.
— Это еще что, он это еще только начал, — задумчиво говорил Мухоедов, — он тебе еще не успел ничего рассказать
о производительных артелях,
о ремесленных школах, а
главное — он не
сказал тебе, какую мы мину под «сестер» подвели… Вот так штуку придумал Гаврило! Андроник понравился тебе? Я его очень люблю, не чета этому прилизанному иезуиту Егору… А как пел Асклипиодот? А?
Неподвижно, с отверстым ртом стоял Чартков перед картиною, и, наконец, когда мало-помалу посетители и знатоки зашумели и начали рассуждать
о достоинстве произведения и когда, наконец, обратились к нему с просьбою объявить свои мысли, он пришел в себя; хотел принять равнодушный, обыкновенный вид, хотел
сказать обыкновенное, пошлое суждение зачерствелых художников, вроде следующего: «Да, конечно, правда, нельзя отнять таланта от художника; есть кое-что; видно, что хотел он выразить что-то; однако же, что касается до
главного…» И вслед за этим прибавить, разумеется, такие похвалы, от которых бы не поздоровилось никакому художнику.
Когда она высморкалась, он
сказал: «Поверьте…», и опять она разговорилась и высказала то, что было, очевидно, ее
главным делом к нему; дело это состояло в вопросах
о том, как бы по случаю смерти мужа достать денег от казны.
— И я, как разумеется, отправился, хотя ночь была темная и дождливая, —
сказал Печорин, — мне велено было отобрать у пана оружие, если найдется, а его самого отправить в
главную квартиру… Я только что был произведен в корнеты, и это была первая моя откомандировка. К рассвету мы увидали перед собою деревню с каменным господским домом, у околицы мои гусары поймали мужика и притащили ко мне. Показания его об имени пана и
о числе жителей были согласны с моею инструкциею.
Этот роман напомнил читателям «Юрия Милославского»; он написан с тою же силою таланта, утратившего может быть только первую свежесть и новость; но, конечно, роман не произвел и не мог произвести такого же впечатления уже по одной разности эпох: в «Юрии Милославском», в 1612 году, дело шло
о спасении русской земли; оно составляло
главное содержание, а все прочее было придаточной обстановкой; а в «Брынском лесу» положение государства, конечно, весьма интересное и важное по своим последствиям, составляет небольшую придаточную часть и служит, так
сказать, введением в интригу романа, по несчастью — любовную.